Шестёрка вороных без устали мчала Блиниху домой — лишь позади экипажа струилась длинная полоса придорожной пыли, взбиваемой быстро крутящимися колёсами. Ганна сняла повязку и чуть не вскрикнула — она сидела на огромном осиновом колу, к которому были привязаны жбаны с золотом и серебром. Впереди неё, тоже на колу, вместо кучера сидел чёрт в ливрее. Вместо шестёрки вороных перед нею было шестеро больших, сильных чертей, которые без видимых усилий быстро тащили кол вперёд, иногда потряхивая его на ухабах. Блиниха надела повязку и вновь оказалась в экипаже. «То–то я, дура, бахвалилась, что только у самого чёрта в бабах не была. Теперь побыла на свою голову! Господи, хоть бы домой доехать!» — Блиниха затравленно забилась в угол экипажа и принялась шептать знакомые молитвы. Но затем испугалась, что черти что–нибудь почувствуют и испуганно замолчала.
Экипаж резко остановился, дверцы распахнулись и Ганна оказалась прямо у ворот своей хаты. Подождав, пока Ганна достанет жбаны с золотом и серебром, кучер, ни слова не говоря, стеганул шестёрку и экипаж, подняв целую тучу пыли, круто развернулся и помчался прочь, туда, откуда только что привёз Блиниху.
— Слава тебе, Господи! — пробормотала Ганна и перекрестилась. — Неужели дома?
Блиниха опустилась прямо на траву возле стоящих тут же жбанов и вытерла проступивший на лбу пот. Из хаты к ней уже радостно бежал Василь.
На волю Блины выкупились как раз перед пасхой. Старжевский сдержал своё слово и взял ровно столько, сколько они и договаривались. Денег хватило и на новый дом, и на землю, и на приданое для Катьки, которая, став завидной невестой, не знала отбоя от женихов. Но теперь и сами Блины не хотели отдавать дочь за кого попало, пока, наконец, не объявился молодой купчик из Пропойска. К осени сыграли свадьбу, и довольная Катька уехала жить к мужу в город. Хут ушёл сразу после свадьбы Катьки, пояснив Ганне, что принёс денег и зерна ровно столько, сколько было можно. Теперь пришёл черёд носить другим — мало ли людей на Белой Руси живёт. Да и в доме хут жил старом, а после его продажи всё равно должен был искать новых хозяев — в новый дом путь ему был заказан. Ганна восприняла уход хута спокойно и даже не без некоторой радости — денег и зерна хватало, они разбогатели, и теперь Блиниха боялась только одного — как бы хут, рассердившись за что–нибудь, не спалил им новый дом и всё остальное богатство.
О Перчшинских Ганна стала понемногу забывать. Василю она так ничего и не рассказала. Правый глаз ничем не отличался от левого — и обоими, и каждым поочерёдно Ганна видела одно и то же: вокруг шла простая сельская жизнь, наполненная обычными крестьянскими заботами, в которой не было ничего необычного или сверхъестественного.
Между тем примерно через год, день в день с рождением младшего сына Перч- шинского, прошлое всё же напомнило о себе самым неожиданным образом. В гости к Старжевскому заехал тот самый молодой панич — старший сын Перчшин- ского. Не преминул он заглянуть и к Г анне и передал от имени отца жбан серебра. Выглядел он самым обыкновенным образом, и Ганна решила, что от тех способностей, которые появились у неё в правом глазу после смазывания волшебной мазью, теперь, по прошествии года, не осталось и следа. Молодой Перчшинский торопился и почти тут же уехал домой на знакомой Ганне шестёрке вороных. Бли- ниха облегчённо вздохнула и перекрестилась — визит панича всё же напугал её, напомнив о прошлом.
Василь на радостях успел умыкнуть из жбана несколько серебряных монет и отправился праздновать в корчму в другой конец Ректы. Сидел он там долго и Ганна, потеряв терпение, отправилась на поиски мужа. Оказалось, что он давно ушёл из корчмы к одному из своих приятелей, живущему неподалёку. Получив от корчмаря нужные ей сведения о муже, Блиниха уже собралась уходить, как вдруг её внимание привлек человек, сидевший спиной к ней за одним из столов. Судя по одежде, это был панич. Паничи в эту корчму никогда не заезжали, а этот запросто сидел рядом с двумя известными во всей округе местными пьяницами.
