Ознакомительная версия.
Но пока мой отец от этого был свободен. К тому времени, когда они приняли закон о собачьем дерьме, мы уже не жили в Нью-Йорке. В хорошую погоду Захер и отец ходили на прогулку без сопровождения, они прогуливались между «Стэнхоупом» и Центральным парком, и мой отец мог позволить себе не видеть собачье дерьмо.
В квартире Фрэнка собака спала на коврике, лежавшем между моей и отцовской кроватями, и порой в полудреме я задумывался, кому снятся сны — Захер или отцу.
— Итак, тебе снился «Арбутнот-что-на море», — скажет Фрэнни отцу. — А что еще нового?
— Нет, — сказал отец. — Это бы не старый сон. Я хочу сказать, что в нем не было вашей матери. Мы не были опять молоды или что-то в этом роде.
— И никаких мужчин в белых смокингах, папа? — спросила его Лилли.
— Нет-нет, — сказал отец. — Я был стар. Во сне я был даже старше, чем сейчас, — сказал он (ему тогда было сорок пять). — Во сне, — сказал отец, — я просто шел вдоль берега вместе с Захер. Мы просто прогуливались, обходили весь отель, — сказал он.
— Обходили руины, ты хочешь сказать, — заметила Фрэнни.
— Ну, — хитро сказал отец, — я, конечно, не мог толком разглядеть, в руинах ли все еще «Арбутнот», но мне казалось, что его восстановили. У меня было такое чувство, что его полностью отремонтировали, — сказал отец, перенося куски пищи со своей тарелки на колени и далее в пасть Захер. — Это был совершенно новый отель.
— И клянусь, он был твой, — сказала ему Лилли.
— Вы же сказали, что я могу делать все что угодно, разве не так, Фрэнк? — спросил отец.
— Во сне ты владел «Арбутнотом-что-на-море»? — спросил его Фрэнк. — И он был полностью восстановлен?
— Все было в ажуре, да, пап? — спросила его
Фрэнни.
— В полном ажуре, — кивнул отец; Захер тоже кивнула.
— Так ты этим хочешь заняться? — спросил я отца. — Хочешь купить «Арбутнот-что-на-море»?
— Ну, — сказал отец, — название надо будет, конечно, поменять.
— Конечно, — сказала Фрэнни.
— Третий отель «Нью-Гэмпшир»! — воскликнул Фрэнк. — Лилли! — закричал он. — Ты только подумай! Еще один телесериал!
— Я еще и над первым сериалом толком не поработала, — обеспокоенно сказала Лилли.
Фрэнни присела рядом с отцом, положила руки ему на колени; Захер принялась лизать ей пальцы.
— Опять? — спросила Фрэнни отца. — Хочешь опять начать все сначала? Ты понимаешь, что это вовсе не обязательно?
— А что еще мне делать, Фрэнни? — улыбнулся он. — Это последний, обещаю, — сказал он, обращаясь уже ко всем нам. — Если я не смогу сделать из «Арбутнота» что-то особенное, то выброшу белый флаг.
Фрэнни взглянула на Фрэнка и пожала плечами; я тоже пожал плечами, а Лилли просто закатила глаза.
— Ну что же, — сказал Фрэнк. — Для начала надо навести справки, кто там хозяин и сколько это стоит.
— Я не хочу видеть его, если он там все еще хозяин, — сказал отец. — Не хочу видеть этого сукина сына.
Отец всегда говорил, что не хочет «видеть» того или сего, а мы всегда сдерживались, чтобы не сказать ему, что ничего «видеть» он не может.
Фрэнни заявила, что она тоже не хочет видеть человека в белом смокинге, а Лилли сказала, что она постоянно видит его во сне; она уже устала от него, сказала Лилли.
Это нам с Фрэнком придется нанять машину и проделать весь путь до самого Мэна; по дороге Фрэнк вздумает учить меня вождению. Мы снова взглянем на руины «Арбутнота-что-на-море» и отметим, что руины не слишком-то изменились. Интересно, по каким обычно критериям определяют изменения в руинах после того, как они уже стали руинами? Однажды превратившись в руины, руины остаются почти неизменными. Мы обнаружили новые следы вандализма, но заниматься вандализмом на развалинах не очень-то интересно, и это место почти не изменилось с осени 1946 года, когда мы все прибыли в «Арбутнот-что-на-море» только для того, чтобы увидеть смерть Эрла.
Мы без труда узнали ту пристань, на которой был застрелен Штат Мэн, хотя пристань, да и все окружающие ее пристани были перестроены, и на воде появилось множество новых лодок. «Арбутнот-что-на-море» выглядел как маленький призрачный город, а вот то, что раньше было изящной старомодной рыбацкой деревушкой, раскинувшейся у подножия отеля, превратилось в маленький неряшливый туристический городок. Там была пассажирская пристань, на которой можно было взять напрокат лодку и купить нереисов, а в пределах видимости частного побережья «Арбутнота-что-на-море» был галечный общественный пляж. Так как вокруг не было никого, кто бы об этом заботился, «частная» территория фактически уже не была частной. Когда мы с Фрэнком прибыли туда, две семьи устроили на территории отеля пикник; одна из них приплыла на лодке, а другая проехала вдоль всего берега на машине, по той же «частной» дороге, по которой приехали и мы с Фрэнком, мимо выцветшей вывески, которая все еще сообщала: «Закрыто до начала сезона!»
