– Да. И что?
– Пасипки! Я пришла просто поговорить. Я хочу сообщить ему нечто важное, понимаете?
– Нечто важное. Понимаю. Проходи.
Девушка у дверей – собирается нажать кнопку звонка.
Дверь открывается, на пороге Хан, в руках у него еще какие-то трусики, лифчик и еще одна косметичка. Глаза Хана упираются в новую девушку, – он все это хозяйство бросает ей в руки.
– На, сука! Еще раз тут оставишь свою шнягу – убью!
Он делает шаг вперед.
– А ну пшла, быстро! В пыль превратись, я сказал!
Романтическая девушка пятится назад.
– Это не мое!
Дверь захлопывается.
Лаванда словно тигрица, бросается к сопернице.
– А ты посмотри, может – твое?
– Не мое! Я точно знаю – не мое!
– Я тоже точно хочу знать, что это не твое!
Лезет девушке под юбку.
– Ого! А мы уже без трусиков!
Понятно, что справедливому гневу ее нет предела.
– Мы еще не успели прийти, а уже без трусиков!
И Лаванда накручивает мерзавке ухо:
– Ты посмотри, какая нахалюшка! Даже я себе такого не позволяла! А ну пошла! Сопли-в-ноздри – и побежала!
Романтическая девушка, прижимая к груди «подарки», сбегает вниз. Ее душат слезы. Смешно подпрыгивает ее довольно большая попа полочкой на коротких ногах.
Ирина от сценария к сценарию все ближе к разгадке…
Она приглашена в этот странный дом – в кабинет Алексея Германовича на третьем этаже. Домработница приносит кофе.
– Последний сценарий очень короткий, – говорит Алексей Германович, заглядывая в текст. – Сын его назвал ХХХ.
– Сын? Значит, заказчик не Вы, а Ваш сын?
– Да, это он Ваш заказчик.
– Сын… – не понимает Ирина. – Сын…
– Спальня Егора на втором этаже. Он славный парень.
Алексей Германович натянуто и как-то жалко улыбнулся, что очень не шло взрослому человеку в статусе.
– Правда, немного худой…
– Мне была интересна эта игра. Он совсем неплохо чувствует женщину…
– Вы так считаете? – радостно переспрашивает Алексей Германович.
– … Гм, особенно аноргазмическую…Это талант. Он может далеко пойти, благодаря этому редкому таланту.
– Спасибо.
Помолчали. Что-то не пускает разговору двигаться дальше. Ирина не может понять что.
– Вы сказали, что он далеко пойдет… Но он уже никуда не пойдет. Просто он скоро умрет. Может быть, через две недели. Может быть, через три.
Ирина, потрясенная, отодвигает чашку. Она не знает, что сказать. Вот что не пускало разговор дальше – вот что!
– Но игра еще не закончилась, я правильно понимаю? Он пока жив. И наверно он ждет финала.
– Странно, какой тут может быть финал?
– Он мне ничего не говорил на этот счет.
Подумав, он произносит с некоторым значением (впрочем, довольно вяло):
– Может быть, он желает…
Снова разговор упирается о какую-то стену.
– Вы знаете, он еще мальчик.
– Вы хотите сказать, что…
– Возможно. Во всяком случае, я на его месте…
– Прекратите, – это глупость… Вы понимаете, что это глупость?
Ирина встает и взволновано расхаживает, по-прежнему потрясенная.
– Вы в своем уме? Это же просто несуразица. Сколько ему лет?
– Семнадцать.
«Господи, да это просто идиотская ситуация…»
– И этот мальчик управлял мной?
Ирину охватывает какое-то отчаяние. Зачем в ее жизни был этот несуразный издевательский розыгрыш?
– По условиям контракта Вы в любой момент можете выйти из игры.
– Именно про это я сейчас вспомнила. Давайте, простимся. Вы – хороший человек. Я уважаю Вас, Алексей Германович. Я люблю Вашего сына… теперь я знаю, как его звать. Его звать Егор…
Она толкает дверь кабинета, она сбегает вниз, испуганно оглядываясь, она не может больше оставаться в этом зловещем доме.
– Это хорошее имя… Но вы должны понять меня…
Алексей Германович кричит сверху:
– Вас отвезут домой. Пожалуйста, не нервничайте.
Ирина кричит снизу:
– Я понимаю Ваше горе… Я понимаю, что он скоро умрет… Одно я не понимаю: почему все это так?
Какой же нынче томительный грустно-нелепый вечер в транс-клубе! Ирина рассказала своим подругам, что с ней произошло.
– Девочки, ну почему это все так? Откуда такая хрень, девочки?
Джулия проста как валенок:
– Кулакова, скажу тебе по-народному: ты должна у него…
Джулия шепчет на ухо.
– Бред! Это совсем бред! Зачем?
Марианна давится смехом.
– И потом ты будешь делать то же самое со всеми мертвецами… Для беспрепятственного доступа к телам ты должна устроиться работать в морг – и там найдешь свое счастье… Девочки, да мы сошли с ума! Или мало выпили? – Она пьет. – Господи, прости грешную…
– Джулия, глупее этого ты еще ничего не придумывала… – обиженно плачет Ирина.
