Евгений Свинаренко - Учитель-психопат

Мышкина поставила в журнале «н» и села за пианино.

Учительница ловко пробежалась по клавишам худыми, длинными пальцами и взяла аккорд:

— И-и-и…

Класс нестройно затянул:

— Стоп, стоп, стоп, — прервала Мышкина. — Это что такое? Кто в лес кто по дрова. Ритма не чувствуете? У девушек лучше получается, чем у ребят. И открывайте рот пошире…

Школьники опять заржали.

К разговору о тупом стаде следует отметить, что любые намеки на все оральное также вызывают у стада всплеск положительных эмоций.

— Давайте «Рамштайн» включим, — попросил Краснов.

— Давайте без давайте, — отрезала Мышкина. — «Рамштайн» мы включать не будем.

— Почему?

— Потому что его нет в программе.

— А если бы «Рамштайн» был в программе?

— Его бы там все равно не было, — резко сказала Мышкина.

— А если бы все-таки был? — не унимался любитель «нетрадиционных» музыкальных жанров.

— Этого не может быть, потому что то, что ты слушаешь, это не музыка, а издевательство.

— Полюшко Ваше — издевательство.

Часть класса поддержала бунтаря против образовательной системы. Высказывались различные мнения:

— А что, «Металлика» — тоже дерьмо?

— «Король и шут»…

— Давайте тогда Джими Хендрикса слушать, блюз.

— Мы не хотим петь про героев Красной армии, мы не какие-нибудь там уродские коммунисты.

У Мышкиной началась истерика. Доселе бледное лицо стало красным, как китайский флаг, мышцы на шее напряглись. Она закричала:

— Вы долго будете надо мной издеваться?!! Понять вы, остолопы, никак не можете, у нас есть программа!!! Про-грам-ма!!!

Школьники не утихали. Готов вышел к доске и жестом попросил угомониться. Так же жестом он указал Мышкиной на стул у пианино. Стало тише.

— Ребята, — торжественно сказал Готов, — здороваться со всеми не буду, потому что здоровья желаю не всем, а приветствовать кого-то по отдельности нет времени.

Он глянул в сторону Мышкиной и почесал подмышкой.

— У меня есть компромисс, — продолжил учитель, — давайте разучим песню «Город золотой»… ну, помните там… под небом голубым есть город золотой, с прозрачными воротами, тари-тара-та-ти… Хороша песня: еще не «Рамштайн», но уже и не «Полюшко».

— Мы не будем учить эту песню, — твердо отвергла предложение Мышкина.

— Но почему? — вместе с классом недоумевал Готов.

— Это рок. Это Гребенщиков.

— Не согласен. Музыка Франческо да Милано, слова, насколько мне известно, не Гребенщикова… это все знают.

Мышкина стояла на своем:

— Как мы ее сможем исполнять, если этой песни нет в программе? Ее не я придумала, а Дмитрий Борисович Кабалевский. И по программе мы должны петь «Полюшко».

— А что изменится, если немного отклониться от программы и вместо банальных революционных песен разучить что-нибудь стоящее?

— Все у вас просто, Рудольф Вениаминович, а мне отчитываться о проделанной работе. Что я скажу, когда меня спросят, чем я занимаюсь на уроках?

Мышкина «прокололась», показала истинную личину. Не желание научить движет этим педагогом, а страусиный рефлекс, только вместо головы Мышкина прикрывает задницу.

Готов бросил презрительный взгляд на учительницу, встал в позу Ленина на броневике и обратился к классу с речью:

— Музыкой, ребята, заниматься — не пуп царапать. Не так просто, как кажется. Я сам талантливый музыкант и знаю, о чем говорю.

Он прошел вглубь класса.

— Но, к сожалению, отдельные личности, не буду говорить кто, полагают, что к этому можно относиться тяп-ляп. Конечно, думают они, зачем детей приобщать к прекрасному, они же будущее быдло. Винтики системы. Рабы. Мясо. Меньше знают — крепче спят, не задают лишних вопросов. Я с этим не согласен. Доколе мы должны терпеть издевательства над личностью! По телевизору одну херню кажут! А посмотрите, какие у них особняки! А на каких они машинах ездят! А вино какое пьют! А я? Палец о палец не ударили, а туда же, посмотрите, мол, на меня, какая я звезда. Не звезда ты, а… Сказал бы я, кто.

Закончив, Готов закрыл глаза, видимо, ожидая аплодисментов, но услышал только шмыганье носов и скрип парт. Он приблизился к Мышкиной и шепнул на ухо. Та привычно прошлась по клавишам и взяла аккорд. Готов фальшиво, но громко запел:

— Я так понимаю, что пятый «Д» в полном составе, — начал урок учитель.

