— Которую? — хмыкнул Марти.
— А новая елка — на слух очень мило, — сказала Эстер. — Спели бы в этом году они «Доброго короля Венцеслава».
— Если споют, — высказался заплесневелый книготорговец, — я законно в гробу перевернусь.
— Губу раскатал, — заметил Джимми Антальво. — Черт, по-моему, я тоже.
Мертвые не ворочались в гробах — они вообще не шевелились, да и разговаривали только друг с другом — безвоздушными голосами. Они спали, изредка просыпались и подслушивали, перекидывались словечком-другим, а в конце концов не просыпались уже никогда. Бывало, вечный сон смаривал их лет через двадцать, бывало — через сорок, но никто не помнил, чтобы голос доносился из более глубокой древности.
А в шести футах над ними Молли аккомпанировала своим последним оргазмическим взбрыкам вот чем:
— ОХ — КАК — Я — ВЫ — МО — Ю — ТВОЙ — «ВОЛЬ — ВО» — КО — ГДА — ПРИ — Е — ДЕМ — ДО — МОЙ! ДА! ДА! ДА!
После чего она выдохнула и рухнула Тео на грудь, чтобы перевести дыхание.
— Я не понимаю, что это значит, — сказал Тео.
— Это значит, что я вымою тебе машину.
— О, значит, это не эвфемизм. Вроде как «вымыть старый „вольво“», мырг-мырг, тыц-пыц.
— He-а. Это твоя награда.
Теперь, когда они закончили, Тео уже не мог игнорировать пластмассовые цветы, впившиеся ему в обнаженные тылы.
— Я думал, моя награда — вот это. — Он провел руками по голым бедрам по обе стороны от себя, дойдя до ямок в дерне, оставшихся от коленок Молли, и потрепал ее волосы, разметавшиеся по его груди.
Молли оттолкнулась и посмотрела на него сверху вниз:
— Нет, это была награда за то, что помог мне с елкой. А вымыть машину — награда вот за это.
— A-а, — сказал Тео. — Я тебя люблю.
— Ох, кажется, меня сейчас стошнит, — раздался новопреставившийся голос из-за рощицы.
— Кто у нас новенький? — поинтересовался Марти Поутру.
Затрещала рация на поясе, обвившем колени Тео:
— Констебль Хвойной Бухты, прием. Тео?
Служитель закона неловко приподнялся и нажал тангенту:
— Чего, Диспеч?
— Тео, у нас два-ноль-семь-а на Вустерской, шесть-семь-один. Жертва, одна, подозреваемый до сих пор может быть поблизости. Я отправила два патруля, но им до вас двадцать минут.
— Буду на месте через пять, — ответил Тео.
— Подозреваемый — белый мужчина, шесть футов с лишним, длинные светлые волосы, одет в черный плащ или пальто.
— Понял, Диспеч. Уже еду. — Тео пытался натянуть штаны одной рукой, другой сражаясь с рацией.
Молли уже была на ногах, голая от пояса и ниже; мокасины и свернутые джинсы она прижимала к себе левым локтем. Правую руку она протянула Тео.
— Что такое два-ноль-семь?
— Черт его знает, — ответил Тео, позволив ей поднять себя с ложа из роз. — Либо попытка киднеппинга, либо опоссум с пистолетом.
— У тебя пластиковые цветочки на задницу налипли.
— Вероятно, первое. Про стрельбу она ничего не сказала.
— Нет, оставь. Тебе идет.
Глава 5
Пора для заведения друзей
Тео делал по Вустерской улице полсотни миль в час, когда из-за дерева на проезжую часть выступил светловолосый человек. «Вольво» только что подбросило на асфальтовой заплатке, поэтому решетка радиатора была нацелена вверх и попала человеку выше колен, отчего тот подлетел в воздух и рухнул перед самой машиной. Тео встал на педаль тормоза, антиблокираторы забились в падучей, но блондин успел оказаться под колесами «вольво», и внизу тошнотворно захрустело и застучало — части тела рикошетили в ниши шасси.
Когда наконец машина остановилась, Тео глянул в зеркальце: блондин перекатился еще разок и замер, осиянный красным светом стоп-сигналов. Выскакивая из машины, констебль сорвал с пояса рацию и совсем было приготовился вызывать «скорую», когда фигура на дороге начала приподниматься.
Рука Тео с зажатой в ней рацией бессильно повисла.
— Эй, приятель, лучше не шевелитесь. Лежите спокойно. Помощь уже едет.
Он вприпрыжку двинулся было к раненому, но сразу притормозил.
Блондин уже стоял на четвереньках. Тео видел, что голова у парня повернута задом наперед и длинные светлые волосы метут асфальт. Затем что-то раскатисто щелкнуло, и голова повернулась лицом к земле. Парень встал. Он был в длинном черном дождевике с пелериной. «Подозреваемый».
