С такими мыслями Генрих сунул ключ в замочную скважину и попытался как можно тише повернуть его. Ключ не поворачивался. Генриху пришлось положить букет прямо на обшарпанную коричневую плитку подъездного пола. Он снова и снова пытался открыть проклятый замок, пока не понял, что он закрыт изнутри. Виктория Марковна закрывалась крайне редко, потому как всегда ждала сына и, услышав звук открывающейся двери, спешила помочь ему раздеться, забирала сумки и торопила к столу. На этот раз все было по-другому. Пришлось на ходу менять планы.
С тех пор как папа закрылся в кабинете и больше не вышел оттуда, закрытые двери вызывали у Генриха панику. Он стал яростно звонить и молотить кулаками в дерматиновую обивку. Пестрые гвоздики валялись на побитом жизнью кафеле и равнодушно красивели в полумраке. Прошла целая вечность, прежде чем за дверью послышался испуганный голос Виктории Марковны:
– Кто там?
– Мам, это я, открой, пожалуйста, открой! – Генрих почувствовал облегчение – она жива. С ней все в порядке!
Мы часто забываем очевидное: человек – это не только мозг, но еще и тело. Нельзя понять работу мозга, не рассматривая все богатство взаимодействия мозговых систем с различными системами организма.
Н.П. Бехтерева
Дальше все было как в кошмарном сне или в тупом безвкусном кинофильме. Неприбранная раскрасневшаяся Виктория Марковна с размазанной косметикой, в запахнутом китайском халате, явно не в своей тарелке, сбивчиво пыталась объяснить сыну: – Только не переживай, я тебя умоляю, не принимай близко к сердцу! Это – не то, что ты думаешь! – Я ничего еще не думаю, потому что пять минут назад я думал, что с тобой что-то случилось! – Генрих и вправду ничего не «думал». Он был рад, что мать по крайней мере жива. – Мам, ты нормально чувствуешь себя? Иди, приведи себя в праздничный вид. Я буду тебя поздравлять! Сын занялся поисками вазы. Виктория удалилась в свою комнату. Только сейчас Генрих обратил внимание на огромный букет жирных пурпурных роз, который лежал в раковине с водой в ожидании, когда его распакуют. На столе стояла открытая бутылка шампанского и два недопитых бокала. Генрих отказывался понимать действительность. Иногда слишком явные факты кажутся настолько абсурдными, что поверить в их реальность невозможно. Реальной, даже слишком, оказалась фигура дяди Миши Есина, робко протиснувшаяся в кухню.
– Гм, – так он дал понять, что присутствует в помещении.
Воспитание заставило Генриха вежливо поприветствовать незваного гостя:
– Привет работникам искусства и культуры! – Генрих уставился на Есина.
Дядя Миша был одним из «тусовки», он частенько появлялся на домашних творческих вечерах, слыл страшным хохмачом и выдумщиком. Его любили все, включая Владимира Ивановича. Генрих и сам часто беседовал с Есиным за жизнь, надо заметить – после этих бесед жизнь казалась веселее. Рассказы дяди Миши всегда балансировали на грани выдумки и реальности. Надо отдать ему должное, зачастую перевешивала вторая. К примеру, как-то раз Есин поведал историю о том, как сопровождал в поездке по Золотому кольцу группу иностранных литераторов. Одним из пунктов пребывания был славный город Углич, известный своими старинными деревянными постройками и церквями. Примерно так дядя Миша и объяснил иностранным туристам. Все, в том числе и сам Есин, были настроены на поэтически-романтический лад. Широкая матушка Волга раскинула свои воды, гостеприимно демонстрируя пассажирам теплохода «Еремей Солодовников» свои лесистые берега, крохотные деревушки с покосившимися избенками, разливы и шлюзы. Шлюзы дядя Миша воспел отдельно, потому что иностранцам невозможно было объяснить, почему перед каждым бетонным забором нужно стоять по несколько часов и почему при отлаженной навигации три из четырех кораблей умудряются сесть на мель. Впрочем, объяснять нужно было много. Когда дорогие гости интересовались, почему на теплоходе пахнет, будто на кухне постоянно варят трупы, Есин находчиво отбивал вопрос на вражескую территорию: а откуда, дорогие мои, вы знаете, как пахнут вареные трупы? Если чужеземцам не нравилась корабельная еда, дядя Миша расторопно наливал по маленькой, и все становилось необыкновенно delicious, а когда в каюте не оказывалось слива для душевой воды, у Есина в запасе находилась другая – побольше и со сливом. Ценой невероятных усилий в условиях, близких к коллапсу, литератор Есин поддерживал честь страны. Страна, к сожалению, подвела и с погодой. Вместо ласкового майского солнышка сквозь облака прорывался пронизывающий северный ветер, которого дорогие гости с избытком натерпелись у себя на родине. С природой дядя Миша бороться еще не научился, поэтому оставалось только заманивать делегацию невероятными красотами города Углича. Михаил Есин практически почувствовал себя Христофором Колумбом, когда объявили, что теплоход прибыл в город Углич. «Земля!» – подумалось Есину.
