Виктор Пожидаев - Чистые струи

Бахра посмотрела на сумку и облизнулась. Сумка не застегнута…

Кончился пустяковый подъем. За поясом малорослой релки началась крутизна. И вершина уже — почти рядом. Только шагом не получается — почти ползком, уминая коленями редкую траву на рыхлой черной почве.

Бахра отстает все больше. Прыжок — и топчется на месте, стараясь удержать равновесие. Не подъем мучает ее — бессилие. Скулит. Должно быть, думает, что бросают ее люди на произвол судьбы. Или же не может смириться с тем, что сопка стала сильнее ее.

Взвизгнул где-то наверху Максим, затаился, А когда Васька поравнялся с ним, Максим рванулся, попер к вершине по-кабаньему. Васька притулился к одинокому дубку, перевел дух. И тут понял: ухватился Максим за чертов куст. Попортил кожу. Отсюда почти до самого верха полезло чертово дерево. Будто встало на охрану всех тайн Синьки. Не ухватишься, так коснешься. Боль адская. Колючки — и на ветвях, и на стволе — как стальные.

Нет Максима. Взлетел. Бахра внизу плачет. Васька долго ждал ее. Наплевать на Максима. На пещеру тоже. Повернуть бы к дому, но не дает что-то. Злость какая-то. Вот бы начистить ему… Тогда и вернуться можно. Со спокойной душой. Сбросить с самой вершины. Чтоб катился через эти ядовитые заросли и вопил.

Хуже нет, когда над тобой издеваются…

Бахра уткнулась в колени и затихла. Она уснула. Васька дал ей поспать долго, минут пять. Потом они стали подниматься вместе, потихоньку. Помогая собаке преодолевать уже почти отвесную стену сопки, Васька чувствовал себя легче. Было спокойно на душе, словно и не с Максимом совсем, а со старой терпеливой Бахрой пошли они в поход. А Максим просто увязался следом, шляется где-то рядом. Ну и бог с ним.

Максим сидел на огромном валуне. Чувствовалось, что он чем-то доволен.

— Устал?! — крикнул еще издали Ваське.

Бахра улеглась у Васькиных ног.

— Все! Считай, что на вершине.

Максим открыл сумку и вынул нож. Он долго озирался, словно боялся чего-то, потом мгновенно приподнялся и упал на колени. Нож торчал в прогнившем березовом пенечке.

— Что ты швыряешься… Это же… не напильник!

— Да ладно тебе! — по тону было ясно, что и это Максим сделал назло Ваське.

Бахра насторожилась. Из куста вылетел легкий язык желтого пламени. Припал к траве, будто угас, потом взвился и юркнул обратно.

Васька сразу забыл о начинавшейся ссоре.

— Смотри! А дядя Игнат говорил, что колонков на сопке нет. Они по ручьям и по марям.

— Знает твой дядя Игнат! — Максим втыкал нож в землю.

— Отдай нож!

— Жди!

Васька бросился к Максиму. Тот вскочил и, ухмыляясь, стал пятиться.

— Сейчас выброшу.

— Убью!

— А!.. — Нож сверкнул на солнце, исчез в зелени. Васька валял Максима по траве. Тот почти не сопротивлялся. Хихикал, хотя и щека была уже в царапинах.

Потом они долго сидели молча. Солнце спешно стремилось к закату. В думах своих и не заметили, что Бахры с ними нет.

— Все-таки гад ты. Что тебе дядя Игнат сделал? А не хочешь со мной дружить — и пошел! Тоже мне, явился…

— Что сделал? — будто очнулся Максим. — Я ему еще не такое устрою! Вот посмотришь.

Снизу слышался треск. Оба испуганно насторожились. Максим даже скользнул задом по траве.

К ним пробиралась Бахра. Собака несла в зубах нож. Максим опередил Ваську, выхватил нож и тут же спрятал в сумку.

— Ты губу ей порезал!

Бахра смотрела на хозяина. В глазах была просто усталость.

— Пошли, Бахра! — весело сказал Максим. — Пусть он теперь сам отсюда выбирается.

— Ну и иди! Иди!

Максим полез наверх. Он не оглядывался: был уверен, что Бахра идет за ним. А собака стояла. Она смотрела теперь на Ваську, ждала чего-то.

— Бахра! — крикнул Максим повелительно. — Ты… Чего ее держишь?

— Иди, иди! Держу! Плевать ей на тебя! Хорек вонючий.

Последние слова Васька сказал тихо, чтоб только самому слышать. Он развязал рюкзак. Положил перед собакой кусок сала. Бахра коснулась его губами и подняла голову. Сало окрасилось в розовое. Все же она съела его. Не хотела обидеть Ваську.

Васька гладил ее и чуть не плакал.

И только решил спускаться, как сверху скатился живой шар.

— И… Э… — Максим от ужаса таращил глаза.

