— Не дело это! — как-то не выдержала мать. — Как, с дитями, потом-то будем, когда вырастут? Кошачью «ферму» разводить?
— Да и вообще, — поддержал отец, — ступить некуда! И кормить же, всех надо!
— Может, отдать Бимку с Муркой и двух маленьких в «Доброе сердце», приют для животных? А собаку, и вот того рыженького лапку, оставить? Там ведь, в приюте, всех сейчас берут, а потом, отдают новым хозяевам. То есть, кто захочет взять… Пускай Григорий отвезет лишних-то. Все равно, нужно освобождаться. Куда нам столько иждивенцев!
На том и порешили.
А наутро, Григорий шел уже, с двумя большими сумками, на остановку автобуса. Жалко, конечно, было отдавать кота чужому человеку. Притом, что так привязались друг к другу. А что делать? Мать настаивает. Действительно, — ну куда с такою оравой? Даже, когда Бимка с кошкой и собака жили втроем, и то было тесновато. А тут шестеро!.. Если же кота взять к себе обратно, он опять убежит к родителям… Да, надо везти! Чего жалеть-то?..
Григорий ехал в переполненном автобусе, то и дело, встряхивая сумки, — живой, груз отчаянно мяукал и рвался наружу, чуть ли не разрывая замки. А вот и нужная остановка. Он вышел и направился вдоль, каких-то, кирпичных складов по указанному адресу. Вскоре, был у железных ворот, которые отворил охранник. Мужик провел к одноэтажному блочному зданию, где и находился приют «Доброе сердце».
Войдя в дверь, Григорий услышал лай множества собак. Прошел через небольшую прихожую, и тут его окружил, чуть ли не десяток гавкающих разнопородных псин. Дальше по проходу, стояли клетки с другими собаками.
— Не бойтесь, проходите, проходите… — какая-то женщина в белом халате провела в комнату, отделанную кафельной плиткой. За столом, сидела грузная приемщица, тоже в халате.
— Ну, вытряхивайте ваши сумки. Кого принесли?
Григорий открыл замки, выпустил перепуганных Бимку, Мурку и двоих котят.
— Ой, какие хорошенькие! Красавчики мои! — приемщица взяла, в обе руки котят, и стала, с разных сторон, рассматривать. — Их возьмем! Ну, и кошечка-богатка тоже приличная, клиентам может понравиться.
— А кот? — спросил Григорий.
— Видно, что потрепанный да грязный… Кому он нужен? Старый, наверно?
— Да нет…
— Ну, вы его оставляете? Согласны оставить?
— Ну, конечно.
— Тогда заполните на всех бумаги…
Григорий, еще ничего не подозревая, подписал какие-то листы. Подошла та женщина, которая встретила в прихожей, — в больших резиновых перчатках. Взяла Бимку и, тут же, унесла. Григорий только и запомнил его, полные ужаса, глаза.
— Дак вы его под ток?! — вдруг дошло до сознания.
Приемщица кивнула, отвернулась к окну.
Григорий встал и, как во сне, побрел прочь. Вышел из здания, потом за ворота. «Вот так «Доброе сердце»! Что же это?!» — он только сейчас по-настоящему понял, что натворил. «Ну, конечно, кому нужен «грязный, потрепанный» кот? Поэтому, его и решили попросту убить! И я на это согласился, как хозяин!.. Но почему согласился?! Можно ведь было, забрать Бимку обратно, и все! Но куда его? Обратно в дом, где уже решили оставить собаку и котенка?».
Григорий повернул, было обратно, но остановился. Слезы брызнули из глаз: «Бим, прости! Предал я нашу дружбу гадко, как свинья! Ах, боже мой! Как жалко, как нестерпимо жалко… Ведь сам, когда-то, тебя приютил…».
Всю дорогу домой, он ехал, тихо рыдая.
Ибо не ведаешь своего шага…
Папа с мамой сегодня ругались. Машенька смотрела на них широко раскрытыми глазами, — возбужденных, злобных, старающихся побольней уязвить друг друга, что-то горячо доказывающих. Машеньке было страшно.
— Хоть бы ребенка пожалел, глава семейства, черт бы побрал! Приносишь какие-то жалкие гроши, а тоже — я, я! Ну, кто ты есть, — слесарь в своем жалком цеху? Дак с работы ведь, не дождешься! Все какие-то друзья, все пьянка! — красивое лицо Оксаны тряслось. Жена, яростно жестикулируя, с ненавистью смотрела на мужа.
— Я не имею права, расслабиться после смены, так что ли?! А разве, к подругам-шлюхам не ходишь? Неизвестно еще, чем там занимаетесь! Тьфу, дура! — сплюнул Николай, худощавый молодой мужик, с мозолистыми, почерневшими от машинного масла руками. — Скажи спасибо, что работаю, да вас с дитём кормлю!
Взаимные препирательства разносились в единственной комнатушке квартиры в «хрущевке». У стены, стоял старый потертый диван, доставшийся в наследство от родителей, напротив — шифоньер и буфет. Здесь же, в комнате, у стола, пристроили детскую кровать, которая Машеньке, была уже слишком мала.
