– Да? А зачем?
– Ну, не знаю. Сейчас модно.
– Педерасты?!
– Ну, да. У нас в институте некоторые мальчишки специально прикидываются.
– Чтобы выглядеть педерастами?
– Да. А чего ты удивляешься? Сейчас модно. Элтон Джон – голубой, Джордж Майкл – голубой, Киану Ривз – тоже. Рикки Мартин. У них там сейчас все голубые. Поэтому у нас тоже считается круто.
– Нет, уж спасибо, – сказал я, выворачивая руль до отказа.
На дорогах был такой гололед, что машину то и дело бросало в стороны. Хорошо хоть у меня все колеса были ведущие.
– А что с ним все-таки приключилось? – спросила она.
– С кем? – я как-то не сразу врубился.
– С Сергеем. Почему он не пришел?
– Он… – я понял, что она застала меня врасплох. – Он…плохо себя почувствовал… Сегодня утром… Я заехал, а он лежит.
– А где он живет?
– Где живет? Ну, как тебе сказать…
Мне даже пришлось сбавить скорость.
– А ты разве сама не знаешь?
– Нет! – она с вызовом посмотрела мне в лицо.
Хорошо, что мне надо было смотреть на дорогу.
– Он меня к себе ни разу не пригласил.
В ее голосе звучало явное возмущение.
– Да там ничего интересного нет, – пробормотал я, усиленно переключая скорости. – Так, снимает квартирку с мамой… Однокомнатную… Без ванны… и без туалета…
– И без воды? – зло добавила она.
– Да, кажется, воды тоже не бывает часто… Отключают…
– Ну, надо же, какой бедненький! А где ты с ним познакомился?
– Я-то?
– Ты-то!
– Мы с ним… ходили в один Дворец Пионеров… Клуб «Шуруп».
– Понятно. Значит, ты тоже из Калуги?
– Я?
– Конечно, ты! Кто же еще? Сергей-то ведь из Калуги. Не мог же он в Москву ездить во Дворец Пионеров!
– У меня… бабушка там живет. Меня родители каждое лето туда отправляли…
– На каникулы?
– Точно. Пить парное молоко.
– И ходить во Дворец Пионеров, – уточнила она.
– Сто пудов!
– А как он назывался, ты можешь мне сказать? – Она хитро прищурилась.
– Кто?
– Дворец Пионеров в Калуге.
– Это допрос?
– Еще не знаю. Смотря, что ты ответишь.
– Я не помню, как он назывался.
– А я знаю!
– Да? – моему удивлению не было границ. – И как?
– Имени Циолковского.
– Откуда ты можешь знать? Я, например, не помню.
– Балда! Он там жил. Циолковский всю жизнь прожил в Калуге!
Она засмеялась, откинув голову, а я не знал, что и подумать. Похоже было, что на этот раз пронесло. Я все-таки не облажался.
Она тем временем перестала смеяться, потерла пальцем стекло и вдруг очень серьёзно сказала:
– Ты ведь не врёшь мне, Миша?
Я чуть не потерял управление. Машину повело боком и мне пришлось газануть, чтобы не удариться о высокий бордюр.
– Конечно, я тебе не вру. С чего ты взяла?
Она ничего не ответила. Просто отвернулась к окну и смотрела на улицу. Минуты две ехали молча.
– А что такое клуб «Шуруп»? – наконец тихим голосом сказала она.
– Это такой кружок, – бодро начал я, – где собирают конструкторы. Нас еще называли «шурупистами»…
Впрочем, я видел, что она меня уже не слушает.
* * *
Когда подъехали к ее дому, она вышла из машины, ничего не сказав. Даже не кивнула, как будто меня и на свете не было. Просто хлопнула дверцей и вошла в подъезд. Я даже засомневался – надо ли ее ждать. Может, она решила вообще никуда не ездить.
Тем более неожиданной оказалась в ней та перемена, которая случилась, пока я сидел, как дурак, в машине и не знал – то ли домой поехать, то ли еще подождать. Ее не было минут двадцать, но для нормального человека столько времени явно не хватит, чтобы настроение поменялось так сильно. Она ушла в таком подавленном состоянии, что мне казалось – она этого Сережу никогда не простит, но лишь только она выскочила из подъезда, я понял, что она уже все забыла. Словно и не было ничего. Наоборот, она даже напевала, когда подходила к машине. А возле самого джипа она остановилась, присела на корточки перед маленьким Мишкой, поправила ему шапочку, что-то шепнула и сама же рассмеялась во весь голос. Я слышал, что Мишка пытался ее перекричать, но смех у нее был слишком звонкий.
– Принимай хомяка, – еще задыхаясь от смеха, сказала она мне, открывая заднюю дверь.
– Привет, Михаил! – сказал я.
– Привет, – сердито буркнул тот, заползая в машину.
– Ты должен называть дядю Мишу на «вы», – сказала ему Марина.
– Сама называй, – огрызнулся малыш.
– Какой ты противный!
