Справа от него сидит Сахрат Харапов, бывший заведующий лабораторией, доктор, профессор, автор многочисленных монографий, вышедших на всех языках, кроме суахили. С иностранными языками, особенно с английским, у Сахрата взаимоотношения сложные – у него ими природное невладение, поэтому он работает кем угодно, но исключительно в тех компаниях и университетах, в которых разговаривают на великом и могучем. По национальности… Ну да, лицо у него вполне кавказской национальности, а в минуты гнева рука так и тянется к кинжалу. Правда, горец Сахрат, когда выпьет, утверждает, что он на самом деле – тат, или горский еврей.
Ну, конечно, равнинных среди нас тоже немало. Взять, хотя бы нашего профессора. Профессор – это его уважительная кличка, профессоров среди нас несколько, но он – особенный, так как является членом-корреспондентом бывшей Академии Наук. Семен Александрович. Типичный представитель малого, но вредоносного народа. Все ему не сидится, хотя работал простым инженером, вечерами уравнения писал. Его недавно с работы уволили за излишнюю сообразительность, так что он – наш почетный американский безработный.
А вот и Миша Суховертов, органично вписавшийся в нашу компанию бывший шофер дальних перевозок. Попал он в Америку посредством супруги, которая нашла работу в одной из местных компаний. По приезду прославился тем, что привез с собой в чемодане топор, чем привел в ужас американских таможенников. Удивительно, ведь они наверняка не читали Достоевского.
Когда старый год уходит в небытие, каждым из нас овладевает грусть, смешанная с тревогой. С одной стороны, всматриваясь в прошлое, понимаешь, что жизнь не удалась, или удалась, но не так, и в целом, прожита напрасно, с другой – слегка опасаешься того, что готовит год грядущий. Уж не был бы он хуже прошедшего. Компания замолкает, и, отводя друг от друга глаза, погружается в оцепенение.
– А не выпить ли нам, не проводить ли уходящий год? – Миша – бывший шофер проявляет необходимую народную смекалку, и все заметно оживляются.
– Будем здоровы…
– А у меня есть сюрприз. Кто хочет палочку здоровья? – Миша-шофер вытаскивает из кармана пачку настоящего «Беломора».
– Ух ты, елки-палки, а ну давай сюда, – Сахрат нетерпеливо сплющивает папиросу и жадно закуривает. – Ну, спасибо, удружил.
– Мне тоже, если можно, – Андрей Бородин обращается с беломориной любовно, он нежно ее оглаживает, нюхает табак, и только потом затягивается, прикрыв глаза. – Дукатская. Но все-таки, Питерский, фабрики Урицкого, получше.
– Где достал? – Сахрат хватает Мишку-шофера за рукав.
– Достал… Да если бы ты знал, сколько мне этот Беломор крови стоил. Друзья несколько коробок послали, почему-то через Венесуэлу. И вот, представляешь, на таможне вскрыли и обалдели от такой наглости. Ящик из Венесуэлы, и весь набит какими-то странными косяками. Каких только анализов не делали, меня даже в русское консульство вызывали!
– Ты мне рассказываешь, – Сахрат презрительно морщится. – Мне год назад знакомые пару пачек привезли, я сажусь в машину, закурил, и вдруг за мной полицейский на мотоцикле с мигалкой. Руки заломил, наручники надел. Думал, я травку за рулем потягиваю. Целые сутки в полиции просидел, пока разобрались.
– Нет, – начинает смеяться профессор-академик. – Ну все-таки, как же они, эти американцы, медленно учатся. У меня же тоже был аналогичный случай, в конце семидесятых годов. Я тогда дымил как паровоз, и вот, черт его знает, чего кому в голову стукнуло, удалось поехать на международный конгресс в Италию. Доложился, туда-сюда, а организаторы вечером устроили банкет. Столы, вино, закуски, красиво все как в кино, черт бы их побрал. Выпили за процветание науки, закусили, и все буржуи начали дружно дымить.
– Это кто это дымить начал? – Саша Коган тоже взял папиросу в зубы. – Американцы? Брехня! Я в нашем заведении последний курящий. То есть, предпоследний, кроме меня дымит еще один чех, который в грузчиках. А урна – во дворе, напротив кабинета президента. У него окно стеклянное во всю стену, только я выскочу, он на меня уставится через стекло… Или меня уволят скоро, или надо бросать.
– Да тогда все они дымили, – профессор отмахнулся рукой. – Короче, вы же знаете, время тогда было суровое, командировочных только на билеты и хватало. А у меня с собой «Беломор». Ну, закурил я, смотрю – американцы прибалдели. То галдели все, а тут замолкли, и как-то отойти подальше норовят. Дым им, что-ли не нравится. Ну что же, неудобно стало, загасил я папироску, а они как в пепельницу уставятся…
– Да ну вас, Мальборо все-таки лучше! – Саша Коган, сделав пару затяжек, гасит свою папиросу.
