Насмешничал, конечно, бравый доцент с гусарскими усиками, ведущий факультативный семинар: «Эротика как порождение загнивающей буржуазной экзистенции».
Уж больно неказист был этот Теофил, получивший, между прочим, при поступлении высший бал. Типичный заморыш-отличник, не тискавшийся с одноклассницами в сиреневых сумерках майского парка. Кто ж мог подумать, что через четыре года вылетит тихоня из института с волчьи билетом проколется самым отчаянным образом по женской части. Не знал этого и Коля, подвизавшийся после ранения на Афганском фронте на административной работе в столице. Тропинки друзей и в самом деле давно разошлись. Но не это приснилось Филе, а приснилось ему февральским утром нечто нежное и странное — золотая девичья фигура в пятнистой от солнца куще сада. Облачена она была в нечто прозрачное и не занималась сельхозработами. Тонкая, в облачке шелковистого тумана, девушка танцевала менуэт или что-то подобное из далекого дворцового прошлого. Во всяком случае двигалась она как Офелия в фильме «Гамлет», вскидывая к веткам яблонь тоненькие как стебельки руки…
Филя торговал газетами в отапливаемом киоске, но все равно сильно мерз. Сквозь стекло он видел длинный лоток, заваленный книгами и прыгающего возле него амбала в овчинном полушубке. Причем, прыгал тот с книгой в руках и произносил речи хорошо поставленным голосом — зачитывал особо эффектные выдержки из новых поступлений. Евгений Ухов по кличке Жетон ухитрялся в процессе рабочей смены изучить почти всю продаваемую продукцию, обсудить её с покупателем, сбегать погреться и попить чаю к Филе, выложив ему пару самых захватывающих литературных новостей. И ещё несчетное число раз ответить гражданочкам на вопрос: «У вас не найдется жетона для автомата?» Наиболее симпатичным он жестом насмешливого Копперфильда доставал из-за пазухи сотовый телефон, что служило поводом для знакомства.
Торговали они в непосредственной близости от станции метро и цветочных киосков, образуя взаимовыгодный симбиоз с сигаретницами и кулинарами. Филя обеспечивал цветочниц газетами, они его — подмерзшими гвоздиками, Жетон расплачивался книгами за гамбургеры, которыми неизменно угощал Филю. Еще у Фили был магнитофон с динамиком, оставленный продавцом лотерейных билетов и целый запас непарных варежек — найденные потери сносили к нему, как человеку интеллигентной и бескорыстной внешности.
«…А в глазах Сашки сидело уже два чертика и оба посылали мне воздушные поцелуи… Он омерзительно ухмыльнулся, оскалил гнилые зубы и выстрелил. Я упала. Я любила этого ворюгу, мерзавца, убийцу, подлеца и кидалу. Я прощала ему все…» Завершив фразу мхатовской паузой, Жетон прекратил прыжки, склонился к молоденькой, вдумчивого вида покупательнице. Девушка пренебрегла рекламированным только что бестселлером народной детективицы, а запросила нечто, от чего Жетон стал похож на аппонента докторской диссертации по теме «Сравнительный анализ экзистенционального у Кафки и Марининой». Выскочивший к Женьке, что бы разменять предложенную покупателем «Каравана историй» крупную купюру, Филя стал свидетелем следующей сцены.
— Так вам Педро Куэльо непременно необходим? Чем именно интересуетесь?
Девушка с сомнением склонился над пятью не толстыми книжками и ткнул в первую: — У него все интересно.
— Вы уверены? — Жетон скорчил хищную гримасу журналиста, проверяющего эрудицию участника телевизионной игры.
— Уверена, — не унизилась покупательница до аргументации покупки.
— Ну, попробуйте, почитайте, — пригрозил траурным басом Жетон, считавший, что всенародная популярность бразильского гуру сильно смахивает на психоз. Однако, «претенциозная попса для псевдоинтеллигенции» разлеталась быстро и Жетон способствовал этому, страдая раздвоением личности на части критика и продавца. Продавец Ухов обслужил покупательницу по высшей категории любезности. Он знал, что его казацкая внешность, ярко пародирующая незабвенный образ Гришки из фильма «Тихий Дон» имеет амбивалентное воздействие — чем деликатнее были манеры, тем сильнее настораживали его маленькие острые смоляные глаза под дугами широких бровей, разлетающихся от хищного переносья.
— Интеллигенция, как вижу, автором зачитывается, — Филя взял с прилавка несколько жидких по объему книжек, пролистал с горячим вниманием. — Ты меня дезориентировал. Вкусовщина не инструмент профессионала. Он же о Смысле пишет! А это самый дефицит нынче. Как жить, зачем, если, вроде, одна мерзость, как у япошки твоего любимого.
— Марукано честен и зорок. Блевал он на ваш Смысл. Если пипл это не рубит, пусть хавает Лукунина. «Наложница смерти» — круто.
