Нина! Если бы ты сейчас зашла, стряхнула бы с плаща капли, села бы как раньше...
Может, она поднимается по лестнице, может, зазвенит звонок? Неужели так трудно сделать человека счастливым! Эх, кого ты из меня сделала!.. Нет, все к черту! Мы еще повоюем. Не надо только думать о ней!
Виктор брался за раскрытый учебник. Проходило часа два. Он вставал, разминался, садился на диван. Заниматься он уже не мог. Нужно отдохнуть. Он облокачивался на валик дивана, подпирал голову руками и мог долго-долго сидеть в такой позе.
Дождь прошел. Соседей еще нет. Стоит такая тишина, что звенит в ушах.
Окна задернуты занавесками. Горит лампочка.
Он мог целый час глядеть в один и тот же угол. Там стояли две кровати. Они были выкрашены в белый цвет и накрыты белым покрывалом без узоров. На фоне белых кроватей и зеленых стен выделялся коричневый стул. Если долго на него смотреть, то постепенно спинка стула, обтянутая кожей, казалось, принимала осмысленное выражение. Шляпки гвоздей походили на глаза, и стул начинал игриво коситься на дальний угол кровати, выставляя вперед сиденье и растопырив две передние ножки, как бы приглашая к себе.
Из-под кровати выглядывали ботинки. Именно выглядывали. Правый ботинок с приподнятым носком имел выражение человека, который вытягивает вперед губы и цокает.
На спинке кровати висело полотенце. Виктор стал замечать за собой странные вещи. Если полотенце висело криво, то его какая-то внутренняя сила подталкивала встать и поправить. Иначе оно начинало медленно ползти вниз. А он не мог почему-то допустить, чтобы оно упало. Полотенце медленно ползло вниз... В комнате появлялась какая-то молочная пелена, свет лампочки расплывался и терялся...
Будила его мама. Виктор вставал и протирал глаза. Полотенце висит на месте. Комната залита ровным желтым светом. На тумбочке весело подмигивает зеленый глазок радиоприемника: "Московское время - двадцать часов".
"...самое противное, что приходится говорить пошлые слова, вроде: я тебя люблю, я не могу жить без тебя, ты мне будешь подругой в жизни и т. д. Хотя бы из-за того, что они уже всем надоели, стоило бы помолчать. Но как-то надо это сказать? Итак, я хочу, чтобы ты переменила фамилию. Я не говорю, что Колманов благозвучнее, чем Истрина, но такую формальность требуется совершить. Мы с тобой люди взрослые, поэтому я не тороплю с ответом. Подумай. Меня ты, кажется, знаешь.
Олег К."
Нина отложила письмо. У нее блестели глаза. Она встала и прошлась по комнате.
Сегодня какой-то удивительный день. По дороге домой Валька Ратновский начал вдруг бормотать что-то о своих серьезных чувствах. Потом он, словно спохватившись, сказал, что это шутка. Подозрительная шутка!
И вот письмо. Она чувствовала, что так все и будет, но не ожидала от Олега таких темпов.
Нина подошла к зеркалу, поправила прядь волос, спустившуюся слишком низко на лоб. Она с минуту смотрела на свое отражение, потом прищурилась и высунула кончик языка. Нет, будь она мужчиной, она бы так себя не вела. Боже мой, почему все они такие глупые? Неужели им тоже, как Виктору, нечего делать?
На улице стал накрапывать дождь. Нина подошла к окну и захлопнула его. Родители ушли в театр. У соседей тихо, и приемник не орет за стеной. Самое время сесть и заниматься. Но после всего этого у нее нет никакого настроения браться за учебники.
Нина подошла к пианино, открыла крышку и одной рукой стала подбирать старое танго "Счастье мое". Потом захлопнула крышку, прислушалась. Оконное стекло вздрагивало от порывов ветра и звенело. Нина подошла к окну, отдернула занавеску, вгляделась в черный переулок. Лампочка над подъездом напротив освещала кусок тротуара и каменную ступеньку. По ним хлестали струи воды.
- Бр... какая мерзость на улице!
И неужели ей придется уйти из этой комнаты, от папы и мамы, строить самой жизнь? Олег?..
Виктора нет уже две недели. Она мало вспоминает о нем, но то, что он должен прийти, уже одно это неприятно ее угнетает. Это просто какая-то тяжесть. Он придет, будет смотреть на нее влюбленными, преданными глазами, будет ловить ее взгляд, следить за каждым движением.
Нет, хватит его мучить. Виктор?.. Всегда немножко странный, слишком пылкий, он ей когда-то нравился своей удивительной искренностью в чувствах. Но даже в самые лучшие для него дни она спрашивала себя: "Люблю ли я его?" И вот любви-то она и не находила в себе. Ему не хватало невозмутимого спокойствия, силы Олега.
Когда она впервые увидела Олега (ей тогда было лет пятнадцать), она решила: мой муж должен быть таким.
Теперь она постоянно ловит себя на мысли об Олеге. Пожалуй, ей это еще рано...