Не понял Васька, что произошло, но испугался, — сердце задергалось, всерьез стараясь вырваться из онемевшего тела. Но время шло — секунда за секундой, ничего вслед за этим не происходило, и страх улетучился. Появилось любопытство: что же так всколыхнуло забияку Максима? И Васька полез наверх, слыша за собой тяжкое сопение Бахры.

Уже рукой подать до голой вершины сопки. Метров тридцать… сорок от силы. Тут что-то шуршнуло в кустистом снопе березок. Бахра рыкнула и взъерошила загривок. Два яростно злых зеленых глаза уставились на Ваську. Принадлежали они шерстистому рыжему бугру, нелепо украшенному небольшими сучковатыми рогами. А сбоку, из-за дерева, выглядывало острое копыто.

Все сильнее рыча, собака приближалась к странному живому сооружению.

Глаза приподнялись над бугром, и появился огромный рыжий кот. Он фыркнул, оскалил частые острые зубы и бросился наутек.

Бахра уже смелее подошла к бугру и засопела, втягивая и выпуская из дергающегося носа запахи. Тут только и понял Васька, что перед ним лежит мертвый олень.

Максим не появлялся. Васька стал свистеть. Он свистел громко: наверное, все живое перепугалось и помчалось с сопки куда глаза глядят. Но Максим не отзывался. Тогда Васька крикнул и наконец услышал слабый голос.

Может быть, час прошел, пока Максим не появился — бледный еще, настороженный. Остановился, не доходя до Васьки, уставился на оленя. Он еще не понимал, что это олень.

Потом они сидели на вершине сопки, высматривали далекие дымки поселка и нет-нет да и поглядывали вниз, на труп большого животного. Олень мог умереть от старости. Его мог задрать медведь — не придуманный Васькой, а самый настоящий — огромный, безжалостный. Или тигр. Или рысь. Или еще кто, затаившийся, может быть, сейчас совсем рядом… Но не кот же, пускай он и большой! Кот зайца задавит, только не оленя.

И Бахра была неспокойна, часто вздрагивала, оглядывалась.

Совсем рядом, в чащобе, прошипел мощный тяговый ветер. Но ни одна березка даже не шевельнулась. А там, куда ушел странный воздушный поток, послышался редкий, какой-то совсем не собачий, гулкий лай.

Бахра смотрела туда, и в ее взгляде было живое напряжение, будто видела что-то приятное, радостное. Она как-то мельком, не замечая, взглянула на Ваську и совсем неожиданно сорвалась с места. Васька не видел, чтобы она бегала так раньше: легко, стремительно. У него билось сердце. Нет, страха не было. Было что-то другое… А Максим рвал застежку сумки. Чудак!.. Но, значит, не так уж и струсил, а то бы и про нож забыл.

«Гав!» — совсем рядом.

Максим так и застыл с зажатым в руке ножом.

Три косули выскочили на открытое место и тут же пропали. И опять, уже там, куда они умчались, послышался грозный лай.

Ваське сделалось весело. Еще бы! Косули полаяли, а у них с Максимом поджилки затряслись.

— Гоняет их кто-то… — Максиму было не так весело.

— Ой да брось ты! Кто их тут гоняет. Кота испугались или нас учуяли. Лес ведь, чего ты хочешь!.. Гоняет! Кто в заказник полезет коз гонять? Дядя Игнат погоняет!

— Да что твой дядя Игнат… Дядя Игнат, дядя Игнат!

Максим еще что-то хотел добавить, но смолчал.

— Ну а тебе что он сделал?!

— Не твое дело.

— Ишь ты!.. Просто ты его боишься. Петли помнишь? А рогатку? Вот и боишься. Потому что пакостишь!

— Ну ладно. Нечего мне тут с тобой больше делать! — Максим забросил сумку за плечо и стал спускаться.

— Максим!

— Да пошел ты…

И Бахра куда-то запропастилась…

Вот тебе и пещера! Перлись, перлись… Ерунда какая-то!

Васька переживал. Солнце уходило к закату и еще больше щемило сердце: вечером одиночество угнетает человека сильнее, чем утром. Можно, конечно, еще засветло проделать большую часть пути, хотя бы марь пересечь, но уйти отсюда просто так — значит сдаться.

На сопке установилась полная тишина. И странно она действовала на Ваську. То находило на него спокойствие, и он чувствовал себя большим, сильным, то отчаяние, навеянное, наверно, странной смертью оленя, испугом лающих косуль, злыми глазами камышового кота, безоружностью перед этим серьезным и жестоким миром.

Немного погодя Васька пережил еще несколько неприятных минут. Но когда он понял, что сквозь заросли продирается не какой-нибудь зверь, а уставшая Бахра, вскочил, бросился ей навстречу и чуть не заплакал, обхватив руками ее шею.

— Бахра, вода… — в совсем слабой надежде попросил Васька. Он знал, что здесь, на вершине, не может быть воды, но солнце и переживания высушили его, и пить хотелось сильнее всего на свете.