— Одолжи пять батов, старый грешник! Забирай эти и давай мне «красненькую»!
— Ну, как твое дело? Сдвинулось? — спросил Клум.
— Только еще начинается! — ответил Синг.
— Смотри, если проиграешь господину Киату, то уж пощады не жди, этот паук плетет свои сети умело!
— Можно проиграть, но можно и выиграть, — усмехнулся Синг. — Просажу свою земельку — пожалуйста, забирай… Но такие, как я, легко не сдаются!
— Ну, в общем, держи ухо востро, — предупредил его Клум.
Так или иначе Госпожа Красная Ассигнация — на этот раз отнюдь не новая, но и не слишком затасканная — возвратилась в руки Синга. Он с удовлетворением помял ее в пальцах и спрятал в бумажник.
Когда наступили сумерки, Синг в третий раз пришел в лавку Нгиапа — выпить охлажденного черного кофе с бисквитом. Покончив с едой, он как ни в чем не бывало протянул хозяйке стобатовую ассигнацию.
— Неужто и на сей раз нет помельче? Да где же это видано? Две «красных» разменяла, а теперь и третья тут как тут! И все в один день!
Слушая эту тираду, Синг виновато улыбался. А Сун, сердито подбоченившись, приступила к нему с расспросами.
— Небось проиграл в кости?
— Да что ты, и в руки их не беру! Скорее дам себя заживо сожрать, чем сяду играть в кости!
— Так куда же ты подевал все деньги?
Синг молчал. Он выдержал паузу, пока Сун не проговорила наконец:
— Оставь эту бумажку у себя. Завтра утром придешь — тогда и рассчитаемся…
— Ас чем же я пойду в город?! — воскликнул он. — Ведь завтра там ярмарка… Полно всяких развлечений — и кино покажут, и шуты будут выступать, и пьесу в балагане посмотреть можно… Знай не жалей монет! Ну, а если проголодаешься по дороге — надо купить чего-нибудь поесть. На все деньги нужны… А уж менять-то ассигнацию там никто не станет!
Сун тяжело вздохнула. Ей вдруг представилась ее собственная жизнь — однообразная и скучная. Она медленно подошла к стойке, достала деньги и протянула ему сотню батов, даже не высчитав за кофе и бисквит.
— А ты забыла, Сун, что я у тебя ел и пил?
— Ничего, забирай свою сотню! Наш банк подрядился менять тебе «красненькие» — трать на здоровье!
— А тебе-то самой разве не хочется пойти в город поразвлечься? — вдруг спросил Синг.
Сун опустила голову и вздохнула. Вопрос причинил ей боль. Она повернулась и посмотрела на мужа: Нгиап, деловито отжав тряпку, принялся обтирать стойку, зеркало и все, что, по его мнению, пора было мыть. Ни до кого на свете ему не было дела, и на жену-то он обращал внимание только в постели…
— Я не могу пойти. Хотя и очень тянет. Каждому хочется хоть немного радости. Но идти в город мне нельзя.
— Ну, тогда и я не пойду! — решительно заявил Синг.
— Это почему же?
— Желание пропало. Подумал о тебе и расстроился… Мне тебя очень жаль, Сун. Теперь уж мне не до развлечений… Но если бы тебе удалось как-нибудь вырваться, я бы обязательно пошел с тобой!
— На это и рассчитывать нечего. Разве ты не знаешь, что он ни за что меня не отпустит!
— Ну, здесь-то можно кое-что придумать… Слушай, Сун, ведь у тебя есть отец с матерью! Смекнула? Скажи ему, что ты, дескать, собираешься навестить родителей, как это принято у китайцев. Обычай, мол, велит… А я подговорю дружков, пусть скажут, что они — твои односельчане. Ему доложат: так, дескать, и так, дома у Сун неблагополучно. Ну, ты и отпросишься у него дня на три — сходить в родную деревню! А там уж мы с тобою зря времени терять не станем! Махнем в город, да и все тут. И уж гульнем славно! Ловко я придумал, Сун? О деньгах не беспокойся — все расходы беру на себя!
— Эх ты, сразу про деньги! Деньги — это пустяки! Я ведь и сама кое-что подкопила.
— Ну как, Сун, согласна?
— Если выйдет что — я передам тебе…
Довольный успехом, Синг выскочил из лавки и помчался искать, где можно было бы обменять деньги на ассигнацию в сто батов: завтра он собирался продолжить свою игру. Ему пришлось изрядно побегать, не у каждого ведь найдешь «красненькую»! Пока он хлопотал, совсем стемнело. Возвратившись домой, Синг сразу же лег в постель и сном праведника проспал всю ночь.
Утром, когда начало светать, его разбудили птицы. Музыка, доносившаяся с ближних деревьев, отозвалась в его сердце, и в нем зазвучала радостная песня. Синг вскочил, натянул модный костюм из Бангкока и отправился в лавку Нгиапа. Все было как накануне.
— Кофе и пачку «Золотой чешуи»!
А потом он подал Сун красную ассигнацию. Сун не взяла.
