Многие стамбульские мечети Синана, и те, что я уже перечислил, и мечеть Рюстема-паши, и мечеть Михримах, прекрасно видны либо с переброшенного через залив Золотой Рог моста Галата, либо с высокого холма, на котором, в двух шагах от Айя-Софии, расположен сераль — роскошный султанский дворец Топкапы («Высокие ворота»). В дворцовой бане, где некогда убился злосчастный Пьяный Селим, устроена теперь сокровищница, там хранится один из крупнейших в мире алмазов, «Ложечник», весом 82 карата, еще один наглядный символ красоты света. Помимо чистой воды бриллиантов, дворец набит и другими реликвиями: тут и волосы из бороды пророка Мухаммеда, и гигантский, как след снежного человека, отпечаток его ступни, и фрагменты его святых писем. Просторный гарем по соседству, к постройке нескольких корпусов которого тоже приложил руку архитектор Мимар Синан, дает досужим посетителям другие поводы для развлечения: вокруг специальные комнаты для обрезаний да спальни белых евнухов. Рядом, в оружейной, выставлены острые мечи с невеликими рукоятями: у славных витязей были маленькие ручки, таившие в себе огромную силу, что позволяла разрубать вражеского всадника от маковки до чресел. Вот тут мощь и богатство завоевавших полмира Османов предстают во всем размахе величия; тут приходит на ум вопрос о том, чему служили талант и мастерство зодчего.
Именно Мимар Синан — Светлейший османской архитектуры, но, как ни странно, к числу его творений не принадлежат ни самая большая мечеть в Турции, ни самая главная мечеть Стамбула. Хотя и та и другая к славе и наследию Синана имеют прямое отношение. Гигантскую мечеть Коджатепе, подземные помещения которой вместили просторные чайные залы и большой универмаг, в турецкой столице Анкаре построили «в стиле Синана» в самом конце XX столетия. А мечеть Султан-Ахмед-джами, названную Голубой из-за расцветки бесчисленных мраморных и керамических изразцов, возвел всего-то через четверть века после смерти мастера, в строгом соответствии с его заветами, ученик Синана Мехмед-ага. Стамбул все еще воевал с духом Константинополя: султан Ахмед повелел построить грандиозный храм напротив Святой Софии, на месте бывшего дворца византийского императора. Голубая мечеть, в молитвенной нише которой хранится осколок священного черного камня Каабы из Мекки, не принесла счастья султану, имя которого ей суждено носить до сих пор: Ахмед умер в возрасте 27 лет от тифа. А возведенный учеником Синана великолепный храм стоит рядом с храмом, который Синан перестроил.
Виктор Гюго утверждал, что архитектура — это литература неписьменного века. Книга как средство передачи информации грядущим поколениям пришла на смену зодчеству только в эпоху всеобщей грамотности. Мысль француза Гюго развил сербский писатель Милорад Павич, которому тоже не по нраву линейность, однонаправленность книжного творчества. Архитектура многообразнее литературы, утверждает Павич, потому хотя бы, что памятник открыт со всех сторон, его можно изучать, по своему вкусу выбирая угол зрения. Если руководствоваться такой вот системой координат, то мечети Мимара Синана, построенные в ту пору, когда самостоятельное чтение Корана было под силу немногим, — точно не проза жизни. Это — стихи, это — поэма, это — светлый торжественный гимн.
Блаженство постигает посетителя не только в исламских храмах духа, хотя, строго говоря, мечеть вовсе не окружена привычным для христиан, когда речь идет о церквах, ореолом святости. По-арабски мечеть зовется «масджид», дословно — «место, где отдаются земные поклоны», это скорее общественное здание для коллективных молений. По схожему с мечетями принципу Синан строил и храмы тела — общественные бани. Одна из них, Чемберлиташ, считается той высокой ступенью зодчества, о которой Синан, создавая ведущую в небо лестницу своих достижений, предпочел умолчать. В отличие от мечети, в бане ты не стоишь на коленях, уткнувшись лбом в пол, а возлежишь на подогретом мраморном камне, счастливо уставившись в потолок. От турецкого неба отделяет лишь невесомый купол Синана — купол испещрен круглыми стеклянными отверстиями в шесть рядов, число стекол в каждом ряду кратно шести, как кратно шести все, что придумал архитектор в этом здании. В центре купола стеклянные звезды Синана сливаются в одно стеклянное солнышко, и, глядя на него, осознаешь, в чем заключается загадка мастерства зодчего. Тот свет, что наполняет построенные Синаном здания, не отгораживает человека от неба. Напротив — объединяет с ним.