На всякий случай дядя Миша приказал послушным туристам ждать его в каютах, сам же пошел на разведку. Углич удивил. Литератор Есин давно не видел такого жалкого зрелища. Грязная серая пристань, обдуваемая свирепым ветром, убогое сельпо из прогнившего дерева с не менее убогой желтой вывеской «Магазин» и никаких достопримечательностей. За гостями дядя Миша вернулся с тремя бутылками «беленькой».
– О! – продемонстрировал он добычу. – Как слеза!
Через полчаса иностранные литераторы под конвоем нашего, еле шевеля ногами и языками, закутавшись в одеяла, ступили на гостеприимную угличскую пешеходную дорожку. Несмотря на то что дядя Миша тоже выпил, он строго контролировал ситуацию и судорожно оглядывался по сторонам в поисках указателей для туристов. Знаков не было. Теплая компания добрела до сельпо, и тут Есин остановился как вкопанный. Прямо перед ним приветливо указывали на места, достойные посещения туристов, два знака: один – налево, другой – направо. На левом было написано «Музей тюремного творчества», на правом – «Музей водки». Есин сначала немного растерялся, не зная, какую из достопримечательностей посетить в первую очередь, но вовремя сообразил, что если пойти сначала в музей водки, можно оттуда и не выйти, поэтому широким жестом пригласил иностранных гостей полюбоваться поделками заключенных «Угличской городской тюрьмы». Слава Богу, гости ни бельмеса не соображали по-русски, поэтому приняли шахматы из хлеба за раскопанные археологами свидетельства древней цивилизации. В принципе музей и был очагом древнейшей культуры института наказания. Судя по всему, поделки зеков из хлебного мякиша поразили воображение иностранцев. «Как бы вы удивились, если бы на самом деле узнали, что это такое», – подумал дядя Миша и заметил, что в музей вошла довольно шумная компания мужиков, которые легко могли бы претендовать на позицию авторов тюремных изделий. Возможно, они принесли новые экспонаты, а может, просто пришли поддержать товарищей в неволе. Полюбому сытых и пьяных иностранцев нужно было уводить. Следующий пункт назначения – музей водки. Для того чтобы не пускаться в долгие объяснения, Есин запасся еще парой бутылок и устроил прямо в музее «дегустацию» продукта. Гости оживились и, кажется, перестали задавать глупый вопрос: «А где же шедевры деревянного зодчества?» Их вполне устроили шедевры ликеро-водочного комбината и подневольного рукоделия. Вторую бутылку распивали по пути на теплоход. Дальнейшее пребывание на борту запомнилось смутно, поэтому пролетело незаметно. Иностранцы были почему-то сильно рады прощанию с теплоходом и Мишей, поэтому чуть не взасос целовали его по пять минут каждый. Дядя Миша получил премию от Союза писателей за прием высочайшего уровня, оказанный иностранным литераторам.
Таких историй в запасе у дяди Миши были тысячи. И когда он был в форме, его слушали раскрыв рты.
Но сейчас у Генриха челюсть отвисла по другой причине. Дядя Миша был в халате. Он даже не соизволил надеть брюки.
Мозг человека и человечества так много определяет в жизни общества! Как же не считаться с механизмами мозга, которые реально в нем существуют, на основе которых он не только управляет своим организмом, но и пытается управлять малыми и большими формами жизни на планете?!
Н.П. Бехтерева
«Хорошенькая ситуация, – подумал Генрих, – безутешная еврейская вдова в объятиях ближайшего друга покойного!» Мозг будущего ученого был собран и не позволял лицевой мускулатуре делать то, что ей хочется. Ей хотелось сжаться в отвратительную скорбную гримасу, собрать брови домиком, затрясти губами и выпустить из слезных желез подступающую жидкость. Генрих с особенной благодарностью отметил, что голосовые связки как-то натужно растянулись и отказались выдавать фразы обычным манером, голос звучал низко, грубо и беспристрастно. – Привет работникам искусства и культуры! Как это вас угораздило, дядь Миш, предстать в таком неформальном виде? Я понимаю, если бы на улице хлестал ливень и вы промокли. Или недоумок-водитель обрызгал вас грязью возле нашего дома... Или моя мама работала бы вашей личной портнихой... Или уркаганы обчистили вас до нитки... Или...
