— Мы знаем, что вам могут подсказать!
— Кто мне может подсказать? Что мне могут подсказать? Вы в своем уме?
— Так или иначе, вы не имеете права смотреть в зал.
— Бред какой-то.
Все последующие дни были отданы отдыху и подготовке. Никаких встреч с ребятами из «Пинтела», никаких интервью. Сон, тренировки, прогулки в парке, размышления и сон. Последние перед самой важной в истории человечества игрой часы. Долгие минуты надежд, предположений и ожиданий. Стратегии и догадки. Задачи и мечты.
В субботу вечером, перед тем как пожелать членам команды добрых снов, Гаспаров долго стоял у окна. Он смотрел на вечерний Нью-Йорк и думал, что вполне мог бы попробовать дебют, к которому собирался прибегнуть в следующем году. Его новый план мог свести с ума любого человека, а уж машину тем более. Ход за ходом, Гаспаров представлял передвижения фигур и, прокрутив партию до конца, останавливал ток в проводах. Он видел, как во всем Нью-Йорке на секунду погасал свет, и в темноте его пешки делали свое дело. Великая партия была выиграна. Им. Нью-Йорк загорался вновь, и компьютер взрывался. Машина, — говорил городу Гаспаров, — больше никогда не покусится на святую святых — человеческий разум.
С самого утра Анатолий находился в прекрасном настроении. Члены команды это сразу отметили. Гаспаров шутил и за завтраком, и по пути в студию, и поднимаясь в лифте, и даже садясь за шахматный стол.
В те минуты секунданты не сомневались, что матч начнется со счета 1:0 в пользу человека. Когда Гаспаров находился в таком состоянии, его невозможно было обыграть. Ни смерть, ни даже самый сильный на свете компьютер не смогли бы обыграть улыбающегося Гаспарова.
— Миш, слушай, я сегодня утром вспомнил смешную историю про Фишера.
— Очередную.
— На одном турнире, в середине партии он вдруг оторвался от доски и яростно, как мог только он, вскрикнул: «Девочка в двенадцатом ряду, немедленно прекрати сосать леденец!» — «Но это только третий», — возмущенно ответила восьмилетняя поклонница шахмат. «Седьмой! Маленькая лгунья! Думаешь, я не считал?»
После соблюдения всех оглашенных регламентом формальностей матч начался. Глаза Гаспарова еще болели от миллиона щелчков фотовспышек, но мозг его уже не помнил этой боли. Он развивал лучший в истории шахмат дебют.
В тот день русский гроссмейстер провел один из лучших матчей в своей жизни. Гаспаров играл широко, открыто, изящно и нагло. Словно ухватив компьютер за нос, он водил его по всей доске из стороны в сторону. Движенье за движеньем Анни нарушал алгоритмы игры. Шаг за шагом он делал осколочные ходы, которые в одно мгновенье оформились в блистательный витражный мат.
И очень скоро Гаспаров пожал руку тому, кто не был художником шахмат, но изображал его. Компьютер хоть и умел считать, но вот двигать фигуры и признавать свое поражение так и не научился. Для этого за стол посадили человека. Он двигал фигуры и улыбался. Стив Паркер. Крепко пожал руку настоящему шахматисту и последовал за ним на пресс-конференцию. Так, счет в матче стал 1:0. Гаспаров повел.
— Господин Гаспаров, прежде всего, спасибо! Ваша игра потрясает! Сегодня вы впервые применили подобный дебют, чем это вызвано?
— Мне хотелось победить.
— Господин Гаспаров, как вам соперник?
— Я его немного узнал. Кажется, мне удалось его удивить.
— Если позволите, еще один вопрос. Говорят, что ваш дебют стал откровением не только для всех нас, но даже для членов вашей команды?
— Да, действительно, думаю, за ужином меня ждет несколько вопросов.
— Господин Гаспаров, как вы можете оценить игру «Нью Кинга»?
— Как неплохую. Он действительно играл сильнее, чем в прошлом году, если я вообще играл с тем же соперником. По крайне мере, в лицо я его не помню.
— Вопрос к Стиву Паркеру. Господин Паркер, а как вы оцениваете игру «Нью Кинга»?
— Машина сделала несколько серьезных ошибок. Конечно, мы ожидали другого результата.
— Господин Паркер, проиграла машина или выиграл Гаспаров?
— Я думаю, что сегодня по какой-то причине «Нью Кинг» не показал и пятидесяти процентов своих возможностей.
— Господин Паркер, расскажите о планах на вечер.
— Думаю, нам нужно кое-что исправить. Всем спасибо.
Едва закончилась первая партия, на всех телевизионных каналах начались специальные выпуски шахматных обозрений. В больших роскошных студиях известные журналисты, телеведущие и шахматисты по горячим следам разбирали игру Гаспарова:
— Джимми, что ты думаешь об этом матче?
