Среди многочисленных здешних легенд и легенда о повелителе змей Шахмеране. Некий падишах заболевает неисцелимой болезнью. Избавить от нее может лишь одно-единственное средство — глаза Шахмерана. Но где его найти, повелителя змей? Знает это лишь один человек, которого Шахмеран в свое время спас от смерти. Этот человек предает своего благодетеля. Повелителя змей ловят и убивают. Вот за это Мисис и подвергается нашествию змей.
С мисисским мостом связано и еще одно предание.
Жил некогда знаменитый целитель Локман. Где он только не побывал: и в Аравии, и в Индии, и в Магрибе, и во многих восточных странах. И всюду искал лекарства против различных недугов. В этом деле ему помогало знание языка цветов и трав.
Взберется, допустим, Локман на гору. «Локман-баба, не проходи мимо, — окликает его цветок. — Сорви меня, сделай то-то и то-то, и у тебя будет лекарство от такой-то болезни». «Сорви меня, — упрашивает другой. — Подержи семь раз под светом утренней звезды, и ты сможешь исцелять род людской от такой-то болезни». Из-за камней тянется тонюсенькая травка. «Не проходи мимо, Локман-баба. И я тебе сгожусь».
В конце своих странствий Локман очутился в Чукурове. Уж так ему тут понравилось, что и сказать нельзя. Сколько ни есть на земле трав, цветов, растений, все их можно найти в Чукурове. Со всех сторон неслись запахи мяты, нарциссов, ежевики, шиповника. И Локман находил множество лекарственных растений. Заболеет человек — он поднесет ему к носу цветок, смотришь: тот уже здоров. Только против смерти ничего не помогало. Но здесь, в Чукурове, подумал Локман, должно быть лекарство и от смерти. Взял Локман свою тетрадочку, отправился в путь. Перво-наперво обошел гору Козан. Все пещеры, все родники обыскал. Побывал в Кадирли, Османие, Дертйоле. Как-то на рассвете — дело было под Тарсусом — он подошел к огромной чинаре. Словно молния, вспыхнул яркий огонь, и послышался голос: «Ты нашел то, что ищешь, Локман-баба. Я — лекарство от смерти. Возьми меня, сделай то-то и то-то, и ты сможешь избавить людской род от смерти. Твое заветное желание сбылось, Локман». Обрадовался Локман. Аккуратненько записал все в свою тетрадочку и поспешил в Мисис, где у него был дом. Весть о том, что он нашел наконец лекарство от смерти, распространилась по всему белу свету. Повалил народ в Мисис. А Локман стоит себе на мосту и с гордым видом на всех поглядывает: дескать, вас от смерти спасу. Открыл он свою тетрадочку, тут откуда ни возьмись налетела какая-то птица, махнула крылом, и тетрадь в воду упала. В другой раз травы не открыли ему своей тайны. А жаль! Никто на свете не умирал бы, если бы он снова нашел лекарство от смерти.
Как бы то ни было, жизнь торжествует в Чукурове. Когда я думаю об этом, я вспоминаю, как тракторист Гюль Али каждое утро украшал свою машину цветами.
В белой пене плещется Средиземное море. От его берегов начинается гладкая, как поднос, равнина. Когда смотришь на нее с Торосских гор, и она похожа на море — зелено-голубое, колышущееся море. В вышине — белые облака. С одной стороны — Ыслахийе, Пазарджикская равнина, с другой — Дёртйол, Искандерун, Кадирли, Козан, горы Силифке, пастбища Ичели. В изумрудного цвета ковер вплетаются ленты многочисленных дорог. Это Чукурова, один из благодатнейших краев, давящийся плодородием: воткни в здешнюю землю посох, и тотчас он пустит отростки, зазеленеет. Тут множество рек, больших и малых: Сейхан, Джейхан, Бердан, Гёксу, Сумбаш, Козан. Все двенадцать месяцев в году вода в них мутна.
Среди стариков нашей деревни я хорошо помню Исмаила-ага и Гёка Ахмеда. Гёк Ахмед умер давно, ему тогда уже перевалило за сотню, Исмаил-ага — сравнительно недавно. Не забыл я и отца нашего Мехмеда Шахи. Все они очень любили старую Чукурову и много о ней рассказывали. Сейчас еще жив Амбер Эр, афшар из Сарыза. И от него я слышал много любопытного.
— Кочевые племена спускались в Чукурову лишь зимой, — бывало, говорил Исмаил-ага, попивая кофе. — Летом равнина была совершенно пуста, даже мухи не сыщешь. Только трава по колено.
