— Хорошо, — вздохнул Садэ. — В семь в моем кабинете. Я знал покойного Бутлера довольно хорошо, и, если смогу что-то сказать…
Ровно в семь Бутлер входил в кабинет премьер-министра. Следом шли четверо: все подозреваемые по делу Кацора. Премьер пригласил гостей за круглый журнальный стол в углу кабинета и попросил секретаршу приготовить кофе.
— Тебе какой? — спросил он.
— Все равно, — покачал головой Бутлер. — Буду пить тот, что предпочитаешь ты.
— Значит, по-турецки, — кивнул премьер. — Итак, приступим. Я так понимаю, что ты, господин комиссар, привел этих господ, чтобы лично и при мне снять с них подозрения, я прав? Газеты пишут, что бедный Шай покончил с собой…
— Я не читал сегодняшних газет, — сказал Бутлер. — Но ты действительно прав, я привел их сюда именно по этой причине. Я бы хотел закончить с этой неприятной историей.
Вошла секретарша премьера, поставила на столик поднос с кофейником и чашечками и удалилась; мужчины проводили девушку рассеяно-изучающими взглядами.
— Вот так три дня назад, — сказал комиссар, — сидели вы четверо, господа, на вилле бедного Кацора, и хозяин был еще жив. Вы ведь тоже пили кофе по-турецки?
— Именно, — сказал Кудрин, первым наливая себе густую ароматную жидкость. — Именно по-турецки, хотя Шай готовил его отвратительно.
— Конечно, — согласился Бутлер. — Ведь обычно он пил растворимый. Но в тот день он изменил своей привычке, потому что ждал гостя, предпочитавшего кофе по-турецки всем остальным.
— Ты прав, — вздохнул премьер. — Я не смог приехать, хотя и обещал. Может быть, если бы я вырвался хоть на полчаса, Шай не сделал бы этого…
— Возможно, — сказал Бутлер. — Возможно. А я ведь с самого начала знал, что Кацор не любил кофе по-турецки. И не обратил внимания. И все почему? Потому что для цианида все равно, в какой кофе его подсыпать — результат один…
— Да, — нетерпеливо сказал премьер. — И сейчас, когда с этих людей сняты подозрения…
— Подозрения должны лечь на истинного виновника, — сказал Бутлер.
— Что ты хочешь сказать? — нахмурился премьер, а четверо гостей недоуменно переглянулись.
— Видите ли, — продолжал Бутлер, обращаясь ко всем присутствующим, — когда в моем сознании объединились эти два факта — о том, что Кацор готовил кофе для тебя, господин Садэ, и о том, что цианид не разбирает сортов, — я понял, насколько ошибался…
— В чем? — спросил министр Полански.
— Очень хотелось спать, но я заставил себя проснуться и сел к компьютеру. Через минуту я знал, кто убийца.
Пять пар глаз смотрели на комиссара, пять человек поставили на стол свои чашечки.
— Ты хочешь сказать… — неуверенно проговорил Полански.
— Я задал компьютеру вопрос, — комиссар говорил, не глядя на собеседников, — не могло ли убийство произойти значительно раньше. Меня ведь все время мучило это противоречие: в тот день у гостей Шая не было возможности его отравить, а во время предыдущих встреч была масса возможностей, но не было причины.
— Не понимаю, — заявил Кудрин. — Что значит — значительно раньше? Шай был жив, когда мы…
— Нет, — покачал головой комиссар. — Фактически он был уже мертв.
— Что за бред! — воскликнул Астлунг.
— Ты тоже считаешь это бредом, господин Садэ? — повернулся к премьеру Бутлер. — Я имею в виду биконол Штайлера…
— Я… — начал премьер. Он смотрел в глаза комиссару, ладони его, лежавшие на столе, нервно подрагивали. Бутлер молчал. Молчали и остальные, ровно ничего не понимая в этой дуэли взглядов.
— Ты ничего не сможешь доказать, — сказал наконец премьер.
— Не смогу, — немедленно согласился Бутлер и облегченно вздохнул. — Единственное, чего я бы хотел здесь и сейчас — услышать, что ты, господин Садэ, согласен с моей версией. Эти господа будут свидетелями, с меня этого достаточно.
Премьер встал и отошел к окну.
— Я расскажу все сам, — сказал он, не оборачиваясь. — Ты можешь оказаться неточен в деталях, а я бы не хотел неясностей, раз уж приходится…
Он вернулся к столу, сел и налил себе вторую чашечку кофе. Руки его больше не дрожали.
— Шай Кацор был негодяем, — сказал Садэ. — И все вы, господа, со мной согласитесь. Тебя, Бени, он бросил на поле боя. Тебя, Рони, он предал на последних выборах. Вам двоим он тоже насолил, оставив память на всю жизнь. Но мы общались с ним — в политике приходится делать вещи, которые не позволишь себе в обыденной жизни… Я с ним столкнулся семь лет назад. Собственно, кроме Кацора, о той давней истории никто не знал…
— Ты имеешь в виду дочь рава Бен-Зеева? — тихо спросил Бутлер.