По всему Стамбулу, по всей Османской империи раскидывал Синан светлые шатры своих мечетей. Он строил во имя Аллаха, во славу султана, но все-таки — и для обычных, покорных судьбе людей тоже. С минаретов Синана без малого пять столетий по пять раз в день, от зари до зари, взывает к свету взыскующий голос: «Во имя Бога, милостивого, милосердного, слава Богу, Господу миров, милостивому, милосердному, держащему в своем распоряжении день суда! Тебе поклоняемся и у Тебя просим помощи: веди нас путем прямым, путем тех, которых Ты облагодетельствовал, не тех, которые под гневом, не тех, которые блуждают…»
Спешите на молитву, призывает голос. Ищите спасения!
В ту же минуту звонок Безуглова.
— Тебе повезло, — кричит, — нашли узбека. Где? Да на Кузнечном рынке. Торговал этой… как ее… Хохломой.
— Наверное, пахлавой?
— Ну, пахлавой, какая разница… А мелкий частник — это даже хорошо. Это сейчас поощряется. Приусадебные наделы, личные огороды и все такое…
Я спросил:
— Ты уверен, что пахлава растет в огороде?
— Я не знаю, где растет пахлава. И знать не хочу.
Но я хорошо знаю последние инструкции горкома… Короче, с узбеком порядок.
Сергей Довлатов, «Приличный двубортный костюм»
Нет на свете ничего слаще ленивых азиатских сладостей. Все дело, конечно, в тамошнем жарком в любой сезон солнце, дающем умение неспешно жить. Вот рецепты сладкой южной жизни: текучий расплавленный сахар, благовонная патока, полупрозрачный густой мед; наполненный душной ванильной пудрой ветер; воздух, пропитанный карамельными вкусом и запахом, тягучая резина нуги, приторные камешки цукатов. Слабое движение, сонливая нега в рябой тени. Нельзя заполнять каждое мгновение действием; обязательно нужны совершенно бесполезные часы, нужны скука, ожидание того, что ничего не случится. Когда из головы выбрасываешь заботы и обязанности, исчезает и время, а взамен солнце дарит возможность хотя бы пару часов спокойно подождать, пока эти часы пройдут.
Вот философия сладкой кухни, вот символ этой восхитительной жизни, сладость сладостей, пирог с ореховой начинкой, пахлава.
Литератор-кулинар Вильям Похлебкин составил самое грамотное в русскоязычных поваренных книгах описание пахлавы. Перо знатока подтверждает: важно не то, что ты готовишь, имеет значение — как; важен не тупой процесс варки-жарки-насыщения, значение имеет кулинария как искусство. Вкус и качество пахлавы, учат знатоки, зависят от начинки. Турецкая, бакинская, нахичеванская, шушинская, боснийская, болгарская, сдобная, слоеная, лапшевидная и прочие (а их десятки) виды пахлавы как раз начинками и различаются. Географический пояс южной сладости — это Балканы и Крым, Кавказ и Закавказье, арабский мир и Средняя Азия. Итак, начинка и еще, может быть, форма ограничивают поле для импровизации, остальное давно уже, веками, почти канон.
В качестве прослойки между тончайшими лепестками слоеного теста (слоев бывает и четыре, и восемнадцать) — тертая стружка грецких орехов и фисташек. Грецкие орехи толкут с сахарной пудрой (это, оказывается, лучше, чем с сахаром), их смешивают при желании с миндалем или фундуком. В начинку добавляют, например, кардамон, корицу, кондитерскую крошку или сырое яйцо. Начинку раскатывают на мраморной доске или толстом стекле. Для приготовления заливки мед разводят в воде (стакан на килограмм меда) и уваривают до тонкой нитки. В сахарную заливку добавляют лимонную или апельсиновую цедру, имбирь, гранатовый сок. В выпечке пахлавы (40 минут в духовке) необходим перерыв для дополнительного внесения масла.
В Советском Союзе пахлаву большими партиями производил Гвардейский комбинат хлебобулочных изделий, ответственный перед родиной также за выпуск других «изюмно-ореховых, мармеладно-ореховых и крахмально-сахарных изделий». Название предприятия звучит как оскорбление прославленного лакомства. Это знакомо, как знакомо и довлатовское «короче, с узбеком порядок»; узбек продает хохлому пополам с пахлавой в пакете с нарисованным на нем гвардейским значком. Но ведь должно быть не так, настоящее искусство любит нежное, бережное обращение, пахлава не растет в огороде. Украинский писатель Сергей Троян пришел в восторг от пахлавы, отведанной на алуштинском пляже, и попытался разобраться в лингвистических особенностях понятия: «Якщо розибратися, що це за слово, треба зробити невелике дослидження прямо на берези, поруч з морем и татарочками, яки носят блюда з горами пахлави. И в пахлави: „халва“, „лав“, „хвала“; „пах“; „вал“, „хап“; „вах!“. Розбий „пахлава“ на литери й склади свий ряд! Пахлава — це райська спокуса».
