— Пошли!.. Берите книги!
И они идут. Гуськом. Впереди Светик и молодой симпатичный мент. За ними — Бабрыка и Валерик. Они вносят связки книг в квартиру.
Милиционер Сережа просит холодной водички. Пьет. Мужчины закуривают. Надо же перевести дух.
— Хорошая квартира, — говорит милиционер Сережа.
— Неплохая, — соглашается Светик. Она обводит рукой разложенные всюду книги и добавляет: — Правда, похоже на гнездо спекулянтов?
— Угу, — смеется он.
Дней через пять Николай Степаныч подкараулил Светика на рынке. Сам явился. Самолично. Он подходит — и крепко хватает Светика за руку.
— Как насчет моей доли, Светланочка?
Светик начинает всхлипывать:
— Что вы, дяденька… Я не понимаю, о чем это вы…
Он шипит:
— Мерзавка!.. Ты даже по той цене, которая обозначена, взяла книг на пятьсот рублей.
— Разве?..
— Я должен хотя бы покрыть расход. Книги не мои — государственные.
— А ваши подручные толстячки дают вам долю? Всегда?
— Разумеется.
— С прибылью?
— Разумеется.
— По-моему, дяденька, из этой прибыли надо покрыть расход. Вы хотели быть честным.
Глаза у него округляются, как у безумного… И Светику приходится опять немного похныкать.
— Оставьте меня в покое, дяденька, — плаксиво заводит она. — Что я вам сделала… Я не знаю, о каких книгах вы говорите…
Светик всхлипывает.
Он смотрит на Светика, широко раскрыв глаза. Как будто впервые увидел и понял наконец, что такое женская душа. Он, видно, думал, что женщины — это просто так. Платьице в горошек и с бантиком.
Светик начинает хныкать громче:
— …Людей позову… Или обращусь к товарищу милиционеру.
Это действует. Потому что это всегда действует. Дяденька уходит. На углу сам себе он говорит что-то нехорошее. И сплевывает.
В этот же день Светик попадает под дождь — приходит и сразу бежит в ванную.
Каратыгин кричит вдогонку:
— Какого черта без зонта ходишь?
Это он грубит, но только с виду. В чем другом, а уж в грубостях Светик разбирается. Наслушалась. Навидалась. А Каратыгин, он просто так орет — такой уж он есть. Не видел жизни. Только книги и видел.
Светик в горячей воде — наслаждается. Она не спешит. Она здесь уже своя. В квартире ее уважают. Здороваются. Все, что есть у Каратыгина, она уже перестирала и перегладила. И в комнате стало чище. Старухи все это, конечно, засекли. И часами рассказывают друг другу, какая она, Светик, хорошая.
Из ванной — на кухню. Светик быстренько разогревает еду. Раз, два — и готово, Светик несет еду в комнату.
— Убирай со стола! — Это уже она, Светик, покрикивает на него.
Они садятся ужинать.
— Отправил Олю в командировку — теперь сам не рад. — И Каратыгин сокрушенно чешет в затылке.
— Отправил — и что?
— Трудно стало. Писанины много.
— Оля тебе нравилась?
— Еще бы!.. Старательная, трудолюбивая!
То, что Оля была в него по уши влюблена, Каратыгин не заметил. А Светик не стала ему докладывать. Не заметил, значит, не заметил — уже проехали.
После ужина Светик тут же садится рядом с ним. Берет ручку.
Каратыгин удивляется.
— Зачем это?
— Переписывать буду… Оля далеко, зато я близко.
Светик переписывает отмеченный абзац. И тут Каратыгин опять удивляется. Когда видит, как трудно Светик пишет. Выводит буквы.
— Как же так — ты не знаешь старославянского?
— Нет.
— Почему же твой шеф тебя не научил?
Светик пожимает плечами: откуда ей знать, почему шеф не научил? Пожимает плечами и смеется:
— Не беда… Перепишу. У меня зато память отличная. Высший сорт память. И руки ничего себе.
Ночь.
Они легли спать — лежат, разделенные горой книг. И луна. Сияет в окне. Сейчас все шизики с ума сходят. Любви хочется. Даже ей, Светику, немного хочется.
— Славная ты девушка, — говорит вдруг из темноты Каратыгин.
Светик молчит. Улыбается в темноте. Встать бы и на цыпочках к нему — небось думает об этом. Прогнать не прогонит, тут и сомнений нет. Но может плохо подумать.
— Ч-черт, — сам себя бранит он. — Не надо бы мне курить в комнате. Или ничего, а?
— Кури, — говорит Светик. — Мой отчим всегда курил.
— Спасибо.
— Правда, он был скот.
— Ну знаешь!.. Или ты разрешаешь мне курить — или нет?!
— Кури, Алеша… Кури.
