— Если бы он не умер, Эрик, возможно, еще и теперь был бы жив! — Мимолетное волнение мгновенно улеглось, и Тильда уже спокойно продолжала: — Я хочу узнать, что с ним стало, до того, как умру. Иначе я просто-напросто не упокоюсь с миром. Конечно, я не предвидела, что тело Дары будет обнаружено. Для меня это явилось потрясением, но, значит, так было предопределено, как ты считаешь, Ребекка? Самим Богом.
— А ваши близкие… — Я вспомнила враждебность Патрика. — Они что думают?
— Мелисса и девочки меня понимают. И Макс, конечно, понял бы. У Джоша, как всегда, свои заботы. Патрик старался отговорить меня. Полагаю, беспокоится за мое здоровье. Я пыталась объяснить ему, как для меня это важно, но он порой бывает очень упрям. — Она улыбнулась. — Патрик часто напоминает мне Макса. Ребекка, тебе ведь он нравится, да?
Я покраснела под ее пристальным взглядом.
— Господи, он так влип с этой Дженнифер, — добавила Тильда. — Элли — единственный положительный момент в их браке. Дженнифер любит жить на широкую ногу, и Патрик трудился день и ночь, чтобы она могла ни в чем себе не отказывать. Они редко бывали вместе, и в конце концов их брак распался. Но Патрик очень привязан к Элли.
Я вспомнила, как Патрик бежал по аллее Красного дома с темноволосой дочерью на руках.
— Я не теряю надежды, что в один прекрасный день, — многозначительно сказала Тильда, — Патрик встретит хорошую девушку. Рассудительную, добрую, умную. — И она снова посмотрела на меня. — Не представляю, как он будет жить один в том доме в Камбрии. Меня это ужасно беспокоит. Патрик показал мне фотографию. Унылое место. А ты что скажешь? Он говорил, что возил тебя туда.
Я подошла к окну, буркнула в ответ что-то нечленораздельное, теребя кисточки на шторах. Вопросы, что возникли у меня раньше, по-прежнему не давали мне покоя, но теперь я рассматривала их под другим углом.
Допустим, Тильда убила Дару, допустим, ее объяснение, что она взяла меня в свои биографы в надежде, что я раскрою тайну исчезновения Дары, — это лишь отвлекающий маневр, но разве это перечеркивает все то хорошее, что она сделала в своей жизни? Дети, о которых она заботилась, — дети, которых переправили в Англию в рамках программы Kindertransporte, беженцы, воспитанники Красного дома. Позже — деятельность в организациях ЮНИСЕФ и Красном Кресте. Психиатрические клиники, что она основала для детей с травмированной психикой. Если Тильда в минуту душевной боли и ярости убила Дару Канавана, заслуживает ли она того, чтобы я ее изобличила?
Вряд ли. Что касается книги — и моего ребенка, — у меня почти созрело решение. Но я его еще не приняла. Оставались кое-какие сомнения.
— Вчера звонил Патрик, — сказала Тильда, сидевшая у меня за спиной. — Сказал, что останки Дары разрешили похоронить.
— Да, Кейтлин мне сообщила.
Ее веки затрепетали.
— Ты разговаривала с Кейтлин?
— Вчера.
— Как она?
— Несчастна. Одинока.
— Бедная Кейтлин, — со вздохом произнесла Тильда.
— Она просила меня присутствовать на погребении ее отца. Я обещала приехать.
— Я рада. Я послала бы цветы, но Кейтлин от меня их не примет.
Тильда надолго замолчала, и я уже подумала, что она заснула, но она вдруг посмотрела на меня и спросила:
— Останешься на ужин? Джоан тебе постелет. Давно ты у нас не ночевала.
Она выглядела такой же одинокой, как и Кейтлин, но мне пришлось отказаться от приглашения. Наклонившись, я поцеловала ее.
— Надеюсь, на следующей неделе, Тильда. Я позвоню.
Тильда захлопнула фотоальбом. Сердце болело от воспоминаний. Сегодня вечером она была бы рада обществу Ребекки: это отвлекло бы ее от картин прошлого, заполонивших сознание, едва она осталась одна. Она нуждалась в Ребекке. Та, посторонний человек, должна была вместо нее раскрыть давние тайны, до сих пор не дававшие ей покоя. Однако она и предположить не могла, что копание в прошлом столь мучительно: оно отняло у нее почти все жизненные силы. Она боялась, что ее время на исходе.
Она никогда не забывала свое ужасное состояние, невыносимый кошмар тех дней, что последовали за смертью Эрика. Допрос, мерзкая сцена с Кейтлин. «Ты была любовницей моего отца!» И тогда ей стало ясно, что она тоже виновна в смерти Эрика.
Приехал Макс. По губам Тильды скользнула улыбка. Макс с Мелиссой вернулись домой, и он взял на себя все заботы, в том числе по хозяйству. Сама она уже ни на что не годилась: забыла, как чистить картофель, мытье пола лишало ее последних сил. Макс позвонил куратору Ханны в Кембридже и сказал, что она не вернется в университет до осени. Макс нанял женщину, которая стала готовить для полковника и убираться в его доме. Макс обратился в полицейский участок в Оксфорде и убедил сотрудников полиции предпринять попытку отыскать сбежавшую Кейтлин.
