— Дорогая моя, — сказала Меррил, — у меня Том это, Том то, Том се, и вам лучше остановить меня, прежде чем я закушу удила.
Они снова вернулись к меню теперь, когда каким-то образом условия завтрака были оговорены.
— Мы ходили посмотреть «Тонкую красную линию», — сказала Джейнис, — и получили большое удовольствие.
Меррил прикинула, кем могли быть эти «мы». Одно время «мы» могли означать «Билл и я». Кого они подразумевали теперь? Или всего лишь привычка? Может быть, Джейнис и после трех лет вдовства не в силах вернуться к «я»?
— Мне не понравилось, — сказала Меррил.
— О! — Джейнис покосилась на свое меню, будто ища подсказки. — Нам показалось, что снят фильм превосходно.
— Да, — сказала Меррил, — но я нашла его… ну… скучным.
— Нам не понравился «Тихий голос», — сказала Джейнис, как бы делая уступку.
— О, я просто влюбилась в этот фильм.
— Сказать правду, мы пошли только ради Майкла Кейна.
— О, я просто влюбилась в этот фильм.
— Вы думаете, он получил Оскара?
— Майкл Кейн? За «Тихий голос»?
— Нет, я имею в виду вообще.
— Вообще? Думаю, что да. После столького времени.
— После столького времени, ну да. Он же теперь должен быть таким же старым, как мы.
— Вы думаете? — По мнению Меррил, Джейнис слишком уж много говорила о том, что она стара или, во всяком случае, стареет. Вероятно, причина в чрезмерной европеизации.
— Если еще нет, то скоро будет, — сказала Джейнис.
Они обе подумали об этом и рассмеялись. Не то чтобы Меррил согласилась, даже в шутку. В кинозвездах есть что-то такое, что они умудряются не стареть, как обычные люди. И косметические операции тут ни при чем. Они каким-то образом сохраняют тот возраст, в каком ты их увидела впервые. Даже когда они начинают играть более зрелых персонажей, по-настоящему им не веришь; ты все еще думаешь о них, как о молодых, играющих роли стариков — причем часто не очень убедительно.
Меррил питала симпатию к Джейнис, но всегда находила, что она не следит за собой. Бесспорно, она упрямо выбирала серые, бледно-зеленые и бежевые оттенки и позволила седине пробиться в волосах, что только усугубляло дело. Седина была настолько естественной, что выглядела искусственной. Даже этот шарф, пришпиленный через одно плечо, как вызов чему-то, был, Господи помилуй, зеленовато-серым. А жаль. В свое время она могла быть очень хорошенькой. Разумеется, не красавицей. Но хорошенькой. Недурные глаза. Ну, достаточно недурные. Не то чтобы она делала хоть что-то, чтобы привлекать к ним внимание.
— Ужасно то, что происходит на Балканах, — сказала Джейнис.
— Да, — сказала Меррил, которая уже давно перестала читать соответствующие страницы «Санди таймc».
— Милошевичу надо преподать урок.
— Не знаю, что думать.
— Сербы пятен не меняют, как леопарды.
— Не знаю, что думать, — повторила Меррил.
— Я помню Мюнхен.
Это как будто поставило точку на обсуждении.
Последнее время Джейнис повторяла «Я помню Мюнхен» очень часто, хотя, сказать правду, подразумевала она то, что в раннем детстве, вероятно, слышала, как взрослые упоминали Мюнхен в пример недавнего и позорного предательства. Но объяснять это смысла не имело. Не лишать же довод его весомости.
— Пожалуй, я ограничусь гранолой и тостами из зернового хлеба.
— Так вы же всегда их берете, — указала Меррил, но без всякого раздражения, а как принимаемый снисходительно факт.
— Да, но мне нравится думать, что я могла бы взять что-нибудь другое.
К тому же всякий раз, когда она ела гранолу, приходилось помнить про пошатывающийся коренной зуб.
— Ну, я, пожалуй, возьму взбитые яйца.
— Так вы же всегда их берете, — отозвалась Джейнис. Яйца запирают, копченая селедка отрыгивается, вафли не принадлежат завтраку.
— Вы сделаете ему знак?
Меррил в своем репертуаре. Она всегда приходила первой и занимала место, откуда нельзя было перехватить взгляд официанта, слегка не свернув себе шею. Так что Джейнис оставалось только помахать рукой и стараться подавить смущение, когда официант выбирал другие приоритеты. Не легче, чем остановить такси. В нынешнее время они тебя просто не замечают, подумала она.
Они встречались здесь в зале завтраков «Вида на гавань» среди торопящихся бизнесменов и прохлаждающихся отпускников в первый четверг каждого месяца.
