Ознакомительная версия.
Было это еще в Союзе. Еду я в электричке. Билет купить не успел.
Заходит контролер:
— Ваш билет? Документы?!
Документов у меня при себе не оказалось.
— Идемте в пикет, — говорит контролер, — для установления личности.
Я говорю:
— Зачем же в пикет?! Я и так сообщу вам фамилию, место работы, адрес.
— Так я вам и поверил!
— Зачем же, — говорю, — мне врать? Я — Альтшуллер Лазарь Самуилович. Работаю в Ленкниготорге, Садовая, шесть. Живу на улице Марата, четырнадцать, квартира девять.
Все это было чистейшей ложью. Но контролер сразу же мне поверил. И расчет мой был абсолютно прост. Я заранее вычислил реакцию контролера на мои слова.
Он явно подумал:
«Что угодно может выдумать человек. Но добровольно стать Альтшуллером — уж извините! Этого не может быть! Значит, этот тип сказал правду».
И меня благополучно отпустили.
Каково было в раю до Христа?
Семья — это если по звуку угадываешь, кто именно моется в душе.
Возраст у меня такой, что, покупая обувь, я каждый раз задумываюсь: «Не в этих ли штиблетах меня будут хоронить?»
Любить кого-то сильнее, чем его любит Бог. Это и есть сентиментальность. Кажется, об этом писал Сэлинджер.
Желание командовать в посторонней для себя области есть тирания.
Вышел из печати том статей Наврозова. Открываю первую страницу: «Пердисловие».
Реклама:
«Если это отсутствует у нас, Значит, этого нет в природе!»
«Если это отсутствует у нас, Значит, вам это не требуется!»
И наконец:
«Если это отсутствует у нас, Значит, вам пора менять очки!»
Благородство — это готовность действовать наперекор собственным интересам.
Любой выпускник Академии имени Баумана знает о природе не меньше, чем Дарвин. И все-таки Дарвин — гений. А выпускник, как правило, рядовой отечественный служащий. Значит, дело в нравственном порыве. Зек машет лопатой иначе, чем ученый, раскапывающий Трою.
Балерина — Калория Федичева.
В Америке колоссальным успехом пользовались мемуары знаменитого банкира Нельсона Рокфеллера. Неплохо бы перевести их на русский язык. Заглавие можно дать такое: «Иду ва-банк!»
Умер наш знакомый в Бруклине. Мы с женой заехали проведать его дочку и вдову.
Сидит дочь, хозяйка продовольственного магазина. Я для приличия спрашиваю:
— Сколько лет было Мише?
Дочка отвечает:
— Сколько лет было папе? Лет семьдесят шесть. А может, семьдесят восемь. А может, даже и семьдесят пять… Ей-богу, не помню. Такая страшная путаница в голове — цены, даты…
У соседей были похороны. Сутки не смолкала жизнерадостная музыка. Доносились возгласы и хохот. Мать зашла туда и говорит:
— Как вам не стыдно! Ведь Григорий Михайлович умер.
Гости отвечают:
— Так мы же за него и пьем!
Владимир Максимов побывал как-то раз на званом обеде. Давал его великий князь Чавчавадзе. Среди гостей присутствовала Аллилуева. Максимов потом рассказывал: — Сидим, выпиваем, беседуем. Слева — Аллилуева. Справа — великий князь. Она — дочь Сталина. Он — потомок государя. А между ними — я. То есть народ. Тот самый, который они не поделили.
Главный конфликт нашей эпохи — между личностью и пятном.
Гений враждебен не толпе, а посредственности.
Гений — это бессмертный вариант простого человека.
Когда мы что-то смутно ощущаем, писать вроде бы рановато. А когда нам все ясно, остается только молчать. Так что нет для литературы подходящего момента. Она всегда некстати.
Бог дал мне именно то, о чем я всю жизнь его просил. Он сделал меня рядовым литератором. Став им, я убедился, что претендую на большее. Но было поздно. У Бога добавки не просят.
Звонит моей жене приятельница:
— Когда у твоего сына день рождения? И какой у него размер обуви?
Жена говорит:
— Что это ты придумала?! Ни в коем случае! В Америке такая дорогая обувь!
Приятельница в ответ:
— При чем тут обувь? Я ему носки хотела подарить.
В искусстве нет прогресса. Есть спираль. Поразительно, что это утверждали такие разные люди, как Бурлюк и Ходасевич. Есть люди настоящего, прошлого и будущего. В зависимости от фокуса жизни.
Бойтесь данайцев, приносящих donations!
В «Кавказском» ресторане на Брайтоне обделывались темные дела. Известный гангстер Шалико просил руководителя оркестра: — Играй погромче. У меня сегодня важный разговор!
Человек эпической низости.