– Не богохульствуй, – Сахрат начинает заводиться и у него на секунду прорывается кавказский акцент. – И не переводи добро зря. Что ты понимаешь? Нет, ты мне скажи, почему ты это говоришь!
– Ладно, ладно ребята, не будем ссориться, чего вы! – Мишка-шофер быстренько разливает по следующей. – Давайте я вам лучше анекдот на тему расскажу: Взлетает стратегический бомбардировщик, ребята, натурально, все бухие. Командир за голову хватается, будит штурмана. – Ты, – говорит, – карты не забыл взять? – Ой, товарищ капитан, кажись забыл. – Мать твою, опять по «Беломору» лететь придется.
– А чего ты смеешься? – Это Серега Мышкин, мой сосед. – Я ведь в стратегической авиации служил.
Сергей теперь большой начальник в одной из местных компаний. А начинал два года назад обычным программистом. Головокружительная его карьера началась в тот момент, когда Мышкин решил уволиться, и с тех пор его неуклонно продвигают по служебной лестнице.
– Да ну? Только не рассказывай мне, что вы действительно по «Беломору» летали, – ухмыляется Мишка.
– По «Беломору» не летали, на хрен он нужен, когда автопилот есть. Короче, мы были расквартированы в Калининграде, а учебные бомбометания делали на Иртыше. Команда – в пять человек. Вылетаем, ставим автопилот, и кидаем жребий, кому бомбы бросать. Кому выпало – единственным трезвым остается, выпивает граммов пятьдесят, ставит будильник и идет спать. Остальные – гудят до посинения, в карты режутся. Лететь-то до цели часов семь. Ну, значит, тот, кому не повезло, сбрасывает бомбы и ставит автопилот на обратный курс, а мы, пока назад на базу летим, просыхаем, чтобы не засыпаться. Очень мы эти учения любили…
– Мдаа… – Семен Александрович потирает лоб. – Сталинские соколы Брежневской поры… А если бы вы бомбу не туда спьяну уронили?
– Подумаешь, – это вступает в разговор Сахрат. – Бомбу… А ракету с ядерной боеголовкой не хочешь? Я ведь после физтеха в ракетных войсках служил, а первые наши ракеты на спирту работали. И вот, время от времени объявляется тревога, учебная или нет, никто не знает. Все сидят, нервничают. А спирт-то из двигателя надо сливать, доливать. И вся часть с ведрами, гудят до упора, после такой тревоги недели две все в лежку, включая старших офицеров. Потом кто-то умный понял, что если ничего не предпринимать, будет полный финиш, и придумал твердотопливный двигатель.
– Ха! Да кто же его придумал, если не ваш покорный слуга! Я же за это дело Ленинскую премию получил! – Это наш безработный профессор возбудился. – Да еще с какими приключениями. Если бы не я, Гагарин бы в космосе сгорел заживо, вояки же не понимали ни хрена, хотели использовать другую смесь, а в вакууме…
– Спасибо тебе, дорогой! – Сахрат, кажется, уже захмелел, это легко можно определить по все более явственно прорезающимся кавказским интонациям в его речи. – Ты, – он бросается Семену Александровичу на шею. – Ты знаешь, я больше не мог, печень болела, язва мучала, как эти твердотопливные появились, я вздохнул спокойно. Мне же еще год тогда служить оставалось, я бы наверняка помер…
– Спокойно, спокойно – профессор смеется. – Чего только не бывает в жизни! Я себя чувствую как хирург после успешной операции. Нет, все-таки стоит жить! Давайте что-ли еще по одной?
– Кстати, – Саша Коган морщится от опрокинутой рюмки. – Я совсем запутался. В Москве Новый Год случился одиннадцать часов назад. А мы с вами, хрен его знает где.
– В Москве – Сахрат грустнеет. – Вам-то хорошо, а я туда наверное больше никогда не попаду. Меня там в прошлом году на улице чуть не убили, в метро останавливали на каждом шагу, обыскивали. Говорят, лицо кавказской национальности. Если бы не американский паспорт… Противно.
– Эй, коллеги, а вы знаете, мы же чуть ли не самые последние на планете, встречающие Новый Год. – Это профессор сделал свое научное обобщение. – Ну да, мы же на самом дальнем западе. А часовая зона меняется посередине Тихого Океана…
– Мы – последние, оставшиеся на этой планете в прошлом году… – Андрей Бородин впал в прострацию. – Как динозавры…
– Ты чего? Какие, на хрен, динозавры? – Мишка-шофер с увлечением хрустит маринованным огурчиком.
– Я все понял! Я понял! – Андрей вдохновился. – Мне явилась истина.
