Ознакомительная версия.
— А по-моему, у Уолтера аллергия на меня.
— Мы просто не хотим, чтобы кто-то курил в нашей комнате, вот и все, — сказал Уолтер. — Кури в коридоре, но только не в спальне.
— Какая разница — курить по ту сторону двери или по эту?
— Таково новое правило для нашей комнаты.
— Так, значит, это ты устанавливаешь в доме правила?
— В нашей комнате — да, — сказал Уолтер.
Джин уже собирался ответить грубостью, но потом с усталым видом покачал головой и усмехнулся криво и вызывающе — он всегда так усмехался, когда кто-то пытался утверждать свою власть. Аллергия Брента стала хорошим поводом пристроить к мотелю «комнату отдыха», где Джин мог спокойно покурить и выпить с друзьями. Дороти безошибочно предвидела, что эта комната его прикончит.
Помимо школы огромное облегчение маленькому Уолтеру приносила семья Дороти. Ее отец был врачом в маленьком городке, среди его родственников имелись университетские профессора, двое актеров, художник-любитель, библиотекарь и несколько холостяков, которые скорее всего были геями. Родственники Дороти, живущие в городах-близнецах, забирали Уолтера на выходные, и он проводил время в восхитительных походах по музеям и театрам; родня из Айрон-Рэндж устраивала замечательные пикники и вечеринки. Эти люди любили играть в шарады и старинные карточные игры вроде канасты, они музицировали и пели хором. Они были настолько безвредны, что в их присутствии расслаблялся даже Джин — он высмеивал их вкусы и политические пристрастия как нечто эксцентрическое и по-дружески жалел родичей за неспособность «жить по-мужски». Они пробудили в Уолтере любовь к домашнему уюту, к которому мальчик стремился, но редко видел — разве что на Рождество, когда они всей семьей делали конфеты.
Эта работа была слишком трудоемкой и важной, чтобы предоставлять ее одним лишь Дороти и Уолтеру. Производство начиналось в первое воскресенье рождественского поста и продолжалось до конца декабря. Из дальних шкафов появлялись колдовские металлические приспособления — железные котелки, распорки, тяжелые алюминиевые щипцы для орехов, а также огромные запасы сахара и груды жестянок. Много литров несладкого масла растапливали пополам с молоком и сахаром (для приготовления помадки) или только с сахаром (для знаменитых рождественских ирисок Дороти) и им же намазывали огромное количество специальных сковородок и противней, которые мать Уолтера в течение многих лет покупала на дворовых распродажах. Шли бесконечные споры о мягкости и твердости. Джин в переднике ворочал в котлах половником, словно древний викинг веслом, стараясь не сыпать в содержимое сигаретный пепел. У него были три старинных кухонных термометра в плоских металлических оболочках; обыкновенно в течение нескольких часов они не отмечали абсолютно никакого повышения температуры, а затем внезапно свидетельствовали о том, что помадка сгорела, а ириски затвердели как бетон. Уолтер и Дороти дружно работали, чтобы успеть всыпать орехи и разлить содержимое котелков. И наконец, следовала нелегкая работа по разрезанию чересчур твердых ирисок — кухонных нож гнулся от усилий, которые прикладывал Джин, слышался неприятный звук, который отдавался в костях и зубах у всех присутствующих, — скрежет лезвия по дну железной сковороды, а затем во все стороны разлетались липкие янтарные кусочки. Следовали отцовский вопль «О господи, мать твою!» и недовольные просьбы Дороти не ругаться при детях.
В последние дни рождественского поста Джин, Дороти и Уолтер, взяв восемьдесят или сто жестянок, набитых помадкой и ирисками, украшенными миндалем и проложенными вощеной бумагой, отправлялись их раздавать. Это занимало два дня, иногда больше. Старший брат Уолтера, Митч, оставался в мотеле с Брентом — в детстве его укачивало в машине, хотя впоследствии Брент и стал военным летчиком. Сначала Джин отвозил конфеты многочисленным знакомым в Хиббинге, а потом после многочисленных разворотов и заездов в тупики отправлялся к дальним друзьям и родственникам, через Айрон-Рэндж к Грэнд-Рэпидс и дальше. В каждом доме предлагали чашку кофе или печенье, и отказаться было немыслимо. В промежутках между остановками Уолтер сидел сзади с книжкой и наблюдал за пятном солнечного света на сиденье, которое при правом повороте начинало двигаться, сползало на пол и вновь возникало в искаженном виде на спинке переднего кресла. За окном мелькали неизменные жидкие перелески, бесконечные заснеженные болота, объявления, прибитые к телефонным столбам, кружащие ястребы и отважные вороны. На сиденье рядом с Уолтером росла груда подарков от друзей и родственников, которых они уже посетили, — скандинавская выпечка, финские и хорватские сладости, бутылки вина от неженатых приятелей Джина — и уменьшалась гора жестянок с конфетами. Главное достоинство этих конфет заключалось в том, что они всегда были одинаковыми, с тех самых пор, когда Джин и Дороти поженились и начали вместе делать их на Рождество. Постепенно, с годами, они превратились из угощения в напоминание о прошлом. Это был единственный подарок, который могли себе позволить бедняки Берглунды.
