Юнна наполнила кофейник водой. В ванной перед зеркалом, глядя на свое лицо, она, внезапно ожесточившись, подумала; «Нет, так дальше не пойдет… Эти новеллы, которые никогда ничем не завершаются, а только все тянутся и тянутся, и переписываются вновь, и отвергаются, и снова пишутся, все эти слова, которые переставляются с места на место и заменяются одно на другое… а я не могу вспомнить, какими они были вчера и что случилось сегодня, я устала! Я пойду и скажу ей об этом, скажу сейчас же… Не могла бы она, к примеру, описать меня так, чтобы получилась емкая и убедительная картина, верное представление обо мне? Что можно сказать — широкое холодное лицо, порядком изборожденное морщинами, каштановые волосы с проседью, крупный нос?»
Юнна вошла с кофе и сказала:
— Попробуй описать, как выгляжу я.
— Ты это всерьез?
— Да!
— Только пол чашки, — сказала Мари. — Я собираюсь пойти к себе. — Немного погодя она сказала: — Мне стоит попытаться описать что-то терпения ради И из упрямства. Каким-то образом выявить, что ты не желаешь иметь ничего другого, кроме как… ну да, кроме того, что желаешь ты. Подожди немного… У твоих волос необычный бронзовый оттенок, особенно против света. Твой профиль и твоя короткая шея наводят на мысль о древних римлянах — ну, ты понимаешь, об императорах, воображавших, что они — бог и пуп земли… Подожди — эти движения и манера ходить. А когда ты медленно поворачиваешь свое лицо ко мне. Глаза…
— Один — серый, а другой голубой, — заметила Юнна. — Теперь выпей-ка кофе, ведь ты, хочешь не хочешь, будешь еще работать. Начнем все с начала. Читай медленно! Время у нас есть. Сосредоточься на образе Антона, он должен получиться живым. Пожертвуй Георгом, в конце концов, если это необходимо. Читай медленно! Калле говорит: «Фрёкен, еще три бокала…» Не спеши! Мы будем следить за ними, будем настороже. Каждый раз, когда что-то не сойдется, мы прервем чтение. Каждый раз, когда получится что-то похожее на идею, мы остановимся. Ты готова? Читай!
Туве Янссон
Вестерн категории «В»[32]
Юнна пришла с бутылкой «бурбона»[33], графином воды и коробкой сигарилл «Кортес».
— Ага, — сказала Мари, — у нас будет Дикий Запад! Это вестерн категории «В»?
— Да! Ранняя классика.
В комнате было довольно холодно. Мари завернулась в одеяло.
— Когда будем смотреть?
— Собственно говоря, — сказала Юнна, — собственно говоря, лучше бы мне посмотреть этот фильм в одиночестве.
— Обещаю не говорить ни слова.
— Да, но я знаю, о чем ты думаешь, и поэтому не могу сосредоточиться. — Юнна налила «бурбон» в стаканы и продолжала: — Ты считаешь, что вестерн снова и снова злоупотребляет одной и той же темой. Может быть… Но надо понимать, что американцы влюблены в свою историю, которая была такой короткой и стремительной, они говорят о ней снова и снова… Ты влюблена в Ренессанс? А какое тебе дело до древних египтян? Или китайцев?
— Не особенное, — ответила Мари. — Они просто существуют, то есть существовали.
— Замечательно! Не думай, что я защищаю второсортные вестерны, но только представь себе, как это было вначале… Отвага! Отвага и терпение! И любопытство — оказаться среди самых первых, кто открывает и завоевывает новую страну, новый континент!
— Завоевывает! — повторила Мари и плотнее завернулась в одеяло.
— Да, да! Только не говори мне об индейцах и все прочее о пресловутой жестокости, о произволе, такое случалось с обеих сторон. Большие начинания всегда влекут за собой азарт и горячность, это ведь так, не правда ли? Посмотри на их маленькие заброшенные поселения в самых пустынных местах, подумай о том, в какой опасности они все время жили… Им необходимо было обрести строгое, непреклонное чувство справедливости, необходимо обрести Закон на свой собственный лад, чего бы это ни стоило…
Юнна отложила сигарку в сторону.
— Не тянет, — сказала она, — неважный сорт!
Мари заметила, что, возможно, сигаркам пришлось слишком долго ждать, они залежались, и Юнна продолжала:
— Возможно, беззаконие обладает своими собственными законами. Разумеется, случались ошибки, они жили так бурно, что попросту не успевали подумать, это моя точка зрения. Но ошибки случаются и теперь, разве нет? Вешают, так сказать, не того парня?
Наклонившись, Юнна серьезно разглядывала свою подругу.
