Ознакомительная версия.
- Товарищ полковник! Это немцы! Надо скорее уезжать, они уже близко!
Слова майора моментально отрезвили полковника, он быстро спрятал пистолет в кобуру и, оглядываясь, поспешил к машине. Но быстро уехать не получилось. Пока эмка разворачивалась, потом буксовала в сырой колдобине… В это время башенный стрелок с мертвенно бледным лицом наклонился к своему лежащему товарищу, снял с его лица котелок, потом шлем с головы. Волосы убитого были льняные, а лицо… красивое лицо совсем еще недавно уверенного в себе молодого человека покрыла смесь крови и вареной гречки. Стрелок осторожно стал очищать это месиво с лица товарища и звать его:
- Коля… Коля… что с тобой… ты жив…
Когда осознал, что он мертв, убит… его лицо из бледного стало серым. Он поднялся, держа в руке шлем своего командира. Растерянно огляделся, словно ища у кого-то поддержки, совета. Но его товарищи стояли рядом и тоже не знали что делать. На глаза стрелка попала эмка, которая буксуя медленно удалялась… А вокруг уже возобновилась вселенская суета, все словно забыли о том что только что случилось. Все быстро собирались – предстояло срочно отступать дальше. Лишь стрелок не суетился, он действовал быстро и четко, как, видимо, учил его командир. Вскочив на танк, он одним натренированным движением забросил свое тело в люк башни. Тут же башня задвигалась, как и орудие, ловя в прицел удаляющуюся эмку. Машина отъехала не более чем на пятьдесят-шестьдесят метров, но была уже на краю поляны и вот-вот должна скрыться за деревьями… Снаряд пришелся точно в багажник. Развороченная эмка сделала «прыжок» с дороги в сторону, ударилась о дерево, тут же рванул бензобак, и ее остатки охватило пламя.
Экипаж занес своего командира в танк, после чего двигатель взревел, броневая махина, крутанувшись на месте, развернулась и поехала в сторону приближавшегося боя. Высунувшись из башни, стрелок перекрывая звук двигателя закричал:
- Уходите, мы вас прикроем!
А мимо «факела», который представляла из себя эмка и ее пассажиры, первыми прогромыхали полевые кухни, которые тащили запряженные в них тощие лошади, следом потянулись солдаты, большинство даже не поворачивали голов в сторону горящей машины.
У Володи каша встала комом в горле, и он не смог ее доесть, потому что перед его глазами стояла эта гречнево-кровавая смесь на лице танкиста, ему казалась, что она же и в котелке. Он выбросил остатки каши. Но котелок… котелок он оставил себе, солдату нельзя без котелка. С тех пор он не мог есть гречку…
4
В глазах Ирины стояли слезы:
- Папка, ну почему ты мне про это никогда не рассказывал? Сколько раз я тебя просила, расскажи про войну, а ты отнекивался. Помнишь, когда еще в школе училась, там девочки отцов своих приводили на 9-е мая, они столько всего рассказывали, иногда такие хохмы… Я ведь то же думала, что война она… ну не такая как ты рассказал…
- Кто про те хохмы рассказывал, или не были на передовой, или сочинители. Правду вообще лучше не рассказывать, и не вспоминать. Я про то всегда забыть хотел. Помнишь, ты мне все спрашивала, почему я по телевизору военные фильмы никогда не смотрю. Там либо вранье, а если правда, то я опять все вспоминаю, что там было. Лучше вообще не смотреть. И гречку лучше не есть… Когда забываю, вроде могу жить, если вспомню – нету никакой мочи, потом сны снятся и голову словно обручем давит. Сколько за войну у меня всего случилось, и ранения и госпиталя, смертей сколько… А вот это… не могу, лицо того танкиста и каша с кровью… Мать знает, она мне никогда гречку не готовит и сама не ест. А эту, что ты в буфете нашла, она для тетки твоей бережет. Уж больна та ее любит. Когда приезжает она ее ей отдельно готовит. Потому я тебе и не рассказывал, про то тебе вообще лучше не знать. Но раз уж так вышло, теперь и ты знаешь.
- Властьимущие – это не боги, а люди с обыкновенными, присущими обычным смертным пороками и недостатками,- не раз говорил своему малолетнему сыну Виктору его отец, хирург больницы одного южного курортного города Семён Позвоноглу.
Такие речи в ту советскую эпоху были не безопасны и даже на кухне "истинные" советские люди говорить такое опасались. Но отец Виктора не являлся "истинным" советским и потому на окружающую действительность смотрел несколько иначе.
- Какими пороками и недостатками?- где-то лет в тринадцать решил уточнить Виктор.
