Ознакомительная версия.
— Честно говоря, больше всего мне хочется засунуть эту штуку тебе в глотку. И посмотреть, как ты подавишься.
— Прекрасно. Разрешаю. Для меня это в некотором роде станет облегчением.
Уолтер с такой силой стискивал листы, что у него свело руку. Он расслабил пальцы и выпустил рукопись.
— Мне больше нечего сказать. По-моему, основные вопросы мы решили.
Она кивнула:
— Да.
— Я больше не хочу тебя видеть. Не хочу находиться с тобой в одной комнате. Не желаю больше слышать имя этого человека или иметь дело с кем-либо из вас двоих. Никогда. Я хочу остаться один и всласть поразмыслить о том, что столько лет было впустую потрачено на любовь к тебе.
— Понимаю. — Патти вновь кивнула. — Но — нет. Нет, я с этим не согласна.
— Мне плевать на твое согласие.
— Знаю. Но послушай. — Она шмыгнула носом, собираясь с силами, и поставила кружку с кофе на пол. От слез у нее подобрели глаза и покраснели губы, она прямо похорошела, только Уолтера она больше не волновала. — Я не хотела, чтобы ты это читал.
— Тогда какого хрена эта штука делала в доме, если ты не хотела ее мне показывать?
— Веришь или нет, но я говорю правду. Я писала ее для себя, чтобы измениться и стать лучше. Нечто вроде терапии. Вчера вечером я дала ее Ричарду — в попытке объяснить, почему я осталась с тобой. Почему я всегда предпочитала тебя. Я до сих пор хочу быть с тобой. Я понимаю, ты прочел ужасные вещи, даже представить не могу, насколько ужасные, но речь ведь не только о них. Я писала это, когда была в депрессии и думала только о плохом. Но со временем мне стало лучше. Особенно после того, что у нас было, — мне действительно стало лучше! Как будто мы наконец сделали решительный рывок. Разве ты не почувствовал себя лучше?
— Не знаю.
— Я ведь писала о тебе и хорошее, не правда ли? Намного больше хорошего, чем плохого. Сам увидишь, если будешь объективен. Конечно, не будешь, но тем не менее это же очевидно — что ты был добрее ко мне, чем я заслуживала. Что ты — самый замечательный человек из всех, кого я знала. Что вы с Джоуи и Джесси — вся моя жизнь. Что черен лишь один уголок моей души — я один раз, ненадолго, сделала ошибку…
— Ты права, — хрипло ответил Уолтер. — Я действительно отчего-то проглядел все плюсы.
— Но они есть, Уолтер! Может быть, когда ты успокоишься и подумаешь, то вспомнишь, что так оно и было.
— Я не намерен об этом задумываться.
— Не сейчас. Потом. Даже если ты не захочешь со мной разговаривать, то, может быть, хотя бы отчасти простишь меня…
Свет в окнах внезапно потускнел — по небу пронеслось облако.
— Ты сделала худшее, что только можно было сделать со мной, — сказал Уолтер. — Самое худшее, и ты об этом знала, но тем не менее решилась. Как по-твоему, о чем здесь думать?
— Мне так жаль. — Патти снова принялась плакать. — Так жаль, что ты не можешь взглянуть с моей стороны. Так жаль, что это случилось.
— Оно не «случилось». Ты все сделала сама. Ты трахалась с каким-то ублюдком, а он оставил эту дрянь на моем столе, чтоб я ее прочел.
— Господи, Уолтер, у нас был просто секс, и больше ничего.
— Ты позволила ему прочесть то, что не позволила бы мне.
— Это был просто секс, четыре года назад. Ничто по сравнению со всей нашей жизнью.
— Послушай. — Уолтер встал. — Я не собираюсь шуметь. Особенно когда в доме Джессика. Но, ради бога, не лицемерь, иначе я тебе башку оторву.
— Я вовсе не лицемерю.
— Патти, учти. Я не стану орать и ругаться — я сейчас выйду из комнаты и не желаю тебя больше видеть. Учти, вообще-то мне нужно в этом доме работать. А потому я не стану переезжать.
— Знаю, знаю, — сказала Патти. — Я понимаю, что мне придется уехать. Подожду, пока Джессика уйдет, а потом уберусь. Я прекрасно понимаю, как ты себя чувствуешь. Но я должна сказать кое-что, прежде чем уйти, просто чтоб ты знал. Я хочу, чтоб ты понял, каково получить удар в самое сердце. Вот что я чувствую, оставляя тебя с твоей помощницей. Как будто с моей груди заживо сдирают кожу. Я не выдержу, Уолтер. — Она умоляюще взглянула на него. — Мне больно, и я ревную. Не знаю, что делать.
— Переживешь.
— Может быть. Однажды. До какой-то степени. Но понимаешь ли ты, что мне больно прямо сейчас? Понимаешь, что речь о том, кого я люблю? Ты вообще в курсе, что происходит?