Цепь, некогда перекрывавшая шоссе, давно была оборвана и оттащена в сторону.
— Сюда надо будет вложить целое состояние, чтобы сделать это место всего лишь обитаемым, — сказал Фрэнк.
— При условии, что его еще захотят продать, — заметил я.
— Да кто, ради бога, будет за него держаться? — воскликнул Фрэнк.
И только в конторе по недвижимости в Бете, штат Мейн, мы с Фрэнком узнали, что мужчина в белом смокинге по-прежнему владеет «Арбутнотом-что-на-море» и что он все еще жив.
— Вы хотите купить недвижимость старика Арбутнота! — воскликнул шокированный риэлтор.
Мы были в восторге от известия, что «старик Арбутнот» еще существует.
— Я общался только с его адвокатами, — сказал риэлтор. — Они уже несколько лет пытаются избавиться от отеля. Старик Арбутнот живет в Калифорнии, — сказал нам риэлтор, — но у него есть адвокаты по всей стране. Тот, с которым я имел дело, в основном живет в Нью-Йорке.
Мы думали, что нам достаточно будет сообщить нью-йоркскому адвокату о своем желании приобрести отель, но, когда мы вернулись в Нью-Йорк, адвокат Арбутнота сказал, что Арбутнот хочет нас видеть.
— Придется ехать в Калифорнию, — сказал Фрэнк. — Судя по всему, старик Арбутнот в полном маразме, как какой-нибудь Габсбург, но он не хочет продавать отель, не увидевшись с нами.
— Господи Иисусе, — сказала Фрэнни. — Довольно дорогая поездочка только для того, чтобы с кем-то там увидеться!
Фрэнк сообщил ей, что Арбутнот оплачивает нашу поездку.
— Он, наверно, просто хочет посмеяться вам в лицо, — предположила Фрэнни.
— Даже не верится, что мне так повезло! — воскликнул отец. — Подумать только, ведь его все еще можно купить!
Мы с Фрэнком не видели причин описывать ему эти руины и дешевый туризм, развернувшийся вокруг его заветного «Арбутнота-что-на-море».
— Он все равно ничего этого не увидит, — прошептал Фрэнк.
И я рад, что у отца никогда не будет случая увидеть старого Арбутнота, временно жившего в отеле в Беверли-Хиллз. Когда мы с Фрэнком прибыли в аэропорт Лос-Анджелеса, мы взяли напрокат вторую за эту неделю машину и поехали на встречу с престарелым Арбутнотом.
В апартаментах, к которым примыкал собственный пальмовый сад, мы обнаружили старика с заботливой сиделкой, не менее заботливым адвокатом (этот был калифорнийским адвокатом) и, как потом выяснилось, смертельной эмфиземой. Он полусидел в причудливой больничной койке, полусидел, аккуратно дыша между рядами кондиционеров.
— Люблю Лос-Анджелес, — задыхаясь, сказал Арбутнот. — Здесь не так много евреев, как в Нью-Йорке. Иначе бы у меня в конце концов выработался иммунитет к евреям, — добавил он.
Резкий приступ кашля, словно бы напавший на него внезапно (и со стороны), швырнул Арбутнота на край больничной койки; это выглядело так, будто он подавился целой индюшачьей ножкой, и казалось, он так и не придет в себя, казалось, его упорный антисемитизм наконец его погубит (уверен, что Фрейд от этой мысли был бы счастлив), но приступ кашля прошел так же внезапно, как и начался. Нянечка поправила ему подушки; адвокат положил на грудь старика некие с виду очень важные документы и протянул Арбутноту ручку, которую тот взял трясущимися пальцами.
— Я умираю, — сказал Арбутнот мне и Фрэнку, как будто это не было нам ясно с первого взгляда. На нем была белая шелковая пижама; он выглядел так, словно ему было сто лет, и весил не более пятидесяти фунтов.
— Они сказали, что они не евреи, — сказал Арбутноту адвокат, указывая на нас с Фрэнком.
— Вы именно поэтому хотели увидеть нас? — спросил Фрэнк старика. — Могли бы выяснить это и по телефону.
— Может быть, я умираю, — сказал он, — но я ничего не продаю евреям.
— Мой отец, — заметил я Арбутноту, — был близким другом Фрейда.
— Не того Фрейда, — поспешил пояснить Фрэнк, но старик снова зашелся в приступе кашля и не услышал того, что сказал Фрэнк.
Ознакомительная версия.