Она захлопнула дверь и пошла вокруг машины. В зеркало я видел маленького Мишку, который сердито скрестил на груди ручки и нахмурил лицо. У Марины в институте, я вспомнил, было точно такое же.
– Чего ты надулся, Михаил? – спросил я.
В этот момент Марина постучала пальцем в мою дверь.
– Открой-ка, пожалуйста.
Я открыл дверцу, а она отступила на шаг назад и распахнула куртку.
– Посмотри, у меня вот тут на свитере было пятно. Сильно заметно? Я так-то вроде бы отстирала.
Она поворачивалась передо мной из стороны в сторону в своем абсолютно белоснежном свитере, который так плотно обхватывал ее тело, что я едва удержался как бы не протянуть руку и не потрогать эту упругую белизну.
– Ну что? Что-нибудь видишь?
Она продолжала вертеться, все выше поднимая куртку и открывая обтянутый джинсами зад. Передо мной вращалась такой красоты попа, что я просто слова не мог сказать.
– Ну, что ты молчишь? Там есть что-нибудь? Мне ведь самой не видно.
Я вдруг подумал, что, может, она играет со мной. Если так, то это были опасные игры.
– Миша, проснись!
– Нет, – наконец сказал я. – Никакого пятна не видно.
– Отлично, – улыбнулась она. – Надо же как хорошо отстиралось.
Когда она села рядом со мной, я ощутил запах духов, которыми она раньше не пользовалась. Во всяком случае, при Сереже от нее всегда пахло иначе.
* * *
Поплутав немного в окрестностях этого Лыткарино, мы наконец нашли нужную дорогу, и дело вроде бы пошло на лад. До лошадей, по словам Марины, оставалось минут десять-пятнадцать. Она почти всю дорогу молчала и время от времени чему-то загадочно улыбалась. Мишка на заднем сидении просто уснул. Завалился в угол к окну и теперь громко сопел. Вскоре мы подъехали к очень крутому подъему. Я притормозил.
– Чего ты остановился? – спросила Марина, очнувшись от своих грез.
– Я здесь не заберусь. Дорога подмерзла. Сплошной лед. Есть тут какой-нибудь объезд?
– Да нет, кажется. Только прямо. Здесь вокруг одни деревья.
– Сам вижу. Ладно, попробуем.
Я сдал назад и, разогнавшись, заскочил до середины горы. Потом мы плавно соскользнули обратно.
– Как на коньках! – чертыхнулся я.
– Давай еще раз.
Я снова попробовал, но опять безрезультатно.
– Ну, что за блин! – воскликнула Марина.
– Придется возвращаться, – сказал я.
В это время проснулся маленький Мишка.
– Попробуй, скажи это ему, – усмехнулась она.
– В смысле?
– Он сейчас такой скандал устроит, что мы сами эту машину затолкаем наверх.
– Такой крутой?
– Ты даже не представляешь.
– Миша, – протянул я вкрадчивым голосом. – Хочешь в МакДональдс?
– Лучше не надо, – предупредила Марина. – Ты даже представить себе не можешь какой он бывает злой.
– А когда на лошадках пойдем кататься? – сонным голосом сказал малыш.
– Ты уверена? – спросил я.
– Сто процентов, – ответила она.
– Хорошо, тогда пойдем пешком. Сколько еще осталось?
– Да, вообще-то, далековато. Полчаса, может быть. Или больше.
– Но зато по лесу. Никогда не был так рано весной в лесу.
Она посмотрела на малыша и нерешительно пожала плечами.
– Ну, ладно, пошли. Только он устанет.
– Он же сам хотел кататься на лошадях. Правда, Михаил?
– Да! – закричал малыш и запрыгал на сидении.
* * *
– Надо же, как холодно, – сказала Марина, когда мы все выбрались из джипа.
– Если быстро пойдем, то согреемся.
– Мы быстро не сможем. Мишка медленно ходит.
– Если что, я его на руках понесу.
– Вот так, да? Любим носить чужих детей на руках?
Я даже немного растерялся от ее слов.
– Ну… не знаю… Я так просто сказал…
– Короче, пошли, – махнула она рукой. – А то мы тут совсем замерзнем.
Я, в самом деле, раньше не был весной в лесу. Только летом, на шашлыки с друзьями. Сейчас здесь все было как-то не так.
– Ты чувствуешь, какой воздух? – сказала Марина, взяв меня под руку и заглядывая мне в лицо.
– Но, – ответил я коротко.
Не мог же я сказать, что гораздо сильнее чувствую, как она ко мне прижимается.
– Смотри, вон там уже трава зеленеет.
– Ага, – сказал я, приноравливаясь к ее шагу.
Маленький Мишка тем временем убежал далеко вперед.
– Надо было надеть шапку, – сказала она, встряхнув головой. – Уши замерзли.
От ее волос исходил такой чудесный запах, что у меня то ли от него, то ли от свежего воздуха закружилась голова. А, может, давление упало.