– А что ты придумаешь умнее в этой ситуации, Кулакова? Ты знаешь, сколько этого добра побывало в этом рту? – Джулия тычет в свои яркие губы. – Когда ты это сделаешь, ты поймешь смысл. В конце концов, это тоже поцелуй… но очень сокровенный.
Ирина отмахивается:
– Спой, пожалуйста, «Юнгу»… Мне эта песня всегда нравилась.
– Да, момент настал. Прими «Гистал»…
Джулия проникновенно говорит со сцены:
– Специально для нашей задумчивой гостьи Ирины – поцелуй от юнги!
Джулия поет:
На зеркальной воде
Много дней ни души.
Сердце в этом краю
Отдыхает в тиши.
Много дней в этот край
Юнгу в шлюпке несет,
И возможно ему
Пока с ветром везет…
– Куда теперь несет твоего юнгу, Кулакова? – говорит Марианна. – Грустно.
– Не знаю…
– Похоже, что Джулия знает.
– Она забавная такая… Кто научил ее чувствовать сердце дам бальзаковского возраста?
– Мне их с Пенелопой так жалко… Вот так два несчастных пацана колготятся чего-то по жизни… Ищут чего-то…
Я не берег,
я не берег,
я не берег
Тебе, юнга.
И ты веришь,
в это веришь
Веришь зря.
Кто изведал,
кто изведал,
кто изведал
Мою бурю,
Не бросает
не бросает,
не бросает
В этих водах якоря.
Ведь знают все,
Как много кораблей
Лежит на дне
Души моей.
Но в шлюпочке своей
Ко мне ты мчишься…
Счастлив тот, кто влюблен,
А не тот, кто любим…
Ирина и Марианна выходят на крыльцо клуба, на улице дождь.
– Странно, я как будто осиротела, узнав про эту лейкемию. А ведь он любил меня, кажется… Пусть и несуразно все это было… Ничего, кроме похоти, как говорится… Но я интересовала его вся до кончиков ногтей. Вся, какая есть. До самой последней родинки на заднице…
– Какая это к черту любовь? Ты была всего лишь функцией его распаленного воображения, и за это тебе еще хорошо платили…
– А мне бесплатно все нравилось. Когда я стояла в этой мерзопакостной мужской кабине… и шептала… Я знала, что его интересует каждая деталь во мне, каждый нюанс… Он раскрепостил меня практически всю – и это потрясающие ощущения! Ты знаешь, какие мерзкие толчки в мужских туалетах?
Марианна раздражается еще больше.
– В конце концов, это банальная порнуха! Ну, сколько нам можно что-то делать во имя мужчин, сколько? Прости, я тебя не осуждаю. Это я скорее из зависти.
– Что-то тебя держит. Что нас, вообще, всю жизнь держит? Какие страхи? Почему мы такие забитые зверьки? Вот ты… И я примерно такая же. Отсюда в нас – отвращение и страх.
– Может ты права, не знаю. Когда я слышу что-нибудь связанное с сексом, у меня все заклинивает, а мозг тупеет. Я все время думаю: а можно как-то без него… Ну, как-то ведь можно?
– Ничего, я тебя научу не бояться. Вот только сама научусь. Секс – это всего лишь секс.
– Посочиняем?
Они выскакивают на летний дождичек, прикладывают руки, медленно кружат в каком-то сомнамбулическом вальсе и сочиняют.
– Какие мы… Танцующие, блин, под дождем…
Ирина начинает:
– Ну, хорошо, я подарю Вам свои желтенькие башмачки! – однажды расщедрилась кукла Барби.
– Они уже изрядно стоптались, но Вам будут очень даже к лицу.
– Черепаха Паша долго молчала и лишь на четвертый день спросила…
– … а куда я в них пойду?
Ирина и Марианна возвращаются. К ним подсаживается всхлипывающая Пенелопа.
– Я плачу вся… Джулия – гений. Когда я слушаю «Юнгу», я всегда плачу. И Эсмеральдочка плачет… Я с Джулией живу в одной эпохе! Я спала с ней!
– Какое счастье, Пенелопа! Как мы тебе завидуем!
– Правда, у нас ничего не было. Вы же знаете, как две девочки спят вместе. Как две сестрички. Она подобрала меня на вокзале и накормила сосисками. А я всю ночь ее тихонько целовала за это…
В спальне Егора просторно и чисто. Опрятная сиделка – пожилая женщина.
На кровати худой парнишка. Ноутбук, с помощью которого Егор держал с ней связь, лежит рядом на полу. Несколько плазменных панелей разной величины. Очевидно парнишка на них он смотрел трансляцию работающих секс-механизмов. Много порнодисков и порножурналов.
При входе Ирины сиделка встает со своего места. Парнишка слабо улыбается. Произносит одними губами: «Ты?» – и это просто шелест. Возможно, шелест смерти.