Хоть в дождь, хоть в вёдро, говорили они. Пусть ад разверзнется, начнется потоп. На самом же деле была операция бедренного сустава Джейнис и неразумная поездка Меррил в Мексику с дочерью. За этими исключениями последние три года они встречались здесь регулярно.
— Теперь я готова выпить мой чай, — сказала Джейнис.
— Инглиш брекфаст, орандж пекоу, эрл грей?
— Инглиш брекфаст. — Сказала она это с нервной сухостью, так что официант прекратил оглядывать столик. Неопределенный кивок мог быть сочтен наибольшим подобием извинения, на какое он был способен.
— Незамедлительно, — сказал он, уже отходя.
— Вы думаете, он мужеложец? — По какой-то неизвестной ей причине Джейнис сознательно избежала современного слова, хотя эффект оказался даже еще более сильным.
— Меня это совершенно не интересует, — сказала Меррил.
— И меня совершенно не интересует, — сказала Джейнис. — И уж тем более в моем возрасте. Впрочем, официанты они отличные. — Это тоже прозвучало как-то не так, и потому она добавила: — Так всегда утверждал Билл.
Билл, насколько она помнила, ничего подобного не утверждал, но его посмертные подтверждения очень помогали, когда она терялась. Она посмотрела через столик на Мерилл в бордовом жакете и лиловой юбке.
На лацкане позолоченная брошка величиной с небольшую статуэтку. Волосы коротко подстрижены, неправдоподобно яркого соломенного цвета, и словно бы, нисколько не смущающиеся своей неубедительности, а просто говорят: напоминание вам, что я когда-то была блондинкой, во всяком случае, более или менее блондинкой. Скорее мнемоническое пособие, чем краска для волос, подумала Джейнис. Обидно за Меррил — она словно бы не понимает, что с определенного возраста женщинам больше не следует делать вид, будто они все еще то, чем были раньше. Им следует покориться времени. Пришла очередь нейтральности, сдержанности, достоинства. Сопротивление Меррил, вероятно, имеет какое-то отношение к тому, что она американка. Общим между ними, помимо вдовства, были замшевые туфли на низком каблуке и с особыми нескользящими подошвами. Джейнис нашла их в каталоге товаров по почте, и Меррил удивила ее, попросив, чтобы она заказала пару и ей. Для мокрых тротуаров лучше не придумать, а здесь, на Северо-Западном побережье Тихого океана, дожди идут чересчур часто. Она постоянно слышала от людей, что это, конечно, напоминает ей Англию, и она всегда отвечала «да», подразумевая «нет».
— То есть он не думал, что их следует допускать в вооруженные силы, но никакого предубеждения у него не было.
В ответ Меррил вонзила ложку во взбитые яйца.
— Когда я была молодой, все были чертовски сдержаннее в своих частных делишках.
— Я тоже, — поспешно сказала Дженнис. — То есть, когда я тоже была. Примерно тогда же. — Меррил взглянула на нее, и Джейнис, уловив упрек, добавила: — Хотя, конечно, в другой части света.
— Том всегда говорил, что их можно узнать по походке. Не то, что это меня трогает. — Однако, судя по ее лицу, Меррил это немножко трогало.
— А какая у них походка? — Задавая этот вопрос, Джейнис почувствовала, что перенеслась в раннюю юность, еще до брака.
— Ну, вы знаете, — сказала Меррил.
Джейнис смотрела, как Меррил съедает ложку взбитых яиц. Если это было намеком, она не представляла себе, на что именно. На походку их официанта она внимания не обратила.
— Я не знаю, — сказала она, ощущая себя виноватой за такое невежество, почти инфантильность.
«Ладонями наружу», — хотела сказать Меррил, но вместо этого — что было для нее совершенно нехарактерно — она повернула голову и крикнула: «Кофе!», удивив и Джейнис, и официанта. Быть может она позвала его для демонстрирования.
Когда она повернулась, то снова была совершенно спокойна.
— Том был в Корее, — сказала она. — Дубовые листья[7].
— Мой Билл отбыл воинскую повинность. Она тогда была для всех обязательной.
— Такой холод, что стоило поставить кружку с чаем на землю, как внутри оказывался коричневый лед.
— Суэц он пропустил. Был в резерве, но его не призвали.
— Такой холод, что бритву приходилось опускать в горячую воду, прежде чем поднести ее к щеке.
— Ему нравилось. Он легко сходился с людьми, Билл, хочу я сказать.
— Такой холод, что стоило приложить ладонь к броне танка, и кожа примерзала.
