– Это шанс, Вениамин Эдуардович, шанс. А риска никакого, ровным счетом никакого. Вам почет, уважение, материальное вознаграждение и оружие, наконец, для триумфального завершения справедливой борьбы! По рукам?
– Руки у меня связаны, – говорю я.
– Так мы развяжем, развяжем! Нет проблем! – придвинулся и зашептал: – Артуро, ваш сосед по камере, поможет. Рецидивист, побегов за ним не счесть, но это и хорошо.
– Скажите, Сипов…
– Егор Иванович.
– Да, Егор Иванович, смогу ли я повидать…
– Марию Фонсека? Конечно, конечно. Вы же знаете, где она живет. Но будьте осторожны, не слишком доверяйте женщинам, она вас сдала в этот раз, сдаст и в другой. Боюсь только, что в другой раз я уже не сумею вас отсюда вытащить. И – прощай Париж, Рим и даже Копенгаген, ха-ха-ха!
Стало быть, Мария в городе и никуда не улетела, иначе бы Сипов сказал – зачем ему скрывать? Нет, все равно нужно спросить прямо, чтобы не осталось сомнений.
– Значит, Мария сейчас дома?
– Ну, этого я в точности не знаю. Ха-ха-ха! А впрочем, где ж ей быть? Отдыхает, наверное, после задания. Уверен, что уже представлена к награде – к денежной премии. Впрочем, могу и выяснить… Позвонить, навестить…
– Не надо, Сипов, – холодно говорю я.
– Хорошо, хорошо, не буду, не буду! Так что, по рукам? Мне же нужно идти, чтобы не вызывать подозрений. По рукам? – и Сипов допивает виски.
– Знаете, как шутят у нас в Нью-Йорке? – говорю я, чтобы смягчить легкую неловкость. – Там на Гудзоне стоит памятник генералу Гранту. А известно ли вам, что лежит в усыпальнице генерала Гранта?
– Нет. А что?
– Генерал Грант.
– Ох, хо-хо-хо! – закудахтал Сипов, но тут же пресекся. – Стало быть, по рукам!
– Да, Сипов.
А что мне еще оставалось делать?
– Ну и добренько, добренько. Видите, я ведь даже ничего не спросил вас о том, что вы тут делали, с каким заданием навещали наши края, какие сведения добыли… Ни-че-го! А оно мне надо? И вам – надо? Вот-вот – не надо. И последний вопрос: вы плаваете хорошо?
– Хорошо.
– Добренько!
Странно было слышать русскую речь в этом месте.
Пройдут годы, и этот Сипов станет большой шишкой в Кремле, его будут бояться и ненавидеть русские олигархи. О нем будут шептаться в думских кулуарах, о его тайной роли в политике русские газеты будут писать намеками, а западные окрестят его «серым кардиналом». Когда меня арестуют на чердаке на Фрунзенской набережной и сопроводят в Лефортово, он, конечно же, будет знать об этом. Мало того: я уверен, что именно он и распорядился об этом аресте – нелепом и жестоком. Как бы отомстил за прошлое. Да и черт с ним.
Сипов вышел и тут же вернулся вместе с альбиносом. Теперь говорили уже по-английски. Вернее, говорили они, а я слушал. Сипов объяснил альбиносу, что КГБ не упускало меня из поля зрения ни на день, что я действительно родился в СССР, что был лишен гражданства и выслан два с половиной года назад. Случай мой особый, поскольку я уже не являюсь гражданином СССР, но не получил еще и гражданства США. Я – апатрид. Я – наемник. И самым простым решением было бы оставить меня здесь пожизненно. Но. В СССР в городе Ростов-на-Дону у меня остались горячо мной любимые мать и сестра. И это обстоятельство при правильной со мной работе может принести много пользы.
– Он заговорит, он расскажет все, мистер Кардозу. Он обещал. Мы, с нашей стороны, дадим все гарантии, что с его родственниками в СССР ничего не случится. Они и знать не будут, где он, что делает, чем дышит. Я думаю, уже завтра-послезавтра можно будет приступить к тщательным допросам, а затем… Я не знаю, какая скидка предусмотрена вашим законодательством за сотрудничество со следствием, но годика через полтора-два можно будет переправить мистера Бена на границу – пусть выкарабкивается сам. Если, конечно, он не совершил какого-то особо тяжкого преступления. А там – в Америку, во Францию… – нас это не волнует.
– Вы готовы, мистер Бен? – спросил меня альбинос.
Я кивнул. Лег и закрыл глаза.
– Выздоравливайте, Вениамин Эдуардович! – попрощался Сипов.
– До завтра, мистер Бен. Это альбинос.