Уолтер учился в предпоследнем классе, когда умер отец Дороти, оставив ей маленький домик у озера, где она в детстве проводила лето. В представлении Уолтера этот дом прочно ассоциировался с болезнью матери, потому что именно там еще девочкой она долгими месяцами боролась с артритом, который иссушил ее правую руку и изуродовал таз. На низкой полке у камина лежали старые жалкие игрушки, с которыми Дороти некогда возилась часами в попытке сохранить подвижность пальцев, изуродованных болезнью, — пружинная щелкушка для орехов, деревянная труба с пятью клапанами… Берглунды всегда были слишком заняты мотелем, чтобы долго жить в домике у озера, но Дороти его любила и мечтала, что переедет сюда с Джином на покой, если они когда-нибудь избавятся от «Шепчущих сосен». Поэтому она не стала соглашаться, когда муж предложил продать домик. Здоровье Джина пошатнулось, мотель был неоднократно заложен, а суровые зимы совершенно лишили его былой скромной привлекательности. Хотя Митч уже окончил школу, работал автомехаником и по-прежнему жил дома, все деньги он тратил на девушек, выпивку, тир, рыболовные принадлежности и уход за мотоциклом. Джин, возможно, изменил бы свое мнение о маленьком домике, если бы в близлежащем безымянном озерце водилась рыба, но, поскольку рыбалка там была скверная, он искренне не понимал, зачем держать пустой дом, которым они все равно не в состоянии пользоваться. Дороти, в обычное время образец покорного прагматизма, так загрустила, что слегла на несколько дней, жалуясь на головную боль. Уолтер, который предпочел бы страдать сам, лишь бы не видеть материнских мучений, вмешался.
— Я могу пожить в домике летом и сделать ремонт. Может быть, нам удастся его сдать, — сказал он родителям.
— Нам нужна твоя помощь здесь, — возразила Дороти.
— В любом случае я через год уеду. Что вы тогда будете делать?
— Подумаем, когда придет пора, — сказал Джин.
— Рано или поздно вам все равно придется нанять помощника.
— Поэтому и нужно продать дом, — ответил отец.
— Он прав, Уолтер, — добавила Дороти. — Мне нестерпимо об этом думать, но он прав.
— А как же Митч? Пусть отдает вам часть денег. На них вы бы могли кого-нибудь нанять.
— Митч уже самостоятельный, — заметил Джин.
— Мама по-прежнему кормит его и стирает одежду! Почему бы ему не платить за жилье?
— Не твое дело.
— Это мамино дело! Ты предпочитаешь продать мамин дом, вместо того чтобы вправить Митчу мозги!
— Я не собираюсь выгонять Митча из его законной комнаты.
— Ты действительно думаешь, что мы могли бы сдавать летний домик? — с надеждой спросила Дороти.
— Там придется прибирать каждую неделю и стирать белье, — сказал Джин. — Этому конца не будет.
— Я могу ездить туда раз в неделю, — ответила Дороти. — Ничего страшного.
— Но нам нужны деньги прямо сейчас.
— А если я поступлю так же, как Митч? — намекнул Уолтер. — Если просто скажу «нет»? Я поеду летом на озеро и отремонтирую дом.
— Ну что ж, — сказал Джин. — Мы тут и без тебя справимся.
— Джин, давай по крайней мере попытаемся сдать домик в следующем сезоне. Если не получится, продать его всегда успеем.
— Я поеду туда на выходных, — сказал Уолтер. — И точка. Митч поработает пару дней вместо меня.
— Если хочешь переложить свои дела на Митча, говори с ним сам.
— По-моему, это обязанность отца.
— Хватит, — сказал Джин и ушел к себе.
Отец попустительствовал Митчу по вполне понятной причине — он видел в первенце почти точное повторение самого себя и не хотел обращаться с сыном так же сурово, как некогда с ним обращался Эйнар. Но сдержанность Дороти поражала Уолтера. Возможно, жизнь с Джином уже настолько ее измучила, что у матери недоставало ни сил, ни смелости противостоять Митчу, а может быть, она заранее предвидела его несчастливое будущее и хотела, чтобы мальчик насладился годами безбедной жизни в родном доме, прежде чем жизнь обломает ему крылья. В любом случае Уолтеру выпало постучать в дверь Митча, обклеенную плакатами с изображениями рок-звезд, и попытаться сыграть для старшего брата роль отца.
Ознакомительная версия.