- Ну, например, царь Николай обыкновенный подкаблучник, Сталин – урка, правда необыкновенный, а Хрущёв просто шут гороховый.
- А Брежнев?- с интересом осведомился Виктор о новом генсеке, год назад воцарившемся в Кремле, сместившим "шута горохового".
- Халявщик,- без тени уважения охарактеризовал отец и эту властвующую особу.
- Почему?- не понял отца Виктор.
- Человек, который в молодости на халяву крал мешки из вагонов, которые разгружал, никем иным быть не может,- наставительно пояснил отец.
Откуда родителю был известен этот факт из биографии генсека, Виктор так и не узнал. Отец вскоре бросил мать и, естественно, их с сестрой, обженившись на своей молодой ассистентке. Мать, заведующая одной из городских поликлиник, и без того часто болевшая, после ухода мужа совсем слегла. Через полгода она тихо скончалась, и Виктор фактически остался сиротой. Правда, сестра уже успела закончить медучилище и как могла заменяла ему мать. Но разве возможно молоденькой девушке, которая сама рвётся "жить да радоваться", посвятить себя полностью младшему брату?... Десятилетку Виктор кое-как закончил, но дальше... В институт с такими отметками в аттестате соваться было бессмысленно, идти по семейной дорожке в медучилище – отец никогда не советовал, да он и сам не хотел. Работать?...
Виктор считал отца предателем, но в то же время и очень умным, нестандартно мыслящим человеком. Его высказывания, советы он помнил и старался руководствоваться ими в жизни. Так вот, насчёт работы отец высказывался так:
- Лучше заниматься чем угодно, только не "вкалывать". Запомни, сынок, для того и становятся начальниками, чтобы не работать самим, а заставлять работать других. Но это не каждому дано, не каждый способен получать от этого истинное удовольствие, да и не так-то это легко, требовать, заставлять. Потому лучше всего в этой жизни устраиваются люди, которые делают вид, что работают. Например, освобождённые партийные и комсомольские работники, или замполиты в армии. Это первые халявщики – ни за что не отвечают, ничего не делают, только изображают кипучую деятельность и за это неплохо получают. Сейчас такое время - халявщик у власти, потому всем халявщикам хорошо.
Насчёт халявной жизни замполитов в армии отец знал по той причине, что как бывший армейский хирург, поддерживал связь со своими фронтовыми товарищами, оставшимися после войны в ранге военных врачей.
Крепко засели в голове Виктора отцовские "лирические отступления". Он не слыл активистом в школе и потому "рвануть" по комсомольской линии к вожделенной, нетрудной и перспективной работе шансов не было. Насчёт карьеры армейского политработника Виктор задумывался всерьёз, но не знал, как к этому делу подступиться – посоветоваться было уже не с кем. Проболтавшись год после школы, он в мае 1970 года был призван на действительную службу. Уже будучи солдатом, Виктор узнал, что и в армейские халявщики попасть непросто. Для этого необходимо поступить в военно-политическое училище...
В те годы статус офицера в стране оставался ещё относительно высоким. Оклад даже младших офицеров, как правило, раза в полтора превышал средний заработок рабочих и служащих. Тогда в военные училища ещё шли не только троечники, и для девушки считалось удачей выйти за офицера замуж. Тем не менее, "цена" офицера год от года падала. Служба по "дырам", нервная работа с личным составом и т.д. и т.п. Кроме этого, офицер просто сильно рисковал здоровьем: лётчик преодолевал звуковой барьер, локаторщик облучался высокой частотой, ракетчик бета и гамма излучением, химик тоже... Советские офицеры, увы, были не кавалергарды, ездившие на лошадях и имеющие на вооружении палаши, а для всевозможных услуг денщиков...
От всех этих "положительных" факторов конкурс в военные училища уменьшался и к семидесятым годам даже в такие привилегированные, как московское ВОКУ, минское ВИЗРУ, киевское ВИРТУ... не превышал двух-трёх человек на место, а в тех, что поплоше так и вообще наблюдался откровенный недобор курсантов и брали всех подряд, даже с двойками. И только военно-политические училища оставались желанными для очень многих молодых людей. В стране, где у власти стоял бывший армейский политкомиссар, политработники всех мастей были "на коне". Они не получали доз облучения, не бились головами о танковую броню... они отвечали за политико-моральное состояние воинских коллективов, то есть ни за что конкретно. Ну и ещё, они любили возглавлять всевозможные распределительные комиссии, типа лавочных, дабы быть поближе к промтоварному и продуктовому "корыту", что в стране всеобщего дефицита, значило очень много. Отсюда и конкурс в те самые училища ниже десяти человек на место не опускался.
Ознакомительная версия.