— Чувство чести, — сказала она. — Поверь мне, никогда чувство чести не было столь сильным, как в то время. Дружба между мужчинами… Ты говорила, что у них идиотские героини. Но убери их, забудь их, и что ты найдешь? Дружбу между мужчинами, которые неизменно благородны по отношению друг к другу. Это главная идея вестерна.
— Я знаю, — сказала Мари, — они честно дерутся, а потом — друзья на всю жизнь. Если самого благородного из них в конце концов не подстрелят, он жертвует собой под звуки дешевой музыки.
— Опять ты злишься, — сказала Юнна.
Она сняла салфетку, прикрывавшую экран телевизора, и вставила кассету.
— Но все-таки! — продолжала Мари. — Все именно так, как я говорю; все время одно и то же. Они скачут верхом точь-в-точь мимо тех же самых гор и тех же водопадов и такой же мексиканской церкви. И мимо тех же салунов. И воловьих упряжек. Неужели они никогда не устанут от этого?
— Нет! — ответила Юнна. — Они не устанут. Идея в том, чтобы снова увидеть то, что ты представлял себе… о чем ты мечтал, разве не так? Воловьи упряжки, что пробиваются вперед сквозь неизведанное, вопреки опасности. Будь это замечательный вестерн, второсортный или совсем плохой, все равно они знают, что должно быть именно так, и они горды этим, и, быть может, это дает утешение. Так я полагаю.
— Да, — сказала Мари, — да, возможно, это правда.
Но Юнна, войдя в азарт, запальчиво продолжала и заявила, что ты, мол, не права, когда являешься сюда и говоришь о повторах, о том, что все время одно и то же, и вообще… с твоими новеллами точно так же: одна и та же тема снова и снова, а теперь ты можешь задернуть шторы, через три минуты начинается.
Мари уронила одеяло на пол и чрезвычайно медленно сообщила:
— Думаю как раз сейчас пойти и лечь спать.
Заснуть было трудно. То они скачут галопом мимо Красной горы! Ха-ха! То играют в покер в Hon-key-tonk[34]… Они разбивают бутылки, девушки кричат. Лестница, ведущая наверх, скрипит и разлетается на куски!
Мари проснулась от звуков трубы и тотчас поняла: фильм добрался до момента, когда отважные герои сражаются в последнем форте, быть может, там сотворили что-то скверное с индейцами, — все, кроме тех, кто погиб, возможно, прощают всех. Теперь играют «Му darling Clementine»[35], и, стало быть, эта Клементина наконец поняла, кого она все время любила.
А теперь: Юнна выключает телевизор, перематывает ленту в кассете обратно. Она чистит зубы, ложится и не произносит ни слова.
Мари спросила:
— Хороший фильм?
— Нет. Но я все-таки сохраню его.
— Во всяком случае, «Му darling Clementine» мне нравится, — сказала Мари. — Эта мелодия повторяется у них всякий раз, но по-своему она хороша!
Юнна встала и закрыла окно, в которое залетал снег. В комнате было очень спокойно. Прежде чем заснуть, Мари спросила, могут ли они посмотреть этот вестерн как-нибудь в другой раз, и Юнна ответила, что, пожалуй, это возможно.
Туве Янссон
В большом городе Финиксе[36]
После долгой поездки автобусом через весь штат Аризона Юнна и Мари прибыли поздним вечером в большой город Финикс и поселились в первом попавшемся отеле недалеко от автобусной остановки. Отель назывался «Маджестик» [37] — неуклюжее, тяжеловесное здание постройки двадцатых годов, с претензией на высокий стиль: холл с длинными стойками красного дерева под сенью пыльных пальмовых листьев, широкая лестница, ведущая ввысь, во мрак верхних этажей, ряд оцепенелых, обитых бархатом диванов… Все было чересчур большим, кроме портье, совсем маленького под венчиком седых волос. Он дал ключи от номера и бланки, которые надо было заполнить, и сказал:
— Лифт в вашем распоряжении еще двадцать минут.
Лифтер спал сидя, он был еще старше, чем портье. Он нажал кнопку третьего этажа и снова уселся на свой обитый бархатом стул. Лифт казался большой гремучей клеткой, украшенной бронзовым орнаментом; он поднимался очень медленно.
Юнна и Мари вошли в свой номер: неподвижная пустота заброшенного пространства, слишком много мебели… они легли спать, не распаковав вещи. Но спать они не могли; поездка на автобусе снова и снова проплывала перед глазами со всеми изменяющимися ландшафтами: пустыни и горы, окутанные снегом, безымянные города, белые соленые озера и быстротечность пребывания в том или ином месте, куда никогда больше не вернешься и где ничто не ведает об этом. А путешествие все продолжается и оставляет за собой, час за часом, долгий-предолгий день в серебристо-голубом автобусе «Грейхаунд»[38].