Он уже спит, это слышно. И тогда Светик подходит к нему. Она приседает на корточки — пытается разглядеть в темноте.
Глаза привыкли — и Светик видит его лицо. Видит сонные губы. Видит нелепо подвернувшуюся кисть руки. Еще не отвык от гипса.
В окне луна, царица шизиков. Луна такая необыкновенная, что бог знает откуда она такая. Сиреневая, что ли.
— Алеша, — шепчет Светик. Она шепчет это беззвучно. Так, чтоб ни в коем случае не услышал. И он не услышал — спит. Книги лежат громадной горой. На них лунные полосы.
Оказалось, что налет на склад сильно подействовал на Валерика.
Ближе к обеду Светик спрашивает его:
— Что с тобой?
Молчит.
— С Верой что-нибудь, а?
— С Верой давно кончено.
— Да ну?
— Я ее разлюбил.
— Ах, ах… Как быстро и как жестоко.
Он молчит. И не слышит шутливых слов… Светик тоже заметила, что с Верой у них нелады. Вся их амурность куда-то испарилась.
Светик говорит:
— А по-моему, ты здорово перетрусил. После того как мы на складе побывали. Так или не так?
Молчит.
— Посидел в милицейской машине с живым ментом — и душа ушла в пятки, так?
В эти же дни возникла слава — вчера о человеке не знала ни одна собака, а сегодня знают все тут и там. Повторяют имя. Рассказывают. Привирают.
Если кто-то на рынке начинает вдруг жаловаться и стонать, что, хоть умри, не может найти такую-то книгу, ему немедленно говорят:
— А у Светика не пробовал достать?
Другой ищет «Атлас дорог Франции», не более и не менее.
— Нет, — говорят ему, — не бывает. А у Светика?
— Что — у Светика?
— У нее нет этой книги?.. Поинтересуйтесь у Светика.
Светик не верит своим ушам. Нет у нее таких книг. И никогда не было — она и названий таких не слышала. Эти ослы считают, что у Светика есть всё. На глазах возникает легенда — уже поговаривают, что Светик имеет прочную связь с книжными складами и вывозит оттуда самые свежие поступления. Намекают, что она очищает в гостиницах номера иностранцев и потому имеет книги на любом языке.
К счастью, все это как бы оторвано от реального Светика. То есть Светик стоит себе на рынке, предлагает человеку книгу, а человек ей прямо в лицо заявляет:
— Нет, девушка… Я лучше куплю эту книгу у Светика.
— Почему? — улыбается Светик.
— У Светика на книге всегда новенький супер. Заплачу подороже, но уж зато книга будет как книга. Приятно в руках держать.
— А вы знаете Светика?
— Нет. Но меня обещали познакомить.
В другой раз кто-то из спекулянтов, знавший Светика, спрашивает:
— Светик!.. Вот тут брокгаузского Шекспира спрашивают. У тебя нет?
Услышав звучное имя, люди тут же поворачиваются к Светику. Обступают. Разглядывают. На всякий случай улыбаются.
Светик делает самое наивное личико. Дескать, простенькая девушка. Дескать, извините. Дескать, я бы газировки выпила.
— Я… Светик. Но я совсем не та Светик.
И какой-то тип, к счастью, подхватывает на лету. С воображением дядечка.
— Это не Светик, — заявляет он басом. — Я Светика знаю хорошо. Я торговал ее книгами. Она мне иногда доверяла.
— Ну? — терзают его. — Ну?.. И какая же она?
— Умница, — говорит он. — Девка — большая умница.
— А как делится, если торгуешь ее книгами?
— Щедро. Светик — это Светик. Половина шла в мой карман…
Все оживляются. Расспрашивают. Разговор становится общим. Находятся и другие, которые тоже неплохо знают Светика.
— Говорят, она любую книгу достать может.
— Еще бы!
— Я слышал, она крутит мозги начальнику милиции. Она красавица. Он ей розы домой присылал…
— Я тоже слышал… А знаете, на каком рынке она сейчас?
— Конечно, знаем…
Дяденьку Николай Степаныча налет на склад доконал — дяденька перепуган до полусмерти. Он не спит. Болеет. А через несколько дней говорит своим двум качкам:
— Хватит. Бросаю это дело… Завязал.
Один из качков все же ходит на книжный рынок и подрабатывает там по мелочам. Светик узнаёт его тут же. А он ее — не узнаёт.
Потому что Светик запомнилась ему стоящей на крыле милицейской машины. Статная. Высокая. Хорошенькая, как ангел. И с развевающимися по ветру льняными волосами.
Дяденька Николай Степаныч завязал, но это уже не спасло. Когда дело всплывет, его вспомнят — и дадут четыре года. (Использовал занимаемую должность.)