Тео слегка попятился.
— Оставайтесь на месте. Помощь уже в пути. — Но, не успев договорить, Тео понял: никакая помощь парня, судя по всему, не интересует.
Нога, развернутая пяткой вперед, после череды тошнотворных щелчков тоже встала на место. Блондин впервые взглянул на Тео и произнес:
— Ай.
— Наверное, больно, — сказал Тео. По крайней мере, глаза у жертвы красным не светятся; Тео отступил за открытую дверцу «вольво». — Может, вам лучше полежать и дождаться «скорой»?
Уже второй раз за последние два часа констебль пожалел, что не прихватил с собой пистолет.
Блондин вытянул к Тео руку и тут заметил, что большой палец — не на той стороне. Схватился за него другой рукой и резко вправил на место.
— У меня все хорошо, — ровно произнес он.
— Знаете, если этот ваш плащ прямо на моих глазах себя вычистит, я лично выдвину вас в губернаторы, — сказал Тео, пытаясь выторговать себе хоть немного времени — придумать, что бы сказать диспетчеру, когда нажмет тангенту вызова.
Блондин неуклонно приближался — первые несколько шагов он сильно хромал, но чем ближе, тем меньше.
— Стойте, где стоите, — сказал Тео. — Вы арестованы за два-ноль-семь-а.
— Это что? — спросил блондин. Он стоял уже в нескольких футах от «вольво».
Тео теперь окончательно уверился, что 207А — никакой не опоссум с пистолетом, но по-прежнему не понимал, что это, а потому сказал:
— Испуг маленького ребенка в его собственном доме. Теперь стойте на месте, или я выпущу вам на хер все мозги. — И Тео направил антенну рации на блондина.
И тот остановился, не дойдя до машины лишь несколько шагов. Тео видел на его скулах глубокие борозды от контакта с дорогой. Крови не было.
— Ты выше меня, — сказал блондин.
По прикидке Тео выходило, что в человеке примерно шесть и два, от силы — три.
— Руки на крышу машины, — скомандовал он, целя антенной прямо между невозможно синих глаз подозреваемого.
— Мне так не нравится, — отозвался блондин.
Тео быстро пригнулся, чтобы казалось, будто он на пару дюймов короче незнакомца.
— Спасибо.
— Руки на машину.
— Где церковь?
— Я не шучу, положите руки на крышу машины и разведите их. — Голос у Тео дал петуха, точно к констеблю вернулось половое созревание.
— Нет. — Блондин выхватил у Тео рацию и смял ее. Посыпались осколки. — Где церковь? Мне нужно в церковь.
Тео нырнул в машину, проелозил по сиденью и выскочил с другой стороны. А обернувшись, увидел, что блондин послушно стоит, где стоял, и разглядывает его, словно попугай — собственное отражение.
— Что?! — заорал Тео.
— Церковь?
— Дальше по дороге. Там будет рощица. Пройдете насквозь — она в сотне ярдов.
— Спасибо, — ответил блондин. И двинулся прочь.
Тео снова запрыгнул в «вольво» и дернул рычаги. Если надо опять переехать парня — так тому и быть. Но когда он оторвал взгляд от приборной панели, на дороге никого не оказалось. Ему вдруг пришло в голову, что в старой церкви Молли могла и задержаться.
У нее дома пахло эвкалиптом и сандаловым деревом и стояла дровяная печь со стеклянным окошком — комнату через него заливал оранжевый свет. Летучая мышь осталась в ночи за дверью.
— Ты легавый? — спросила Лена, отодвигаясь от Такера по дивану.
Крылана она уже преодолела. Плотоядную летучую мышь он ей хоть как-то объяснил. Он был женат на женщине с тихоокеанских островов, и тварь ему досталась в опеку по решению суда. Такое бывает. Дом, где они теперь сидели, перешел к ней после развода с Дейлом, и там до сих пор стояла джакузи из черного мрамора с бронзовыми греками в эротических позах, вправленными по краям. От развода всегда остается постыдный плавучий мусор, поэтому не стоит никому ставить в вину летучую мышь или ванну, спасенные после кораблекрушения любви, но Такер, должно быть, обмолвился, что он полицейский, перед тем, как похоронить ее бывшего и пригласить ее на ужин.
— Нет-нет-нет, я не настоящий легавый. Я здесь работаю на Администрацию по контролю наркотиков. — Так придвинулся к ней по дивану поближе.
— Так ты, значит, — наркотический легавый?
Не похож он ни на какого легавого, сказать по правде. Может, игрок в гольф — эти выгоревшие от солнца волосы и морщинки у глаз, — но никак не полицейский. Может, коп из телевизора — тщеславный, крутой, у которого шашни с окружной прокуроршей.
