Из туго набитого кошелька тут же посыпались бумажки.
— Вы только посмотрите! — воскликнула Люси, подхватив пятидесятифунтовую банкноту и разглядывая ее на свет. — Настоящая!
— Надо вызвать полицию, — предложил я. — Владелец кошелька наверняка захочет получить его обратно.
Но Люси уже копалась в портмоне, как муравьед в термитнике.
— Здесь есть права, — сказала она, — и ключи от машины.
Правда, при ближайшем рассмотрении выяснилось, что это не права, а всего лишь небольшая карточка с адресом, нанизанная на дешевенькое пластмассовое колечко для ключей. На карточке было написано: «Миссис Кэдуоллер-Бофорт. Нашедшего просьба вернуть по адресу: Чартерстаун BN99 AE9-BN98 DR3».
Два почтовых индекса у дома. С таким мне еще встречаться не доводилось.
Насчет «просьба вернуть» и все такое — это был глас вопиющего в пустыне, к тому же из прошлого века. Владелица явно говорила: «Это мой кошелек и мои ключи. Будьте так добры, верните их мне». Но нашедший портмоне сын двадцать первого века прочел бы это послание иначе: «Здесь все, что у меня есть. Надеюсь, вам этого хватит».
Внутри портмоне отыскалась еще одна карточка — читательский билет районной библиотеки. Фотография на билете была, прямо скажем, странноватая. Сперва показалось, что это какой-то овощевод снял свою капустную грядку, однако затем до меня дошло, что это фотография пожилой леди: ее лицо, точно кочанчик капусты, выглядывало из мохнатой стены собачьих голов. Трудно было определить, сколько же собак уместилось на одном снимке. Мне удалось насчитать четырех колли, пару шотландских терьеров и одного пекинеса, но при вторичном осмотре откуда-то появился Джек Рассел, и куда-то подевалась одна колли.
Я испытал некоторое облегчение, не заметив на снимке морды Пучка. Неужели я к нему так быстро привязался?
Люси пролистала картотеку.
— Вот это да! — воскликнула она, показывая мне карту. — Похоже, это место можно увидеть даже из космоса.
Я посмотрел на огромное белое пятно на карте — Чартерстаун и окрестности. Здесь не было никаких других обозначений, кроме двух слов: «частная собственность».
— Вы слышали что-нибудь об этом месте? — спросила Люси.
Похоже, слышал, только очень давно. Сфера деятельности моей конторы на этот район не распространялась, так что у нас в документах эта зона не фигурировала. Откуда же я мог знать о Чартерстауне?
Я посмотрел на раскиданные по столу деньги — не меньше тысячи фунтов. Достанься они мне на сегодняшнюю игру, сделай я из них тысячи две, и я бы мог вернуть деньги владелице кошелька и начать приводить в порядок свои дела.
— Пойдем, — сказала Люси.
— Куда?
— Вернем кошелек.
— Возвращать утерянное, сэр, нет выше призвания, — раздался голос пса, который был уже тут как тут.
Я посмотрел на банковское уведомление. Возможно, они правы. Один вечер в своей жизни я мог провести, оставив в стороне все свои проблемы.
За долгие годы работы в агентстве мне еще не приходилось сталкиваться с недвижимостью, отмеченной особым значком на дорожной карте: крошечный домик величественной архитектуры, рядом надпись «Чартерстаун» и вокруг пустое пространство размером с ноготь большого пальца, как будто кто-то приложился кончиком ластика к тонюсеньким корешкам второстепенных дорог, разбегавшихся в стороны от мощного корня шоссе М23, ведущего в Лондон.
— Что ты там тычешься носом в окно? — бросил я псу. У моей ауди был кузов «универсал», поэтому мы посадили Пучка в задней части машины. Есть вопросы, с которыми можно обращаться к собаке при посторонних, и никому это не покажется странным. Вопрос, который я сейчас задал псу, был именно из таких. А вот, например, вопрос: «Как мне быть? Я ни с кем не могу наладить отношения» — это уже совсем другое дело.
— Я пишу, — откликнулся пес.
— Здесь налево, — сказала Люси.
— Что?
— Налево здесь, — повторила Люси, думая, что я обращаюсь к ней.
— Взываю о помощи, — отвечал пес с отчаянием в голосе. — «Мы заключены в сундук на колесах, и мир стал убегать от нас! Выпустите, выпустите нас отсюда!» И еще меня удивляет ваше странно равнодушное поведение, вы так спокойно сносите нашу неволю: просто сидите и играете с пластмассовым бубликом.
— Ты умеешь писать?
— Что? — переспросила Люси.