Мой отец — человек поразительного жизнелюбия. Смотрели мы, помню, телевизор. Показывали 80-летнего Боба Хоупа. Я сказал:
— Какой развязный старик!
Отец меня поправил:
— Почему — старик? Он примерно моего возраста.
Человек звонит из Нью-Йорка в Тинек:
— Простите, у нас сегодня льготный тариф?
— Да.
— В таком случае — здравствуйте! Поздравляю вас с Новым годом!
Противоположность любви — не отвращение. И даже не равнодушие. А ложь. Соответственно, антитеза ненависти — правда.
Встретил я экономиста Фельдмана. Он говорит:
— Вашу жену зовут Софа?
— Нет, — говорю, — Лена.
— Знаю. Я пошутил. У вас нет чувства юмора. Вы, наверное, латыш?
— Почему латыш?
— Да я же пошутил. У вас совершенно отсутствует чувство юмора. Может, к логопеду обратитесь?
— Почему к логопеду?
— Шучу, шучу. Где ваше чувство юмора?..
Туризм — жизнедеятельность праздных.
Мы не лучше коренных американцев. И уж конечно, не умнее. Мы всего лишь побывали на конечной остановке уходящего троллейбуса.
Логика эмигрантского бизнеса. Начинается он, как правило, в русском шалмане. Заканчивается — в американском суде.
Любая подпись хочет, чтобы ее считали автографом.
— Доктор, как моя теща? Что с ней?!
— Обширный инфаркт. Состояние очень тяжелое.
— Могу я надеяться?
— Смотря на что.
Известный диссидент угрожал сотруднику госбезопасности: — Я требую вернуть мне конфискованные рукописи. Иначе я организую публичное самосожжение моей жены Галины!
Он ложился рано. Она до часу ночи смотрела телевизор. Он просыпался в шесть. Она — в двенадцать. Через три месяца они развелись. И это так естественно.
В каждом районе есть хоть один человек с лицом, покрытым незаживающими царапинами.
Талант — это как похоть. Трудно утаить. Еще труднее — симулировать.
Самые яркие персонажи в литературе — неудавшиеся отрицательные герои. (Митя Карамазов.) Самые тусклые — неудавшиеся положительные. (Олег Кошевой.)
«Натюрморт из женского тела…»
Есть люди, склонные клятвенно заверять окружающих в разных пустяках: — Сам я из Гомеля. Клянусь честью, из Гомеля!.. Меня зовут Арон, жена не даст соврать!..
Критика — часть литературы. Филология — косвенный продукт ее. Критик смотрит на литературу изнутри. Филолог — с ближайшей колокольни.
В Ленинград прилетел иностранный государственный деятель. В аэропорту звучала музыка. Раздавался голос Аллы Пугачевой. Динамики были включены на полную мощность:
Жениться по любви,
Жениться по любви
Не может ни один,
Ни один король…
Приезжий государственный деятель был — король Швеции. Его сопровождала молодая красивая жена.
Ленинград. Гигантская очередь. Люди стоят вместе часов десять. Естественно, ведутся разговоры. Кто-то говорит:
— А город Жданов скоро обратно переименуют в Мариуполь.
Другой:
— А Киров станет Вяткой.
Третий:
— А Ворошиловград — Луганском.
Какой-то мужчина восклицает:
— Нам, ленинградцам, в этом отношении мало что светит.
Кто-то возражает ему:
— А вы бы хотели — Санкт-Петербург? Как при царе-батюшке?
В ответ раздается:
— Зачем Санкт-Петербург? Хотя бы Петроград. Или даже — Питер.
И все обсуждают эту тему. А ведь лет пять назад за такие разговоры могли и убить человека. Причем не «органы», а толпа.
В Ленинград приехал знаменитый американский кинорежиссер Майлстоун. Он же — Леня Мильштейн из Одессы. Встретил на Ленфильме друга своей молодости Герберта Раппопорта. Когда-то они жили в Германии. Затем пришел к власти Гитлер. Мильштейн эмигрировал в Америку. Раппопорт — в СССР. Оба стали видными кинодеятелями. Один — в Голливуде, другой — на Ленфильме. Где они наконец и встретились.
Пошли в кафе. Сидят, беседуют. И происходит между ними такой разговор.
Леонард Майлстоун:
— Я почти разорен. Последний фильм дал миллионные убытки. Вилла на Адриатическом море требует ремонта. Автомобильный парк не обновлялся четыре года. Налоги достигли семизначных цифр…
Герберт Раппопорт:
— А у меня как раз все хорошо. Последнему фильму дали высшую категорию. Лето я провел в Доме творчества Союза кинематографистов. У меня «Жигули». Занял очередь на кооператив. Налоги составляют шесть рублей в месяц…
Ознакомительная версия.