— О, Майк! Я думаю, что он совершенно, совершенно бесподобен!
— Гаспаров правда хорош?
— Гаспаров феноменален!
— Хорошо, Джимми, давай перейдем непосредственно к партии. Если я правильно понимаю, русский сделал очень странный первый ход?
— Да, Майк, ты все правильно понимаешь. Первый ход — а3! Действительно, Майк, начинать партию таким ходом в игре с человеком — форменное самоубийство. Если бы Гаспаров играл с профессиональным шахматистом, он бы никогда, никогда не сделал такого хода!
— Почему, Джимми?
— Считается, что право первого хода дает белым преимущество. Пока белые развивают атаку, черные должны сначала уравнять позицию и лишь затем перейти в наступление. Ход крайней пешки на одну клетку — это то же самое, что отдать право первого хода.
— Значит, можно сказать, что сегодня Гаспаров играл черными, Джимми?
— Не совсем, Майк. Гаспаров играл, конечно, белыми, но пойми, если бы он сделал такой ход в игре с человеком, то соперник сразу же получил бы преимущество. Уже не черные исходили бы из действий белых, а наоборот. В игре с компьютером всего один странный первый ход сразу изменил ситуацию на доске. План Гаспарова заработал с самого начала. Ошеломленный такими действиями человека компьютер буквально сразу вышел из собственной базы дебютов.
— Что это значит, Джимми?
— Да, Майк, это значит, что с первых ходов машина не могла пользоваться дебютными наработками на игру. Дело в том, что первые десять-двадцать ходов машина делает, так сказать, по памяти. Как, впрочем, и профессиональные шахматисты. Увертюры игр разобраны программой, а в случае с Гаспаровым ей пришлось всецело включаться в игру с самого начала.
— То есть, Гаспаров заставил машину думать, а не выдавать готовые ответы?
— Да, что-то вроде этого. Кроме того, отдав права действия машине, русский смог планомерно выстраивать позицию, наблюдая за активными действиями машины. Как результат к миттэндшпилю, Гаспаров смог завладеть инициативой и хладнокровно довел поединок до победы.
Следующим утром, когда в студии уже начиналась вторая партия, потряхивая газеты, жители Нью-Йорка лишь начинали смаковать перипетии вчерашнего поединка. На первых полосах всех уважающих себя изданий лучшие журналисты рассуждали об эре компьютеризации, гениальности Гаспарова и возможных развитиях шестиматчевого противостояния. Колонки, мнения, таблицы, отчеты. Подобные тысячам комбинаций тысячи букв. Предположения, клетки, фигуры и факты. Профессионально и талантливо читали горожане и писали журналисты, и наблюдали зрители, и играл Гаспаров.
Уже в начале второй партии гроссмейстер получил преимущество. Вновь за счет нового, ускользающего от разума компьютера вступления Гаспаров предлагал, и машина думала. Долго. Мучительно и тяжко, словно оживая и учась нервничать. С каждым ходом «Нью Кинг» считал все дольше и дольше. Гаспаров изводил «Нью Кинга», и в конце концов процессор завис!
Время не останавливали. Анни смотрел на часы и думал, что, скорее всего, партия выиграна. Вряд ли, думал он, им удастся заставить его играть вновь.
Гаспарову удалось сломать компьютер. Сломить. Машина набирала фигуры, и он отдавал ей их, лишь укрепляя свое положение. «Нью Кинг» пожирал слонов и коней, словно самый голодный на свете человек, и в это время Анни выстраивал пешечную цепь, которую компьютер просто не смог бы пройти. Гаспаров смотрел на ошеломленного Паркера и надеялся на то, что если компьютер и включится, то обязательно съест пешку и провалится.
В отличие от всех присутствующих в зале людей, Гаспаров был единственным человеком, который понимал, что партия складывается не совсем хорошо. Даже секунданты не видели этого. Дебют, который предложил русский гений, оказался не столь идеальным, как полагали зрители. Компьютеру все же удалось просчитать его. Это, конечно, тревожило Гаспарова, но в то же время он понимал, что получит преимущество в партии, если машина съест пешку. Впрочем, как раз в этом он не сомневался. В такой ситуации тысячи раз, по всем правилам и исключениям, по всем шахматным религиям и верованиям компьютер должен был съесть пешку.
Представители «Пинтела» просили подождать. Еще немного. Какие-то люди постоянно то вбегали, то выбегали из студии. Что-то передавали Паркеру и спрашивали его. Отвечали на вопросы журналистов и вновь убегали. Компьютер висел. Вот уже пятнадцать минут. Не думал, но висел. Для самой умной на свете машины это было что-то вроде комы. Паркер нервничал, и сотни людей в десятке комнат делали все от них зависящее, чтобы заставить «Нью Кинга» играть. Его упрашивали и перегружали, запугивали и, словно человека, умоляли ожить.