— Куда же ты подевал сотню, что я разменяла тебе вчера вечером?
— Сейчас уже не помню. Выпил немного. Забыл, на что и потратил.
— Значит, и ты пьешь?! — пробормотала Сун.
— Да я был словно не в себе, вот и напился… Уже несколько месяцев не нахожу себе места, совсем одурел…
— Да что случилось-то? — тихо спросила Сун.
— Влюбился… В чужую жену… Сама знаешь, хорошо это или плохо!
Сун вздохнула и подошла к нему поближе.
— Вчера ночью я говорила с ним. Просила отпустить меня домой на три дня. Нгиап сказал, что пустит завтра с утра. Ты возьмешь меня в город? Мне так хочется на ярмарку. — Выговорить все это стоило Сун большого усилия. — Сперва он не хотел меня отпускать. Пришлось его долго упрашивать. Сказал: если через три дня не вернусь, сам пойдет за мною. Закроет лавку и пойдет…
— А сегодня ты не сможешь пойти? — встрепенулся Синг.
— Да не торопись так, куда спешить?
Он сунул ей в руку кредитку. Сун разменяла и вернула ему всю сотню. Сердце у нее сжалось, когда она глядела ему вслед.
Днем Синг наведался опять, и вновь в его руках была красная ассигнация. Придя ужинать, он разменял еще одну. Синг всегда был азартным игроком. И теперь игра полностью захватила его. Он видел перед собой только крупную ставку. Все остальное уже не имело значения. Время тянулось для игрока медленно, он едва дождался утра.
И вот наконец он ведет Сун в город, где, кстати сказать, нет никакой ярмарки. Он приводит ее в маленькую гостиницу около базара. Они поднимаются по лестнице. Синг открывает дверь номера и, легонько втолкнув внутрь свою спутницу, опускает щеколду.
Синг выхватывает из-за пояса маленький кинжал и крепко сжимает запястье Сун.
— В этой жизни нам с тобою не будет счастья. Лучше уж умрем вместе!
— Что ты, что ты, зачем? — в ужасе кричит Сун.
— Мы умрем вместе, моя любимая, моя Сун… И ты не будешь никогда принадлежать другому…
Сун бросается к нему, обнимает за шею, хочет вырвать из его руки кинжал.
— Не надо думать о смерти, — голос ее дрожит, — я тоже люблю тебя. Не любила бы — так не пошла бы с тобой сюда.
— Когда же ты полюбила меня, Сун? — спрашивает он, стараясь скрыть свое торжество.
— Полюбила сразу, как увидела… Когда ты дал мне в первый раз «красненькую», помнишь?
Теперь уже Сун ничего не стоит отнять у него кинжал. Рука Синга легко разжимается. Все еще дрожа от страха, она подходит к окну и бросает кинжал на пол…
Все горести позади. Ярким пламенем вспыхивает страсть, закипает любовный напиток, исцеляющий сердца; горит огонь любви, но не обжигает, а лишь обволакивает влюбленных сладостной истомой. Они уже забыли обо всем на свете. Время остановилось…
Наутро четвертого дня Синга, как всегда, разбудили птицы. Не торопясь, он встал с постели, свернул москитную сетку, задернул полог, умылся и прополоскал рот, потом занялся своим туалетом. Спешить не хотелось. Посвистывая, он надел старый костюм и медленно направился в лавку Нгиапа.
Синг старался не смотреть в сторону Сун. Не взглянула на него и Сун. Горечь незаслуженной обиды жгла ее. Она ведь предлагала ему бежать, а он отказался…
У завсегдатаев лавки были довольные лица, их глазки маслено поблескивали. Только господин заместитель с Му-нитом да учитель Санга сконфуженно улыбались, им явно было не по себе.
— Ну, Синг, а ты, оказывается, ловкач! — с трудом выдавил из себя Киат. Порывшись в кармане, он достал пачку кредиток и велел своим компаньонам сделать то же самое.
Все это не могло укрыться от глаз Сун. Теперь она поняла, зачем Синг потащил ее в город, зачем устроил всю эту игру. Боже, как стыдно! И как она его ненавидит!
Сун стояла и смотрела, как он пересчитывает деньги — пятнадцать «красненьких»! Запихивает всю пачку в карман.
— Ну, а как же «Мэконг», господа? — напомнил Синг, хитро усмехаясь. — Хоть на бутылочку да рассчитываю!
Сун резко оттолкнула стоявший рядом стул и, не выдержав, начала швырять все, что попадалось ей под руку. Страшный грохот не мог заглушить злорадного смеха, который раздавался в ее ушах… «Какой подлец! Я-то, дура, всему поверила! Думала, что это любовь! А он держал пари, мерзавец…»
Обессилев, Сун принялась машинально вытирать стаканы, стоявшие на прилавке. Ее руки привычно брали стакан за стаканом, протирали полотенцем и ставили на прежнее место. В душе было пусто. А глаза смотрели куда-то вдаль, где сходятся земля и небо…