— Так… вы все-таки это раскопали?
— Видишь ли, — сказал комиссар, — когда я понял, как был убит Кацор, я вновь пересмотрел его компьютерный архив… Иными, как говорится, глазами…
— Я понял, — прервал комиссара Садэ. — Это была любовь… Я и до сих пор… Ну, это неважно. Я был женат, а Лея замужем, ты знаешь. Мы встречались около года — до тех пор, пока об этом не стало известно отцу Леи. Муж не подозревал до конца… Мы вынуждены были расстаться, и месяц спустя Лея покончила с собой…
— И Шай Кацор узнал об этом, — сказал комиссар. — Он шантажировал тебя?
— Нет. Просто намекнул пару раз — этого было достаточно. Я по своей воле включил его в свой партийный список. Ты ж понимаешь, что означала бы огласка для рава Бен-Зеева, и для мужа Леи, сейчас он главный раввин Хайфы, и для моей политической карьеры, не говоря о семье… Я держал Кацора при себе, но как я его ненавидел!..
— Когда ты узнал о его контактах с оппозицией?
— За месяц до… Он приезжал к Радецкому после полуночи, но у меня есть свои каналы… Я понял, что он намерен переметнуться, и тогда у оппозиции непременно появится против меня такой козырь, что… Я знал, что Кацор не пьет кофе по-турецки. А о биконоле Штайлера я имел представление еще с тех времен, когда служил в ЦАХАЛе. Я ведь по военной профессии химик.
— Хочу пояснить для вас, господа, — комиссар повернулся к гостям. — Пятнадцать лет назад в лаборатории Штайлера, это химическая лаборатория ЦАХАЛа в Негеве, занимаются они ядами, работают для Моссада, так вот, у Штайлера было изобретено вещество, названное биконолом. По сути, это вид бинарного оружия. Бинарное оружие индивидуального действия, скажем так. Если ввести его в организм, биконол, состоящий из двух безвредных компонентов, не производит абсолютно никакого воздействия. В это время при специальном анализе его вполне можно обнаружить — в крови, например, но кто ж станет делать себе такой анализ, не имея никаких подозрений? Но достаточно этому человеку выпить совершенно безобидное вещество — кофе по-турецки, — и смерть следует незамедлительно. Дубильные вещества, которые возникают в кофе именно при этом способе приготовления, действуют на составляющие биконола как катализатор. Соединившись, эти составляющие мгновенно разделяются на цианистый калий и второе вещество со сложной формулой и безвредное, как наполнитель для лекарства. Цианид вызывает смерть. Цианид обнаруживают при посмертной экспертизе. И кому придет в голову, что яд не поступил в организм в момент смерти, а уже был в нем… Может быть, много дней… Сколько, господин Садэ?
— Восемь дней, — сказал премьер. — Мы вместе обсуждали программу, вы, господа, тоже присутствовали, помните, это было у Рони? Никто ничего не заметил, все так спорили… Биконол не имеет вкуса… Я знал, что Кацор не пьет кофе по-турецки и будет жить до тех пор, пока… В тот день он пригласил вас, господа, чтобы сказать о своем решении переметнуться. Вы были на вилле одни, я позвонил Кацору, сказал, что приеду тоже, попросил приготовить побольше кофе по-турецки. Он знал, что это мой любимый напиток… Вот и все.
— Значит, если бы… — сказал Офер, глядя на премьера широко раскрытыми глазами, — значит, если бы мы не начали пить кофе до твоего приезда…
— Господин премьер-министр и не думал приезжать, — сухо сказал комиссар Бутлер. — Он был уверен, что вам предстоят неприятные дни, но в конце концов против вас не смогут выдвинуть обвинений, и дело спустят на тормозах. Я прав, господин Садэ?
Премьер кивнул.
— И ты прав тоже, — заключил комиссар, вставая, — доказать я не смогу ничего. А признание, даже при свидетелях, не может служить доказательством в суде. Тем более, что ты не станешь его повторять, а эти господа скажут, что ничего не слышали. Я прав?
Молчание было знаком согласия.
— С ума сойти! — воскликнул я. — Ты хочешь сказать, что премьер-министр Садэ умер за два месяца до выборов не от инфаркта, а…
— Он покончил с собой, — кивнул Бутлер. — И у него было достаточно возможностей изобразить это как смерть от инфаркта. Даже врачи не догадались… Только мы, пятеро.
— Но если никто ничего не понял, почему ты рассказал это мне? У меня ведь теперь будут чесаться руки. Я историк, а этот материал — сенсация!
