Майкл. В шестидесятые нам приходилось. Иначе студенты сочли бы нас кучкой старперов.
Три. Тебя — старпером?
Это вызывает у обоих новый взрыв смеха.
МАЙКЛ И ТРИ КРУПНЫМ ПЛАНОМ
Оба ритмично дышат, хотя за её спиной виден астрологический календарь и совершенно очевидно, что они находятся в прямом положении.
Три. О… а-а-а-а боже, боже…
Камера отъезжает на достаточное расстояние, чтобы мы увидели: они занимаются любовью на учебном столе, заваленном книгами. Она по-прежнему почти полностью одета; брюки Майкла приспущены.
КОМНАТА ТРИ
Из стереосистемы ревёт панк-рок. В глубине комнаты на большом матрасе, расстеленном на полу, Майкл и Три снова занимаются любовью.
ЛИЦО МАЙКЛА
Ясно, что он на пороге очередного оргазма. Камера отъезжает и показывает, что он сидит на матрасе совершенно голый. Мы мельком замечаем голову Три, которая движется вверх и вниз над его пахом. Кульминационный взрыв панк-рока.
КОМНАТА ТРИ
Мы слышим голос Три ещё до того, как она появляется в кадре, сидя на матрасе и накинув на себя покрывало, чтобы не замёрзнуть. Майкл растянулся рядом, докуривая сигарету с марихуаной.
Три (очень тихо, менее гнусаво, напряжённо)…поэтому я опять раскинула карты. И вновь выпала Смерть. Я ощущала, как у меня понемножку съезжает крыша. Я перетасовала их пять или шесть раз, снимала колоду и заново тасовала… но Смерть выпала в третий раз. Я быстренько собрала вещички и слиняла оттуда. Некоторое время жила с лиф в Беркли. Потом услышала о пожаре — погибли все, кто находился в этом здании. Все мои друзья в Энн-Арборе. Если бы я там осталась, тоже бы изжарилась. Ты можешь оставаться при своём научном скептицизме, профессор. Но это был тот случай, когда мои «предрассудки» спасли мне жизнь.
Она оборачивается и смотрит на него сверху вниз.
Три. Эй, разве ты не собираешься мне сказать, что это было простым совпадением?
Майкл. Нет, не сейчас. Не в тот момент, когда ты заново переживаешь это горе.
Она сворачивается калачиком в его руках. Он нежно её обнимает. Камера медленно наезжает, и мы видим странное, заинтересованное выражение в его глазах.
Затемнение.
ПИЦЦЕРИЯ В КЕМБРИДЖЕ
Стены увешаны плакатами с изображением Джона Леннона и Джеймса Дина. Из музыкального автомата раздаётся песня Сида Вишеза и «Секс Пистолз». На большом щите надпись: «ОТВЕДАЙ НАШУ НАТУРАЛЬНУЮ ВЕГЕТАРИАНСКУЮ ПИЦЦУ».
Входят Майкл с Саймоном Селином. В ожидании, пока их посадят, они продолжают спор.
Саймон. Майк, хорошо, хорошо — я не столь посвящён в таинства физики, как ты. Я всего-навсего скромный психиатр. Я это признаю. Но, чёрт побери…
Майкл (возбуждённый, но с напускной невозмутимостью). Саймон, Саймон. Да послушай же минутку.
Саймон. Но, чтобы получить степень, мне пришлось перерывать такую же гору статистики, как и тебе. Я добросовестно выполнял исследование, применяя общепринятые статистические методы. И ты просишь меня всё это похоронить? Скрыть?
Подходит официантка.
Официантка (решив обращаться к Саймону). Столик для курящих или для некурящих, сэр?
Майкл (с каменным лицом, твёрдо). Для курящих, белых, протестантов.
Официантка (недоумённо). Прошу прощения, сэр?
Майкл (по-прежнему бесстрастно). Для курящих, белых, протестантов.
Официантка (поражённая до глубины души). Это невозможно, сэр. Правилами не предусмотрено.
Майкл (ледяным тоном). Если уж вам навязывают дискриминацию, я хочу выбрать свою собственную форму дискриминации. Для курящих, белых, протестантов. Курящих только сигареты с фильтром. Чтобы никаких черномазых в радиусе десяти столиков, пусть даже они адвентисты седьмого дня или свидетели Иеговы.
Саймон(уговаривает). Перестань, Майк. Ты ведь злишься на меня, а не на неё.
Майкл (с металлом в голосе). Я не злись, доктор Селин. Я просто стараюсь заставить вас посмотреть в корень.
Саймон (официантке). Для курящих, пожалуйста.