Неожиданно в передней раздались три звонка. Кто бы это мог быть? Неужели Олег? Сомнительно.
Она пошла к двери, но соседка уже открыла. Из коридора донесся знакомый голос:
- Спасибо большое, а к Нине можно?
Это Виктор. Тем лучше!
Виктор был встречен словами:
- Меньше всего ожидала тебя видеть. Как, ты еще вспомнил о моем существовании?
Виктор улыбнулся. Разумеется, только Нина может говорить подобные вещи, причем совершенно серьезно.
Он был в хорошем настроении. Во-первых, у него много новостей. Во-вторых, он хотел испытать свою волю: не приходить две недели к Нине. И как это ни было трудно, он выдержал испытание. Нина все время ворчала, что, мол, часто приходишь. Пожалуйста, вот он не был две недели. Хочешь не хочешь, но она, наверно, немного соскучилась. Наверно, думала, что с ним, куда он пропал?
- Нина, я не хотел к тебе приходить, пока все не будет известно, весело ответил он. - Ты знаешь, я на работе. Не веришь? Честное слово. Меня устроил на завод мой дядя. Вернее, муж моей тети. Он там главный инженер. В отделе кадров с меня взяли подписку, что я обязуюсь проработать не менее двух лет. Но дядя обещал, что во время приемных экзаменов мне дадут отпуск и, если я поступлю, меня отпустят. Так что можешь меня поздравить: я рабочий.
- Да-а? - протянула Нина. - Что ж, это очень хорошо.
Она стояла, положив руку на стол, и, немного прищурясь, смотрела в левый угол кушетки. Виктор посмотрел в ту сторону. Нет, там ничего примечательного не было. Он повернулся к Нине и поймал на себе ее испытующий взгляд.
- Слушай, Виктор, - тихо проговорила она, устремив глаза опять в угол, - садись. - Она указала рукой на кушетку. - Мне надо с тобой поговорить.
Он широко раскрыл глаза. Давно уже Нина не испытывала такого желания.
Они сели. Виктор повернулся к ней и, не давая ей говорить, стал быстро рассказывать:
- Меня устроили в лабораторию на должность лаборанта. Значит, я должен все уметь, начиная с выделки гвоздей из куска проволоки, кончая починкой электросчетчика. Как у меня это будет получаться - аллах ведает! Но это даст мне больше знаний, чем работа в цеху.
...Нина смотрела на его оживленное лицо, на его улыбку, а в голове у нее билась одна мысль: "Не надо жалости. Быть до конца искренней. Так будет лучше и для меня и в первую очередь для него". Она уже даже не думала о нем. Она готовилась к тому, чтобы до конца довести свое решение.
Виктор остановился, заметив, что Нина сосредоточенно смотрит куда-то мимо него.
- Да, - сказал он другим тоном, - что ты хотела сказать?
Она посмотрела в его глаза и опустила голову, сделав вид, что рассматривает свою туфлю. Нина держалась очень спокойно, но смотреть в его глаза не могла: она там видела только себя.
- Витя, - заговорила она приглушенно, - не надо ко мне ходить.
- Так часто? - удивился он. - Но ведь я теперь редко захожу к тебе и не надоедаю.
- Нет, ты не понял. Нам совсем не надо видеться. Понимаешь, совсем. И, мельком взглянув на него, быстро добавила: - Хотя бы первое время.
После этого в комнате воцарилось молчание. Нина разглядывала туфлю.
- Почему? - донесся до нее дрожащий голос Виктора.
- Так надо...
- А почему же... нет?.. Мы столько дружили...
- Пожалуй, лучше бы нам не знакомиться.
Он встал.
- Подожди, пока пройдет дождь.
Виктор, не отвечая, вышел в коридор. Слышно было, как он одевался. Нина продолжала сидеть. Он снова вошел в комнату. Вот он какой: высокий, подтянутый, рот искривлен в усмешке. В общем, такой, как прежде. Но что-то изменилось в его лице. Оно как-то осунулось, побледнело. И глаза не те... Глаза растерявшегося ребенка, готового заплакать...
Он взглянул на нее:
- До свидания... то есть прощай!
Он хотел повернуться, но, очевидно, что-то вспомнив, остановился. Затем вытащил из-под плаща завернутый в немного подмокшую газету сверток и положил на стол. Улыбнулся:
- Это тебе. - И вышел из комнаты.
Нина сидела несколько минут все в той же позе, не двигаясь.
Потом встала и шумно вздохнула:
- Все...
Она сделала шаг к своему письменному столику, где лежало письмо Олега, но передумала и подошла к большому столу. Развернула сверток. Там лежал прекрасно изданный "Дон-Кихот". Она открыла первую страницу и прочла: "Я давно обещал подарить тебе "Дон-Кихота". Наконец мне удалось это сделать. Да послужит он укреплению нашей дружбы. Может быть, читая его, ты вспомнишь о своем рыцаре печального образа. Виктор".