— Если подруги мои шлюхи, как говоришь, так, значит, и я шлюха?!
— А что, нет, что ли? Сколько раз приходила пьяная, неизвестно от кого. Смотри, Оксана, поймаю — убью! И тебя и его! Ни на что не посмотрю!
Та взвинтилась.
— Дурак! Еще, гулящих баб-то не видал! Не ценишь человека, гад! Ну, даже, если и гуляю, что теперь? По-мужицки ведь не можешь, импотент, блин!
Николай страшно взглянул на распалившуюся жену, подскочил к ней и ударил кулаком по лицу. Та схватилась за скулу и, во всю мочь, закричала:
— Так еще бьешь меня, гад! Не бойся, Машенька! — прижала к себе заплакавшую девчушку. — Уж этого-то не потерплю! Маша, давай собираться! Мы уходим. Оставайся, сволочь, тут один! Я с тобой развожусь!
Трясущимися руками, надела на ребенка кофточку, а на себя легкий плащ; и, держа дитя за руку, бросилась из квартиры, хлопнув дверью.
Выйдя из подъезда, остановилась в нерешительности. Куда идти?.. К Людке, подруге! Хотелось, кому-то излить накипевшую боль. Быстрыми шагами направилась, с девочкой, на трамвайную остановку…
— Разведусь я с ним, Люда! Мочи больше нет. Ну, не мужик он! А в половом отношении, вообще слабак. Ласки не дождешься… Сделает свое дело и отвернется спать. Ну, разве это жизнь?!
— Ничего, подруга, — полная, добродушная Люда сделала понимающее лицо. — У тебя, хоть кто-то есть, ребенок общий с мужем. А я дак, одна живу. Знаешь ведь, каково… Помиритесь еще… Давай-ка лучше, хапнем по маленькой, сразу легче станет.
Люда достала из холодильника, початую бутылку водки. После выпитых двух стопок, нервное потрясение, как будто, улеглось. Выпили еще по одной.
— Погляди на себя, какая ты красивая! Блондиночка, фигуристая, — правда, характер не очень покладистый… — душевная подруга смотрела, на Оксану, с восхищением. — А вот признайся, есть кто на стороне, а? Только честно…
— Да нет, конечно. Когда мне? Вон за Машкой, еще нужно ходить, — ведь всего четыре года.
— Симпатичная дочурка! На тебя похожа. Глазки тоже голубенькие, и носик вздернутый. Правда, ведь, Машенька?
Ребенок, не обращая внимания на взрослых, играл себе на полу с людиными бусами.
Так, за разговорами, опустошили бутылку. Люда сбегала за второй. Обе вскоре, стали совсем пьяными. Оксанина подруга повалилась, не раздеваясь, на кровать. Обиженная мужем, жена, сидела в оцепенении.
— Мама, пойдем домой. Уже темно стало! — Машенька потянула Оксану за рукав.
Та ошалело встала, надела плащ и вышла с дочкой из квартиры, даже не захлопнув дверь. Было 12 часов ночи. Взяв Машеньку за руку, пьяная мать, пошатываясь, отправилась с ней, неизвестно куда.
Поздно вечером, в окно деревянного дома постучали. Игорь, отодвинув занавеску, увидел старого знакомого Максима. Тот явно был подшофе. Впустил.
— Ты че, Игореха, сидишь, паришься? Может, прогуляемся? Бабки у меня есть…
Игорь жил один, и был убежденным холостяком. Дотянув до 45-ти, он так никогда и не женился, и детей у него не имелось. Занимал, в одиночку, вторую половину большого одноэтажного дома. Существовал на доходы от челночного промысла. Все его жилище, тут и там, было завалено всякого рода товаром: шмотьем, зонтиками, косметикой. По нынешним меркам, значит, жил не так уж и бедно. Тем не менее, семью так и не завел. Видно, не судьба.
И Максим, хоть значительно младше приятеля, был таким же непутевым, в брачном отношении, парнем. В отличие от Игоря, занятия конкретного у него не имелось. Но деньги, неизвестно откуда, все ж таки, доставал. Вот и сейчас, в кармане вертлявого пройдохи, лежало несколько сотен рублей. Одному, было скучно их пропивать, поэтому и пошел, на Пролетарскую, к Игорю.
— И куда ж собрался идти? — без всякого интереса, спросил хозяин.
— Да мало ли баб, сейчас, можно подцепить? Сами ведь клеются. Возьмем че-нибудь из спиртного, и предложим составить компанию. Хата свободная… Че еще, блин, надо-то? — Максим хитро подмигнул.
— Ну пошли, черт с ним! Только одеться надо поприличней.
— Да ты и так парень, хоть куда! Статно-кучерявый, блин… Ну, надень брючонки да куртку, — вон сколько шмоток-то навалено! Шевелись уже!..
Приобретенные в винном отделе, две бутылки водки, забросили в сумку. Остограмились в ночном киоске, в котором «бычку» продавали на разлив.