— Нет, пока машину так мотает, — ответил пес, посадив носом, большое мокрое пятно на заднее стекло во время очередного поворота.
— Не мир убегает от нас, это мы убегаем от него, — произнес я нараспев, будто бы у меня вертится в голове строчка из шлягера.
— Не смешите, — отозвался пес. — Видите, я же сижу совершенно спокойно, я буквально не двигаюсь с места, как же я могу убегать от мира? — Он поежился. — Это противоестественно, противоречит всем законам природы. Я могу попробовать его облаять, если вы хотите, вдруг он тогда перестанет со свистом проноситься мимо?
— В этом нет необходимости.
Люси снова посмотрела на меня с недоумением:
— В чем нет необходимости? Как вы себя чувствуете?
— С ним все в порядке! — рявкнул пес.
В одном я убежден твердо: если вас начнут расспрашивать о вашем душевном состоянии, а вы ответите, что ваш пес считает вас вполне здоровым, вряд ли это убедит ваших доброжелателей в беспочвенности их подозрений.
В одном путеводителе туристов, путешествующих по Англии, приглашают «сделать шаг в прошлое». Не всегда это так приятно, как кажется на первый взгляд. Например, в первый и последний раз оказавшись в Ливерпуле, я умудрился заблудиться в этом городе, что и закончилось «вступлением в прошлое», перемещением во времени, в результате я оказался в самом центре Токстетских бунтов, что происходили в 80-х. Точно так же, когда вы посещаете больницу или пользуетесь общественным транспортом в Великобритании, вы подпадаете под чарующее обаяние средневековой системы управления, которую никак не удается поставить на новые рельсы. Мы оставили Ворсинг с его атмосферой 80-х, накануне бума, и устремились за Брайтон, навечно застывший в 60-х. Я с удовольствием наблюдал, как стрелки часов отматывают клубок времени все дальше и дальше назад.
Просто восхитительно, как быстро можно перейти от пробок двадцать первого века на шоссе эпохи ранних семидесятых, а от них и вовсе к дорогам, нетронутым прогрессом и вездесущими дорожными рабочими.
Мы катили в радужных полосах лучей закатного солнца, пробивающихся сквозь деревья, порой вынужденные притормаживать на узкой дороге, чтобы пропустить двигающийся навстречу транспорт. Мы, англичане, нация педантичная. И на каждой табличке «Passing place» — «место пропуска» первая «а» у нас прилежно исправлена на «i» местной молодежью, что отражает похвальную скрупулезность британцев во всем.
Пучок всем телом выполнял повороты вместе с машиной, мотаясь на заднем сиденье, и мирно дремал, когда мы ехали по прямой.
Я слабо ориентируюсь в дорожных картах, и, как оказалось, Люси тоже. Очень скоро нам обоим стало ясно, что попасть в Чартерстаун будет непросто. Его можно было показать пальцем на карте, но в земном воплощении он отсутствовал — или никак не желал себя проявлять. Мы совсем потерялись в лабиринте мелких второстепенных и неотмеченных на карте дорог — если их вообще можно так назвать: они были чуть шире моего автомобиля.
Так мы проколесили минут сорок, если не больше, пытаясь найти поворот, которого на самом деле не существовало в природе, когда у меня зазвонил телефон. На индикаторе высветился номер Линдси, но я не стал отвечать. Я не разговариваю по мобильнику за рулем — во-первых, это запрещено, во-вторых, таков мой принцип.
То есть, даже если бы это было разрешено, я бы все равно не ответил. Даже будь у меня система громкой связи «хэндс фри».
Я мог бы остановиться и поговорить, но отчего-то мне не хотелось рассказывать Линдси о Пучке. И еще я не хотел признаваться ей, что сейчас нахожусь не в супермаркете. В тот момент я просто не был готов к пререканиям.
Линдси как раз обзавелась новым ковром кремового цвета, на который копила почти год, и я не был уверен, что ее обрадует мое решение привести в дом собаку. Красное вино уже находилось под запретом, кофе можно было пить только на кухне, ботинки следовало оставлять за дверью, а руки предпочтительнее мыть еще до появления в комнате.
Люси наконец поняла, в чем проблема. Мы просто перепутали поворот с продолжением дороги на развилке.
Еще пара дорожных искривлений, расширений и затемнений дороги — и мы нашли тот самый въезд, который прозевали, рядом с выцветшей табличкой «Чартерстаун приветствует осторожных водителей». Подобные проявления гостеприимства всегда вызывали у меня недоумение своей противоречивостью. Ведь если неосторожные водители не приветствуются, они станут проноситься по улицам на всех парах, чтобы поскорее убраться из населенного пункта, где никто не желает их видеть.