— Возьму почитать.
— Тебе вредно. Разочаруешься в тонкости своих извилин, не уловив скрытой игры подтекста и виртуозного стилизаторства, — Жетон успел стрельнуть смоляным глазом в покупателей, прислушавшихся к разговору. — И вот я подумал: хорошо бы этому парню взять псевдоним Алексей Каренин. Ведь так и воображается, что сии перлы из под руки занудного графа вышли. Его, его руку, его юмор, его полет фантазии чую! Граждане, самые читающие в мире, хватайте Лукунина! — Взвыл Жетон, вдохновляясь вниманием задержавшихся покупателей.
— Ты не читал и злобствуешь. Подкинь мне пару книжек. Рискну, пожалуй, — Филя спрятал изящные томики за пазуху и оглядел пестрый, припорошенный снегом, прилавок. — А Перервина-то, Перервина — завались!
— Культовая литература. Которое лето уже с его подачи глубинка грибами травится. Говорят — сыроежки в бледную поганку переродились. Да они ж там мухоморы принимают! На «колеса» не у всех бабок хватает. Такова великая сила искусства — пример, воздействия на толпу властителя дум. Потребитель литературы размышляет примитивно: нажрался дармовых грибков — и айда в высших сферах парить. Самогона не надо. Только не всякому дано. Недюжинный талантец для такого прорыва требуется.
— Что-то у тебя дамы косяком пошли — одна к одной красавицы и умницы, — внимание Фили переметнулось на коммерческое крыло прилавка, где веско и броско был представлен ассортимент российских криминальных сочинителей. — Но в мокрушной серии слабый пол не смотрится. Может им усы как у Пуаро подрисовать? Люблю, когда литераторы с усами — вызывают доверие. Впрочем, это все сочинители, а литературы и не видать. Литература-то где? Кибиров, допустим, Умберто Эко, Борхес? На худой конец, где моя книга? Ой, Марьину совсем снегом занесло!
— У нас не занесет! Мы умеем находить путь к сердцу читателя, — Жетон выхватил яркий томик покетбука и, подняв над головой, запричитал с крайней озабоченностью: — «Следователь Раменская рожает! Генерал узнает об этом последний. Супруг — вообще не в курсе. — Он распахнул страницы и грозно вчитался в текст: «Вычерчивая на дисплее компьютера фигуры фаллической формы и загадочного содержания, Даша пила кофе, курила и думала — кто? Кто мог совершить это? Если не он, и не он, и не он, то значит…!? Страшная догадка пронзила усталый мозг, дрогнувшие пальцы уронили семьдесят пятую за эти сутки сигарету, невыносимо заныла спина. Неужели!?..» Граждане покупатели — не пропустите сенсацию: всенародно любимая героиня беременна от преступника! Если вы помните яркий и чрезвычайно узнаваемый образ супер-певца, женившегося на примадонне Белле, похожей сами знаете на кого, то немедленно приобретайте продолжение… Так он же не умер, дорогие мои! Он вообще не такой отморозок, чтобы покидать сцену в самом интимном месте. Такие люди не умирают без наследника. Догадались? Волнующий момент эпопеи! Что говорите, дамочка? Читали и не нашли ничего подобного? Так вы кем, извините, работаете? Ах, домохозяйка — человек от литературного процесса сугубо отдаленный. Подтекст, значит, не рубите? В суть метафоры не вникаете? О тайнах творческой лаборатории не задумываетесь? Эх — эх — эх… Мастера не надо торопить, мастер питается вдохновением. Не написала ещё Марьина, так пишет! Что за ажиотаж вокруг не очень здоровой сенсации? тарахтя Жетон бойко распродавал книги.
— Сворачивай базар, — Тихонько толкнул его в бок Филя. — Пора чайком травиться. Танечка рулеты б-у принесла. Коробка только раскисла, а сами вполне свеженькие, только что из Брюсселя. Их там на Рождество в штаб-квартире ООН не доели.
Через пять минут они сидели в киоске Фили, заставив витрину картонным щитом с надписью «Господа, уважительно просим вас подождать до 14.00. Идет прием и контроль товара».
Разливая из чайника Тефаль кипяток в чашки с пакетиками мытищинского «Липтона» из кизяка, Жетон удивленно покосился на нераспечатанные связки газет.
— Вижу пресса у тебя стынет. Жареные факты тухнут. Влюбился? — он достал большой носовой платок и обтер крупное лицо, с четкой геометрией «особых примет»: кончики усов отвисали к острому подбородку, брови, тоже смоляные и широкие, напротив, взлетали вверх, отчего общее выражение уловить было сложно. А впечатление складывалось однозначное — жулик. В зависимости от обстоятельств Евгений признавал себя казаком, украинцем или даже осетином, местом же рождения называл места в историко — культурном контексте значимые — Бородино, Новгород, Елабугу, Нижний Волочок.