Ее обезумевшие, умоляющие глаза стали в этот момент настолько невыносимыми, отталкивающими для Уолтера — вызвали такой пароксизм ненависти, напоминание о боли, которую они причинили друг другу в браке, — что он начал кричать, почти против воли:
— Кто меня до этого довел? Для кого я всю жизнь был недостаточно хорош? Кому всегда было нужно время, чтобы подумать? Тебе не кажется, что двадцать шесть лет — достаточно на раздумья? Сколько, твою мать, еще времени нужно? Думаешь, твоя писанина меня удивила? Думаешь, я каждую долбаную секунду не знал о том, что происходит?! И все равно тебя любил, потому что ничего не мог поделать! И даром потратил всю свою жизнь!
— Это нечестно, нечестно!
— В гробу я видел честность! С тобой заодно!
Уолтер в ярости пнул рукопись, но при этом ему хватило выдержки не хлопнуть дверью. Внизу, на кухне, Джессика ела бублик, а возле стола стояла сумка с вещами.
— Где остальные?
— Мы с мамой немного поругались.
— Я слышала, — сказала Джессика, иронически округляя глаза — ее обычная реакция на выходки неуравновешенной родни. — Но сейчас-то все в порядке?
— Посмотрим. Посмотрим.
— Я надеялась сесть на поезд в двенадцать, но могу уехать и попозже, если хочешь.
Поскольку Уолтер всегда был близок с Джессикой и знал, что может рассчитывать на ее поддержку, ему не пришло в голову, что он сейчас совершает тактическую ошибку, отмахиваясь от нее и предоставляя заниматься своими делами. Он не понимал, как важно было первым сообщить дочери новости и изложить всю историю с нужной точки зрения. Уолтер даже не догадывался, что Патти с ее инстинктами хорошего игрока способна очень быстро заключить союз с дочерью и пересказать Джессике свою версию событий («папа бросил маму под первым же предлогом, чтобы сойтись с молоденькой помощницей»). Сейчас Уолтер не думал ни о чем, и голова у него кружилась от чувств, которые не имели ничего общего с отцовскими. Он обнял Джессику и искренне поблагодарил за то, что она приехала и приняла участие в дискуссии, а затем поднялся в кабинет и взглянул в окно. Ощущение чрезвычайной ситуации несколько спало, и Уолтер вспомнил, что нужно заняться делами, но ему еще недостаточно полегчало, чтобы взяться за работу. Он наблюдал за дроздом, прыгающим по азалии, которая готова была распуститься, и завидовал птице, которая не знала ничего из того, что было известно ему. Если бы он мог поменяться с ней душами. Взлететь, хотя бы на час ощутить сопротивление воздуха… Но сделка была невыгодная, и дрозд, который выказывал полнейшее равнодушие к Уолтеру и не сомневался в собственном существовании, прекрасно понимал, как хорошо быть птицей.
Прошла целая вечность, прежде чем Уолтер услышал, как по полу катят большой чемодан. Входная дверь хлопнула, и в кабинет постучала Лалита:
— Все в порядке?
— Да, — ответил он. — Можешь сесть мне на колени.
Девушка подняла брови.
— Сейчас?
— Да, сейчас. А когда еще? Если не ошибаюсь, моя жена ушла.
— Да, с чемоданом.
— Она не вернется. Так что иди сюда. Почему бы и нет. В доме никого.
Лалита так и сделала. Она была не из тех, кто сомневается. Но деловое кресло плохо подходит для сидения на коленях — Лалите пришлось ухватиться за шею Уолтера, чтобы не упасть, и кресло опасно закачалось.
— Ты этого хочешь? — спросила она.
— Честно говоря, нет. Я не хочу здесь находиться.
— Согласна.
Ему о многом нужно было подумать, и Уолтер знал, что будет непрерывно размышлять в течение нескольких недель, если позволит себе начать прямо сейчас. Чтобы избавиться от мыслей, требовалось сделать решительный шаг вперед. Поднявшись в маленькую комнату Лалиты, с низким потолком — когда-то это была спальня служанки, — в которую он не заходил с тех пор, как она въехала (на полу стопками лежала чистая одежда и кучками — грязная), Уолтер прижал девушку к стене и слепо отдался той, что хотела его безо всяких условий. Он бросился в другую крайность, вневременную, с несомненным отчаянием. Уолтер поднял Лалиту, усадив к себе на бедра, и, шатаясь, пошел по комнате, не отрываясь от губ девушки, потом они начали яростно тереться друг о друга через одежду посреди разбросанных вещей, а затем настала пауза — неловкое воспоминание о том, какими универсальными путями они пришли к сексу. В этом было нечто безличное, точнее — над-личное. Уолтер резко отстранился, пошел к незастеленной узкой кровати и споткнулся о груду книг и бумаг, в которых речь шла о перенаселении.
Ознакомительная версия.
