Мартин Эмис - Информация

Ричард отвернулся от окна. Близнецы спали. Даже больше, чем просто спали. Их тела были похожи на тела павших на поле битвы, неподвижные, брошенные. Они тоже были похожи на мертвых… Ричарду не хотелось рассказывать им эти сказки о них самих. От них один вред. Эти сказки напомнили Ричарду порнографию.

Но порнография — это наблюдение за актом любви.

Если бы он забрался в межгалактический корабль своих рыданий и полетел по Кэлчок-стрит, через Уэствей с его постами транспортной полиции и мигающими глазами светофоров к Виндзор-Корт, прошел мимо ночного портье и камеры ночного слежения и проследил кабель, ведущий в квартиру — в Клубный Мир Стива Кузенса…

— У меня нет слов, — сказал Стив. — Для него у меня просто нет слов.

Он сидел голый в черном кожаном кресле и думал о том, кому или чему он хочет причинить зло. Он проводил наблюдение за порнографией, которая сама вела наблюдение за половым актом. Стив следил за наблюдавшими. И все это были химеры, потому что если то, что вы смотрите, вам ничего не напоминает, то вам не следует это смотреть. Вам на самом деле не следует это смотреть.

Порнография может стереть ваши тормозные колодки, и вы слетите с катушек…

Для Стива было очень важно, что он сам выбирает, чем ему заниматься. Другие думают, что они сами выбрали свою жизнь, к примеру, выбрали преступную жизнь, — висельники повторяли клише висельников. «В этом мире ты сам за себя отвечаешь». «Никто в этой жизни с тобой цацкаться не будет» — в этой преступной жизни. Но не они выбрали эту жизнь. Она выбрала их.

Стиву никогда не хотелось вписываться в принятые рамки. Он никогда не хотел, чтобы из него получился складный и законченный портрет. Нет, отец не насиловал его в детстве. Да, в детстве он мучил животных. Нет, у него не было привычки снимать свои преступные действия на камеру. Пожизненный ипохондрик: да. Латентный гомосексуалист: нет. Не вписывайся в рамки и поступай не как все. Например, как те акушерки, которые душат новорожденных младенцев, или тот миллионер, который посылает отрезанное ухо своей дочери тому, кто занимается похищением людей.

Хотя Стив верил, что в порнографии содержится информация, которая ему нужна, он никак не мог ее обнаружить. Порнография видимого спектра: красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый. Мальчик с девочкой или девочка с девочкой и мальчик с мальчиком: это ничего не говорило ему о том, чему или кому он хочет причинить вред. Но сегодня ночью он это понял. И он был готов.

И информация пришла к нему из ниоткуда — с той, неожиданной стороны. Стив не был из тех, кто наблюдает за чем-то, а потом идет и делает это.

Он сидел у себя дома, голый, в черном кресле. Перед его глазами мелькало нечто абсолютно заурядное. Американское жесткое порно, грубо и варварски снятое. Название? «Крошки из пробирки». По сценарию всем женщинам в фильме была минута от роду. Их создали ученые мужчины по собственным разработкам. Они смешивали ДНК в пробирке, затем подвергали воздействию микроволн или еще какой-то хреновины, и тогда они рождались. С длинными и пышными волосами, с украшениями, с татуировками и приподнятой грудью, с браслетами на лодыжках и пирсингом. И при этом им была минута от роду. Вставки между сценами секса должны были быть смешными. Однако все это лишь напоминало зрителю, что люди, занимающиеся порнографией, начисто лишены чувства юмора. Это необходимое условие. Абсолютно все в порнографии абсолютно лишены чувства юмора. И Стив никогда не понимал почему.

«Крошки из пробирки». Он уже отсмотрел четыре совокупления, когда это случилось. Ученый и его создание кончали, лежа на полу лаборатории. И тут осторожно вошел котенок. Они лежат на полу, все в поту, и тут осторожно входит котенок. Актер улыбнулся, и актриса ответила ему улыбкой: их улыбки выражали полное доверие и взаимное всепрощение. А котенок (рыжий или это называется черепаховый?) проходит между ними с изысканной осторожностью, мягко ступая, смотрит на них с любопытством, не имея ни малейшего понятия об окружающей реальности. Об эргономической реальности. И Стив понял, кому он хочет причинить зло.

Это заставило его сделать нечто, чего он на своей памяти никогда прежде не делал — или, может быть, делал когда-то давно, когда ему была минута от роду. Он попытался заплакать. Котята, появившиеся на помойке и оставшиеся без матери, не чувствуют боли и не пытаются бежать, даже когда их усы начинают трещать в языках приближающегося пламени. У него словно не было легких; напряженные мышцы голого живота вздулись и затвердели. Но ничего не вышло.