Османский падишах упорно добивался, чтобы кочевые племена осели в Чукурове. Тогда бы он мог брать с них налог, рекрутировать аскеров. Племена, однако, упорно сопротивлялись. Много раз они громили войска, посланные на их покорение. А падишах не отступался. И вот началось восстание Козаноглу. Падишах беспощадно его подавил. Кочевников согнали в Чукурову. В горах расставили караульных, чтобы племена не могли вернуться в свои родные места. Люди тысячами гибли от лихорадки. Но не прекращали сопротивления.
— Неопытными были кочевники, — сетовал Исмаил-ага. — Да и Козаноглу свалял дурака. Разумно ли было сражаться с османцами на открытой равнине? Ведь они все на арабских скакунах. Надо было уходить от них в горы, куда на конях не пробраться. Там-то и всыпали бы османцам как следует. Ах, Козаноглу, свалял ты дурака. Вот мы и стали рабами османцев.
Сражаясь на равнине, племена были обречены на поражение. В конце концов им пришлось сдаться. Афшаров согнали в Бозок. «Что стало с афшарами, которые держали Чукурову на замке?» — риторически вопрошал мятежный поэт Дадалоглу.
Миновали годы. Воспользовавшись слабостью падишахской власти, кочевники снова ушли в горы. Но всецело порвать с жаркой землей Чукуровы они уже не могли. Там, внизу, остались построенные ими деревни. Кочевники уже отведали вкус крестьянского труда. Многие возвратились в Чукурову. Там и осели, как привыкли — племенами. В годы первой мировой войны началась «хлопковая» горячка. Выращивать хлопок — дело выгодное, прибыльное. Вот тогда-то племена и обосновались окончательно на равнине. Начались земельные споры. Ради расширения посевных земель вырубали рощи, осушали болота.
И все-таки кое-какие племена остались в горах. Прежде всего — айдынские юрюки. Эти сохраняли свои обычаи очень долго. Но в конце концов им пришлось туго. Не осталось ни пяди свободной земли. Не только кочевать — жить негде. Воинственное когда-то племя, которое так и не покорилось падишаху, прихотливой волей судьбы было поставлено на колени. Требовалось хоть немного земли, чтобы построить дома. У самого подножия Анаварзы, на осушенных болотах Агчасаза, правительство отвело юрюкам место под две деревни. Они обосновались там так прочно, как будто земледелие — их потомственное занятие. Они понимают язык земли не хуже, чем некогда понимали язык овец и коз. Но где те, что гордо провозглашали: «Пусть падишах издает свои фирманы, все равно горы наши!»? Куда унес их ветер времени?
В Чукурове до сих пор поют песню о Козаноглу. Эта старинная песня наполнена горечью поражения:
Я бреду по горе Козан.
Подо мною — снега, снега.
Кровь течет из открытых ран.
Ухожу от врага, врага.
Впереди чернеет шатер.
Голубой полыхает костер.
Не уйдешь ты, Козаноглу,—
Руку враг над тобой простер.
Убивают ли дети отцов?
Падишах жесток и суров.
От него пощады не жди.
Кровь рекою он лить готов.
Грохочут трактора. Разносится жаркий запах бензина. И звучит песня о Козаноглу. Нынешние безземельные крестьяне рады бы отдать жизнь за надел — пусть крохотный. А их деды даже не смотрели на землю. Их посадили на нее насильно. «Ах, какими глупцами были наши деды! — вздыхают бедняки. — Земля дороже золота». Их положение и впрямь отчаянное.
Между Средиземным морем и Торосскими горами тянется равнина, где можно получить неслыханный урожай пшеницы. Пшеница стоит такой плотной стеною, что, кажется, и тигру сквозь нее не продраться. Вот только в этом году из-за избытка дождей пришлось скосить ее на корм. Такова она, благословенная Чукурова.
Механизация нашего сельского хозяйства началась с района Аданы. Еще до появления первых тракторов чукуровские хлопкоробы применяли паровые машины.
Как-то раз в начале весны я бродил по ферме Кузуджуоглу, что находится вблизи деревни Каярлы. Выстроившись в длинный ряд, поденщики мотыжили хлопковое поле. Далеко разносилась их как бы опаленная жарой песня.
Увидев два огромных котла, я спросил у Нури-эфенди, который уже лет тридцать работает управляющим этой фермой:
— Что это?
— Котлы, — ответил он.
— Какие еще котлы? — удивился я.
— От паровых машин. Когда-то ими вспахивали поле.
— Каким образом?
— На противоположных концах поля ставили две паровые машины с большими шкивами, на которые наматывался канат с привязанным к нему плугом. Машины работали по очереди. На всю Чукурову было шесть пар паровых машин. Топливо — дрова — привозили с гор на верблюдах. Чтобы только взглянуть на это диво, крестьяне шли издалека. Бросали все свои дела — и шли. А теперь от этих машин остались только котлы.