Макс организовал похороны. Тильда вспомнила, как она сидела в первом ряду, глядя на яркое окно-розетку. Она не могла ни молиться, ни петь церковные гимны. Порой не могла даже стоять. Она не представляла, как пережила бы все это, если бы Макса не было рядом. После она обвела взглядом море знакомых лиц. Из Голландии приехали ван Де Криндты, а вместе с ними пожилая чета, заботившаяся об Эрике несколько месяцев перед оккупацией страны немецкими войсками. Приехали Анна, профессор Гастингс и Майкл. И Гарольд Сайкс с женой и дочерьми. И Арчи Рейфел, и их соседи из Саутэма. Она даже не думала, что стольким людям небезразлично ее горе.
Темнело. Глянув в окно, она увидела, что кусты самшита отбрасывают на гравий фиолетовые тени. Тильда вспомнила, как она в первый раз привела Макса в Красный дом. Это произошло через неделю или две после похорон, состоявших из изнурительно долгих мрачных дней, похожих один на другой. Как-то, набравшись мужества, она принялась разбирать вещи Эрика и в одном из ящиков стола обнаружила свернутые чертежи планировки сада. В тот вечер она повела Макса в Красный дом и показала ему результаты труда Эрика, объяснила, как выглядел бы сад, будь у него немного больше времени. И там, сидя на ступеньках террасы, глядя на извилистые тропинки и поникшие розы, она ощутила умиротворяющее присутствие мальчика. Шорох в кустах сирени. Шаги, еле слышные. Наконец-то освободившийся от страха, он наведывался в созданный им сад.
Книги пишутся по определенной схеме, а реальную жизнь под схему, разумеется, не подгонишь. Люди живут не по схемам, они не запрограммированы, как компьютеры, одинаково реагировать на определенные события.
Многие знают Тильду лучше меня, но, думаю, даже они не понимают ее до конца. События, повлиявшие на формирование ее личности — зачатие в результате изнасилования, клеймо позора, доставшееся ей при рождении, младенчество в казенном доме, — безусловно, побудили ее помогать другим брошенным и осиротевшим детям, но Тильда всегда помнила, что она не такая, как другие. Чем более трагичны обстоятельства жизни человека, тем в меньшей степени окружающие способны поставить себя на его место. Вот почему многие избегают тех, кто потерял близких. Пока они сами не оказываются в подобной ситуации, они просто не знают, что говорить, что делать. Не будучи в состоянии постичь всю глубину чужого горя, подобрать верные слова, они предпочитают отойти в сторону.
В тот вечер я долго работала, сосредоточившись на второй половине жизни Тильды: писала о 1950, 1960 и 1970-х годах, о том времени, когда трудный период в личной жизни Тильды прошел и она активно занялась общественной деятельностью. У меня были фотографии: Тильде вручают букет перед зданием только что открытой клиники имени Эрика Вирмера; Тильда получает орден Британской империи. Я сложила по порядку диктофонные записи с интервью, письма приемных детей Тильды и воспитанников Красного дома. Я еще раз внимательно просмотрела список внуков Тильды, вычеркивая тех, с кем я уже беседовала.
Работать я закончила почти в час ночи, но уснуть не могла. Лежала в постели, размышляя. Воспоминания мелькали в голове, будто кадры из фильма, поставленного на ускоренную перемотку. Живая изгородь из самшита в саду Тильды, выражение ее лица, когда она показывала мне свой фотоальбом. Патрик в больнице. «Поехали со мной в Камбрию». Интересно, решусь ли я на это? Мне было страшно. Я прожила в Лондоне семь лет — сумею ли я покинуть насиженное место и начать жизнь заново в том суровом прекрасном краю? Пусть жилище у меня маленькое и неудобное, пусть я часто бываю одинока, есть некая надежность в моей нынешней жизни, знакомая обстановка вселяет в меня чувство безопасности. Чтобы уехать с Патриком в Камбрию, я должна безоговорочно ему доверять, должна быть абсолютно уверена в своем решении. А у меня сердце сжималось от одной только мысли, что я совершу столь серьезный шаг.
Думы изнурили меня, но сон по-прежнему не шел. Я выбрала самую толстую, самую старую и самую скучную из библиотечных книг, что лежали на моем столе, и начала читать. Это было издание 1926 года. Первая глава посвящалась истории Болотного края — верное лекарство от бессонницы. Свернувшись калачиком под одеялом, я читала про древних римлян, про то, как они колонизировали восточную Англию, про их попытки осушить враждебную землю, про то, как их цивилизация в конце концов зачахла и ее сменила культура менее организованного народа. Потом были англосаксы — святой Гутлак,[84] жалующийся на топи и вредные испарения, и Херивед Бодрый.[85]