Стив хотел причинить вред себе. Не себе теперешнему. А себе тогдашнему.

Он поднес руку к глазам.

— Они выводят меня из себя, — сказал он, чтобы оттянуть этот момент. — Они выводят меня из себя, — сказал он, чтобы выиграть немного времени.

Была весна: сезон комедии.

В финале комедии всем все прощается. Все препятствия преодолены, все недоразумения разрешены. Все приходят к радостному согласию. Коварные интриганы, неисправимые педанты изгоняются раз и навсегда. И все с упоением взирают на сочетающихся браком влюбленных.

Но нам не очень-то повезло с нашими сезонами. По крайней мере, пока. Случается, сатира выпадает у нас на лето, комедия приходится на осень, а приключенческий роман — на зиму.

А сейчас была весна. Сезон комедии.

Но у комедии есть две противоположности, и трагедия, к счастью, лишь одна из них. Не бойтесь. Вы в надежных руках. Приличия будут строго соблюдены.

Марко Талл быстро шел по Портобелло-роуд, держась за руку Лизетгы. На улице, если Марко не развлекать, он смотрел на все искоса, исполненным скептицизма взглядом. Вздернутая верхняя губа обнажала его верхние зубки. Он выглядел не столько напуганным, сколько перегруженным: кругом было слишком много непонятного, запутанного, слишком много чувственных впечатлений, слишком много влекущих, незавершенных сюжетов. Была пятница: подошла к концу неделя легкого недомогания. Лизетта шла быстрой и легкой походкой. Чтобы не отставать. Марко не трусил следом, а шел и бежал, а потом снова шел и снова бежал.

Они подходили к магазину «Скидки на все». Это был первый из магазинов, куда Лизетта собиралась зайти. Джина позвонила ей накануне вечером. По пятницам у Джины был выходной, и она хотела немного отдохнуть: работающая мама. Она предложила Лизетте обычное дополнительное вознаграждение за прогул в школе плюс обычную плату за три часа, проведенных с Марко. Но Лизетта и так намеревалась смотаться с занятий, чтобы походить по магазинам. Так что от дополнительного вознаграждения она честно отказалась.

Лизетта посмотрела на Марко. Марко посмотрел на Лизетту.

— Договорились? — спросила Лизетта. — Если будешь паинькой, зайдем в «Мегабар».

Тринадцатый наблюдал за ними из кабины оранжевого фургона, который сейчас перекрывал въезд на Ланкастер-роуд. Вид у Тринадцатого был совершенно больной. Не такой, как после ночи, проведенной в ночном клубе «Парадокс» или на автостраде М-25. Тринадцатый был черным и поэтому не мог выглядеть зеленым, серым или белым, как привидение. Он просто выглядел совершенно больным.

«Скидки на все».

— Короче, едет мышь на своем «порше» по джунглям, — начал Стив Кузенc. — И вдруг слышит, как кто-то кричит: «Помогите!» Видит — яма. Он вылазит из своего «порше», смотрит вниз, а там — здоровенный орангутанг. И никуда ему не рыпнуться. «Видишь, вляпался, приятель, — говорит орангутанг. — Не выручишь?» Ну, мышь срывает… лиану. Опускает один конец в яму, а другой привязывает к буксировочному крюку своего «порше». «Держись, — говорит, — крепче». Хлоп — прыг в «порше» и дает задний ход.

Короче, потихоньку-полегоньку… Эй! Я говорю «эй!». Ты меня слушаешь?

— Слушаю. «Порше» — и что дальше? — Вид у Тринадцатого был совершенно больной.

— «Тыщу благодарностей, дружище, — говорит орангутанг. — Я тебя тоже как-нибудь выручу. Давай пять…» Через пять лет идет орангутанг по… по прерии. И слышит тоненький такой голосок: «Помогите! Помогите!» Видит яму. Заглядывает, а там внизу — мышь! «Где мой „порше“?» «Да ладно, не дергайся. Сейчас мы тебя вытащим». А мышь ему: «Как? Тут лианы не растут». А орангутанг в ответ: «Не дрейфь. Хер-то у меня на что?» Спускает свой хер в яму, и мышь по нему — шасть наверх.

Стив помолчал. Потом сказал:

— Хочешь знать, в чем здесь мораль?

— Ну?

— А мораль такая: если у тебя большой хер, то тебе никакой «порше» не нужен. Припаркуйся на Бейзинг-стрит. Во дворе у заброшенной автомастерской. Давай, двигай.

Отец Марко в этот момент был в пятидесяти метрах от этого места на Кенсингтон-парк-роуд. Он потряс своим стаканом, подавая знак официанту, и сказал, обращаясь к Рори Плантагенету: