— А уж мне-то как интересно, — буркнула Жозефина.
Ирис опять начала светиться на телевидении. И выступать на радио. «Не понимаю, что за буря в стакане воды, — удивлялась она в одной из передач. — Если сорокалетний мужчина встречается с двадцатилетней девочкой, газеты почему-то не создают вокруг этого шумихи. Я — за равенство полов во всех отношениях».
Продажи книги вновь поползли вверх. Женщины переписывали рецепты молодости от Ирис. Мужчины смотрели на нее и инстинктивно подтягивали животы. Ей предложили вести передачу на ночном канале. Она отказалась: хотела целиком посвятить себя литературе.
…Вдали от всей этой парижской суеты Антуан сидел на ступенях веранды и размышлял: никак не получалось пригласить дочерей на февральские каникулы. На Рождество они сами не смогли приехать, Жозефина попросила позволения свозить их на Мюстик к подруге. Там девочкам должно понравиться. Он дал согласие. Рождество вышло унылым. Индейку на рынке в Малинди найти не удалось. Они ели вапити. Молчали, вяло пережевывая мясо. Милена подарила ему специальные часы для дайвинга. А он ей ничего не подарил. И она ничего на это не сказала. Они рано легли спать.
Он неважно себя чувствовал в последнее время. Старый агрессивный крокодил недавно сожрал Бэмби: напал, когда домашний любимец беззаботно лежал на берегу пруда. Понг и Минг после этого совершенно расклеились. Они ходили, горестно шаркая туфлями, чуть не плакали, почти перестали есть и при малейшей возможности валились на циновки отдохнуть. Антуан должен был признать, что его самого расстроила смерть Бэмби. В конце концов он привязался к бестолковому скользкому созданию, которое добродушно смотрело на него стеклянным глазом, сидя на цепочке у кухонного стола. Он был как бы связующим звеном между ним и дикими крокодилами. Таким доброжелательным союзом «И». В его глазах порой мелькало что-то человеческое. Иногда Бэмби даже улыбался ему. Растягивал челюсти и выдавал нечто вроде улыбки. «Думаешь, он меня любит?» — спросил он Понга. Ему было приятно, когда китаец ответил «да».
Только Милена сопротивлялась распаду. Ее маленькая фирма процветала. Сотрудничество с мистером Вэем оказалось плодотворным. «Бросай ты этих чудищ, и поехали со мной», — шептала она Антуану по ночам, когда они засыпали под москитной сеткой. «Очередное бегство после очередного поражения, — мрачно думал Антуан. — Коллекционирую поражения, одно за другим». И потом, пришлось бы собирать манатки на глазах у торжествующих крокодилов, а эта мысль почему-то ему претила. Он хотел покинуть грязных тварей не спеша, с высоко поднятой головой. Хотел оставить за собой последнее слово.
Он все больше времени проводил с ними наедине. Особенно по вечерам. Днем-то он надрывался на работе. Но вечером, после ужина, оставлял Милену в компании бухгалтерских книг и тетрадок с заказами и ходил вдоль берегов, высматривая крокодилов.
Ему не хотелось в Китай. Снова бороться, и за что на этот раз? Сил бороться у него уже не было.
«Но я же буду работать, тебе не так уж много придется делать… Займешься бухгалтерией».
«Она не хочет уезжать одна, — думал он. — Я стал мужчиной для эскорта — чуть ли не жиголо».
Он во всем сомневался. Энергию черпать было неоткуда. Ездил в Момбасу, в кафе «Крокодил», и там за стойкой проклинал черных, белых, желтых, климат, дороги и еду. Снова начал пить. «Я как севшая батарейка», — думал он, выискивая во тьме желтые глаза крокодилов. Ему казалось, что в них сквозит ирония. Мы сделали тебя, старик. Посмотри, на что ты стал похож, человеческое отребье. Ты тайком пьешь, ты равнодушен к жене, на Рождество ты ешь вапити. Легкая добыча! Он бросал в них камни, но те отскакивали от блестящих жирных панцирей. Веки зверей не шевелились, и желтые огоньки светились в глубине глаз, сощуренных, узких, как слащавая улыбка.
«Мерзкие твари, мерзкие твари, всех удавлю!» — злился он, думая, как бы их разом взять и уничтожить.
Какая раньше была чудесная, тихая жизнь. Тогда, в Курбевуа.
Он скучал по Жозефине. Скучал по девочкам. Иногда вспоминал о дверном проеме в кухне — когда стоял, прислонившись к косяку. Он гладил деревянный наличник и мысленно возвращался в Курбевуа. Кур-бе-вуа. Слоги звенели, как волшебные колокольчики. Они звали в путь, как раньше Уагадугу, Занзибар, Кабо-Верде или Ультима-Эсперанса. Вернуться в Курбевуа. А что такого, он же уехал всего два года назад…
Как-то вечером он позвонил Жозефине.
Автоответчик предложил ему оставить сообщение. Он с удивлением посмотрел на часы. Во Франции час ночи. Повторил попытку на другой вечер. То же самое. Повесил трубку, не оставив сообщения. Потом он позвонил утром, и Жозефина ответила. После банальных приветствий он спросил, можно ли поговорить с девочками. Жозефина сказала, что они уехали на каникулы.
— Ты помнишь, мы говорили об этом. Каникулы поздно в этом году, в конце февраля. Они поехали на Мюстик…
— Ты отправила их одних?
— Они с Ширли и Гэри…
Внезапно ему в голову пришел еще один вопрос:
— Жози, ты что, не ночевала сегодня дома? И вчера! Я звонил, мне никто не ответил…
Молчание на другом конце провода.
— У тебя кто-то есть?
— Да.
— Ты влюблена?
— Да.
— Это хорошо.
Снова молчание. Долгое молчание. Потом Антуан заговорил:
— Рано или поздно это должно было случиться…
— Я не то чтобы нарочно искала. Наоборот, думала, что больше не способна кем-либо заинтересоваться.
— И все же… Ты чудо, Жози.
— Ты мне это раньше нечасто говорил.
— «Счастье узнаешь по шуму крыльев, когда оно улетает». Кто это сказал, Жози?
— Не знаю. Ты как сам?
— Работы выше крыши, но в целом ничего. Заканчиваю выплачивать кредит в банке, скоро начну слать деньги вам с девочками. Дела идут получше, знаешь. Я наконец оправился.
— Рада за тебя.
— Береги себя, Жози.
— И ты, Антуан. Я скажу девочкам, чтобы позвонили тебе, когда вернутся.
Он повесил трубку. Вытер лоб. Взял с полки бутылку виски, открыл ее и прикончил в ночи.
6 мая, около шести утра, Жозиана ощутила первую схватку. Она вспомнила советы, полученные на курсах подготовки к родам, и начала замерять время между схватками. В семь она разбудила Марселя.
— Марсель! Я думаю, все. Младший пошел.
Марсель подскочил, ничего не соображая, как поверженный боксер, пробормотал: «Точно пошел? Он пошел, ты уверена, мусечка? О Боже! Пошел…» Встал с кровати, нашарил очки, опрокинул стакан воды на ночной столик, выругался, сел, еще раз выругался и с растерянным видом повернулся к Жозиане.
— Марсель, не суетись. Все готово. Я оденусь, соберусь, ты возьмешь сумку — там, возле шкафа, выведешь машину, и я спущусь…
— Нет! Нет! Ты не будешь спускаться одна, я спущусь с тобой.
Он быстро ополоснулся в душе, побрызгался туалетной водой, почистил зубы, причесал рыжий венчик волос вокруг лысины, на мгновение озаботился проблемой выбора между голубой рубашкой и голубой рубашкой в тонкую полоску.
— Я же должен быть красивым, мусечка, самым красивым…
Она с нежностью посмотрела на него и ткнула пальцем в первую попавшуюся.
— Ты права, я в ней как-то моложе, свежее… А галстук, мусечка, я хочу его встретить в галстуке!
— Может, галстук-то не надо…
— Надо, надо…
Он снял с вешалки три на выбор, показал ей. Она опять выбрала наугад, и он радостно надел его.
— Я не знаю, как это тебе удается сохранять самообладание! Я боюсь, что умом тронусь. Все хорошо? Засекла время между схватками?
— Ты ванную освободил?
— Да. Иду к машине, а потом поднимусь за тобой. Ты сиди, не дергайся, ладно? Мало ли что может случиться.
Он вышел на улицу и поднялся, потому что забыл ключ от машины. Вышел, опять вернулся: не помнил, где припарковал ее накануне. Она успокоила его, погладила по голове, напомнила, где стоит машина, и он опять побежал, теперь почему-то на кухню.
Жозиана расхохоталась. Он возмущенно повернулся к ней:
— Я ждал этого момента тридцать лет, мусечка, тридцать лет! Не смейся надо мной. Боюсь, не смогу вести машину.
Они вызвали такси. Марсель засыпал рекомендациями шофера, отца восьми детей, и тот насмешливо поглядывал на будущего папашу в зеркальце заднего вида.
На заднем сиденье Марсель обнимал Жозиану, обхватив ее, как дополнительный ремень безопасности. Он повторял: «Ты как, мусечка, как ты?», вытирал вспотевший лоб и дышал часто, как пес на жаре.
— Это мне сейчас рожать, Марсель, не тебе.
— Я плохо себя чувствую! Меня сейчас вырвет.
— Только не в моей машине! — воскликнул шофер такси. — Мне еще целый день работать!
Он остановился. Марсель постоял в обнимку с каштаном, чтобы прийти в себя, и они поехали дальше, в клинику Мюэтт. «Мой сын родится в элитном районе, в самой лучшей, самой дорогой, самой шикарной клинике», — так решил Марсель. Он заранее заказал палату люкс, с огромным балконом и ванной, просторной как приемная посла.