ЗА СТОЛИКОМ В ПИЦЦЕРИИ
Саймон и Майкл пьют пиво. Майкл курит. На стене за ними висит ещё один плакат, на нём двое учёных изучают графики, выползающие из какой-то сложной аппаратуры. Подпись гласит: «Кто думает, что он понимает эти данные, тот просто говнюк».
Саймон. Ты и твои коллеги по SSA наняли меня, чтобы я провёл исследование. Я его провёл. Оно не вписалось в рамки твоей предвзятой схемы. И…
Майкл. Дело не в предвзятости, Саймон. Речь идёт о том, чтобы не шагнуть прямиков в открытый люк…
Саймон. Чушь собачья. Гоклен обнаружил, что некоторые астрологические предсказания оказались в точности справедливыми для европейцев, которых он выбрал случайным образом. SSA наняла меня для проведения объективного изучения сравнительных данных. Я провёл это объективное исследование и обнаружил, что те же самые астрологические предсказания в точности справедливы для выбранных случайным образом американцев. Ты хочешь, чтобы я утаил результаты своего исследования. Если это не предвзятость, то как, чёрт побери, это назвать по-другому?
Майкл. Чёрт побери, Саймон, никто тебе не говорит, что ты должен отправить свои данные коту под хвост. Но твои результаты иррациональны и необъяснимы. Мы просто хотим, чтобы ты на некоторое время отложил публикацию, пока не будут проведены дальнейшие исследования. Это не предвзятость. Это естественная научная предосторожность.
Саймон. Когда кто-нибудь говорит, что статистические результаты иррациональны, это означает, что они угрожают его предвзятому мнению и точка.
Майкл. Чёрт возьми, ты говоришь так, как будто веришь в астрологию.
Саймон. Не верю. Но ты меня не слушаешь. Суть ведь не в том, истинна или ложна какая-то конкретная часть астрологии. Суть в том, признаём ли мы факты в целом, как они есть, или отмахиваемся от тех, которые не понимаем.
Майкл. Но… но…
Саймон (с меньшей горячностью, больше как психиатр). Майк, серьёзно, тебе следовало бы задаться вопросом, чего ты на самом деле опасаешься7 Ты же сердился не на официантку, а на меня. И ты боишься не этой несчастной статистической корреляции, а того, что она символизирует.
Камера приближается к Майклу, показывая его крупным планом.
Майкл (деланно смеётся). Я пришёл к тебе на сеанс психоанализа, доктор Селин. Кроме того, мне казалось, что ваша братия ещё двадцать лет назад отказалась от Фрейда в пользу химикалий.
Саймон. У каждого из нас есть свой железный занавес, который мы боимся приподнять… Однажды тебе придётся посмотреть этому факту в лицо. Но всё же, чего ты так сильно боишься?
Майкл (больше не сдерживается, раздражённо). Хватит, прекрати эти свои знахарские штучки-дрючки! Надоело!
Он резко поднимается из-за стола, чтобы уйти, и внезапно меняется в лице.
Саймон (с мгновенным участием друга). Майк, Майк, что с тобой?
Майк снова опускается на стул.
Майк. Зуб заболел… Господи! Никогда не думал, что может быть так больно… должно быть, абсцесс… О, боже, о…
Саймон. Ты всё ещё лечишься у доктора Райли?
Майкл (едва способный говорить). Да.
Саймон. Я позвоню ему и скажу, что у тебя острая боль. А пока выпей-ка вот это.
Он протягивает через стол пузырёк с лекарством.
Майкл. Что это?
Саймон. Обезболивающее. Аналог кодеина. Ты почувствуешь сонливость, но это не страшно. Я тебя заброшу к Райли. И позвоню Кэти, чтобы она потом за тобой заехала — у меня через час лекция.
Майкл (слабо усмехаясь). Спасибо, хоть не говоришь, что это психосоматическое.
Саймон (без тени улыбки, обеспокоенный). Подумаешь об этом на досуге. А сейчас самое главное — унять твою боль.
Саймон выбегает к телефону-автомату у входа в пиццерию.
ВИД СНИЗУ
В кадре доминируют руки Майкла. Камера фокусируется на его правой руке, в которой он держит пузырёк с лекарством, изо всех сил стараясь открутить колпачок.
Майкл (за кадром). Очередной дурацкий колпачок типа «защита от взрослых». А они их называют «защита от детей». Какая чушь. На свете нет такого ребёнка, который не смог бы открыть такой пузырёк, обладая достаточным любопытством и терпением. Взрослый — вот он-то обычно и отказывается от борьбы со словами: «Да ну его к чёрту, не так уж мне нужны эти пилюли». Но нет, мне они нужны позарез. Я открою этот чёртов флакон, если даже мне придётся разбить его о стол.