Ужинать я не стал, выпил чаю с печеньем «Мария» – Сипов принес именно «Марию». Лежал, смотрел в окно на быстро темнеющее небо. Никаких признаков того, что готовится мое освобождение, я не наблюдал. Обычный тюремный вечер: шумы затихали, во дворе зажглись прожекторы, один бил прямо в окно – не спрятаться.
Я задремал, но почти сразу в коридоре послышался шум, дверь моя отворилась и двое надзирателей внесли в палату чье-то тело. Мне сперва показалось, что это давешний полумертвый сосед. Но нет – этот был крупнее. Он хрипел и вскрикивал. Надзиратели уложили его, закрепили руки наручниками к прутьям кровати. После чего в палату вошел врач. Больной бился и выкручивался так, что прутья гнулись. И орал. Врач присел рядом, что-то сказал надзирателям, те склонились над изголовьем и просунули в рот орущего негра палку. Врач высыпал туда какой-то порошок, вылил немного воды из фляжки. Встал и вышел. За ним – надзиратели.
Больной кричал и бился недолго. Затих. Я уже подумал, что он уснул, как вдруг услышал шепот:
– Со Бен! Со Бен!
Я встал, подошел – передо мной лежал Артуро. Он улыбался.
– Возьмите пилку, вам должны были ее принести, – сказал он.
– Что взять? – не понял я.
– Нож, knife… Там, там…
Я вытряхнул содержимое сиповского пакета – оттуда выпала плитка шоколада с пилкой, примотанной к ней скотчем. Детектив, форменный детектив!
И все будто не со мной, и все взаправду.
Наручники я пилил минут двадцать, пока Артуро наконец не высвободил руки. Он долго разминал запястья, сидя на кровати. Что дальше?
А дальше вот что.
Артуро улегся и снова стал кричать и биться. На шум пришел надзиратель, беспечно отворил дверь, вошел, склонился над мнимым больным и тут же был повален и скручен по рукам и ногам – на это ушла моя рубашка, подранная на лоскуты. Взамен я получил надзирательскую форму – надел ее не без омерзения, но ведь вполне подошла! Потом крадучись по коридору – Артуро с автоматом наперевес – к решетчатой двери, за которой на стуле дремал второй надзиратель. Артуро навел на него ствол и негромко окликнул. От ужаса тот едва не рухнул на пол. Он послушно отдал оружие и одежду, мы препроводили его к товарищу, связали и уложили на мою кровать.
Дальше Артуро проявился во всей хитроумной бандитской красе. Выходить на двор было бы безумием: по периметру его охраняли не менее двух дюжин солдат. Но и другого пути не было. И мой спаситель стал открывать все подряд камеры в коридоре, негромко возглашая что-то на ронга. Минуты через две коридор был полон заключенными. Они молча ринулись мимо меня к выходу в тюремный двор. Какое-то время там стояла изумленная тишина, а потом – стрельба, крики, топот, вой сирены.
Выждав немного, король Артур подтолкнул меня к двери, схватил за руку, мы выскочили, оставаясь в тени навеса, сунулись в соседнюю дверь – она вела в казарму. Краем глаза я успел увидеть несколько скорченных тел на песке, мечущиеся тени, вспышки выстрелов. В суматохе нас не увидели. Окна в казарме открыты – мы нырнули туда и оказались перед тюремной стеной. Артуро вернулся в казарму, пропихнул мне через окно кровать, мы поставили ее на попа, подтянулись, взобрались на стену, спрыгнули – и вот океан. Прямо у ног. Свободная стихия. Вечерний бриз.
– Лодка – там! – махнул мой спаситель рукой в темень.
Вероятно, был отлив, брели мы довольно долго сначала по колено, потом по пояс в воде, потом поплыли, бросив автоматы. Впереди замаячила тень – лодка – и в ней чеширским котом чья-то белозубая улыбка.
Теперь уже втроем мы выбираемся на берег – илисто, топко – и продираемся сквозь заросли. Вот пляж, вдалеке мутные огоньки – ну да, ресторан Beira Mar. Несколько человек стоят на площади перед ним, глядят в сторону островной тюрьмы, видать, была им потеха! Но сейчас тишина, с острова ничего не слышно, шелестит океан. Пережидаем, пока зеваки разойдутся, рассядутся по машинам, разъедутся. Ресторан уже закрыт. На площади остается один автомобиль, Артуро ведет нас к нему. Советский «уазик», ключи болтаются в замке. Артуро садится за руль, мы с «чеширским котом» назад. Ночное шоссе. Сипов предусмотрел все, даже марку машины – «уазики» здесь не останавливают, поскольку на них ездят советские «братья по оружию».