Он щурился от яркого света солнца. Он улыбался так широко и так нарочито, что были видны десна и прилипший к ним кусочек моркови (остаток былого пиршества — обеда в школьной столовой).

Готов пролистал журнал и уставился на список, состроил недовольную гримасу и произнес:

— Ребята! Мне не нравятся ваши фамилии. Какие-то они посредственные, неодухотворенные. Вот я и решил: у каждого из вас фамилия будет новая. Достали ручки и записали себе на лбу, чтобы ваши головы-дуршлаги не потеряли эту информацию. Запоминаем:

Амиров — Дубченко

Безматерных — Матерных

Бобров — Тупиков

Верещагин — Ндримандрисланов

Иванова — Жопа

Колегов — Дрын де Дебик

Коновалов — Противозачаточников

Коростелева — Парашина

Кулаев — Идиотенко

Лялин — Говнюков

Мельникова — Гондонесян

Осипенко — Жопа

— Запомните. С сегодняшнего дня в нашем классе две Жопы. Продолжаю.

Пастухов — Гад

Рейн — Гитлер

Садыкова — Дебильдятникова

Соколова — Ублюнденбург

Титова — Сучкина

Уразова — Скотовская

Чагин — Пидоров

Штенников — Паразитович

— Что ж, проверим, как усвоили. Ндримандрисланов…

Молчание.

— Хорошо, еще раз. Ндримандрисланов…

Молчание.

— Верещагин тебе чего, жизнь не в радость? Ты больше не Верещагин, ты Ндримандрисланов.

— Мне не нравится эта фамилия, — сказал Верещагин.

— А кто тебя спрашивает?

— И нам не нравится. Лажа какая-то, — загудел класс.

— Что вы в этом понимаете? Ведь каждая новая фамилия отражает вашу истинную сущность. Вот, например, Иванова, как ты думаешь, почему у тебя новая фамилия Жопа.

— Не знаю.

— Да потому, что ты жопа, — крикнул нервный педагог. — А наличие в классе двух носителей этой фамилии говорит о том, что среди вас две жопы.

Учитель мгновенно успокоился и тоненьким голосочком заявил:

— Ваши проблемы. Кто не отзовется на новые клич… э-э-э фамилии, будет отмечен как отсутствующий, но в журнале я поставлю не «н», а «сб», то бишь сбежал. Let’s go!

— Тупиков к доске. Не идешь — «эсбэ». Парашина. Не хочешь — то же самое.

Некоторое время помолчав, помычав и посопев носом, учитель родил-таки фразу:

— Бунт на авианосце. Ну и говны же вы.

В город приехал столичный зоопарк.

Зверинец расположился на центральной площади. Большие клетки-прицепы были выставлены так, что не позволяли не купившим билет даже краем глаза взглянуть на животных. У входа в круг клеток стояли два охранника кавказской национальности и билетерша.

Взрослые посетители отдыхали от изнурительной трудовой недели, а их маленькие чада от стресса, как-никак новый учебный год начался.

Готов купил сладкой ваты, билет и спросил у билетерши:

— Чего так дорого?

— Рыночная экономика, — иронизировала она.

— Прахады, дарагой, нэ задэрживай очередь, — сказал охранник-кавказец.

Внутри оказалось многолюдно. Кто-то фотографировался на фоне животных, кто-то объяснял своему ребенку, что вот именно эта зверушка живет на реке Лимпопо. Двое хорошо одетых мужчин важно манипулировали друг перед другом эрудицией на предмет того, чем питаются те или иные животные, какой температурный режим им необходим и где всю эту божью тварь содержат зимой.

— Мама, мам, смотри, лисичка, — раздался детский голос.

— Это не лисичка, это рысь, — ответили ему.

Готов начал обход по часовой стрелке. В первых клетках сидели волки. Одни больше любой собаки, другие приземистые. Дальше — спящая львица и бодрствующий лев. В следующей клетке взад-вперед ходила красивая пума и изредка рычала.

Готов поморщился: как же здесь воняет, жалко зверушек, холодно им, наверно. Россия не Африка, не Лимпопо. Здесь у зверей, как у людей, интересы шкурные: выжить, не замерзнуть, обмануть, украсть. Только у кого? Или, как медведь, за лето отожраться и спать всю зиму. Вон, гепард мечется. Понимаю, сто десять километров в час в четырех квадратных метрах не развить… Благородная животина. А теперь раб, тухлятину жрать приходится. А если бы меня вот так в клетку? Бр-р-р… даже думать не хочу. Нет, я все ж таки без быта не могу… теплый сортир с газетой, горячая вода, телевизор…