— Кто это? — удивлённо спросила Ганна, показывая корчмарю на сидящего к ней спиной панича.
— Где? — пожал плечами корчмарь.
— Да вон, за столом.
— Что ж ты, нашего Федьку Кривого не узнала? Правда, он такой синий от пьянства, что и я его с трудом узнаю, — засмеялся корчмарь.
— А рядом? Рядом кто?
— Рядом? Рядом — Гришка, друг его.
— А между ними кто? — рассердилась Ганна.
— Между ними? Никого. Можешь ты сесть, а то, наверное, чёрт между ними — раз два дня подряд пьют! — засмеялся корчмарь.
Сидевший спиной к ним панич обернулся и Ганна едва не вскрикнула от неожиданности — это был молодой Перчшинский. Панич внимательно посмотрел Блинихе в глаза и, ничего не сказав, отвернулся. Ганна, поражённая увиденным, присела за пустой стол рядом и стала наблюдать, что будет дальше. Корчмарь хотел предложить выпить и ей, но Блиниха лишь с досадой отмахнулась. Федька с Гришкой выпили ещё сивухи и о чём–то заспорили. Перчшинский смотрел на них с интересом, а затем неожиданно схватил Гришку за нос и, потянув вниз, ударил его головою о стол.
— Ты чего?! — заорал Гришка на своего собутыльника.
— Я? Ничего! — удивлённо ответил Федька и растерянно захлопал своими пьяными глазами.
— А за нос меня кто схватил, а?! — продолжал кричать Гришка.
— Совсем допился? Разве я его хватал за нос?! — Федька обернулся, ожидая подтверждения своим словам у окружающих.
Воспользовавшись этим, молодой Перчшинский тут же хватил Федьку кулаком по уху.
— Ах ты гад! — крикнул Федька и бросился на Гришку.
Пьяницы катались по полу, валтузя друг друга изо всей силы кулаками, а панич лишь смеялся, глядя на всё происходящее.
Драчунов насилу разняли и основательно помятого Федьку выпроводили на улицу, а Гришку с разбитым носом усадили в угол. Казалось, что Перчшинского никто не замечает. Панич, перестав смеяться, подошёл к столику, за которым сидела Ганна, и присел напротив неё, пристально глядя Блинихе в глаза.
— А я думала, вы уехали… — растерянно нарушила молчание Ганна. — Зачем вы тут, зачем их щипали — драка ведь вышла?!
— А ты меня, Ганна, видишь? — удивлённо спросил Перчшинский.
— Что же в этом такого? — вопросом на вопрос ответила Блиниха.
— А каким глазом? — спросил панич.
Ганна лишь пожала плечами в ответ.
— А ну — вначале одним посмотри, а другой закрой, а потом — наоборот, — заинтересованно предложил панич.
Г анна так и сделала. Правым глазом она видела Перчшинского, но стоило ей его закрыть, как панич исчезал.
— Ну — каким глазом ты меня видишь? — уже нетерпеливо спросил панич.
— Правым, — ответила Г анна и приготовилась сознаться Перчшинскому, как год назад она воспользовалась мазью его отца.
Но Перчшинский её опередил и неожиданно ударил рукой Ганну прямо в глаз. Блиниха почувствовала дикую боль, и её лицо залило кровью. Блиниха истошно взвыла, схватившись за правый глаз руками. Глаза не было — вместо него ладони ощутили сплошную кровавую рану. Блиниха взвыла ещё более жутко, и все посетители корчмы сгрудились возле неё, позабыв о произошедшей драке. Кое–как перевязали и отвели домой. Никто ничего не видел, лишь околачивавшийся на улице Федька потом всем рассказывал, как из трубы корчмы вылетел огромный чёрный ворон, державший в лапах окровавленный человеческий глаз и улетел прочь в сопровождении присоединившихся к нему с ближайших деревьев шести громко каркающих крупных ворон. Ему, конечно, не верили, но история с вырванным у Блинихи глазом не поддавалась никакому объяснению, и долго её ещё рассказывали в окрестных корчмах подгулявшие мужики.
