И теперь, когда глазами можно было охватить нескошенное, теперь косить стало легче. А тут еще на взлобье место пошло доброе: аржанец стоял густой, колос к колосу, и чистый, без худой травинки. И коса его брала хорошо, с хрустом. Легко шла коса, оставляя после себя низкую ровную щетину. И вот здесь, впервые за эти дни, Степан косил с удовольствием. Рядок пошире брал – рука просила – и проходил его быстро. Один, другой, третий… Будто и жара стояла такая же душная, парило уж какой день, и пот досаждал. Но этот легкий полет косы и звучный ясный хруст срезаемых стеблей словно завораживали, не давали остановиться.
– Ты, парень, к-кончай! – раздался вдруг сзади голос. – Р-разошелся, как т-трактор. К-капитально!
Степан оглянулся. Конечно, это свои пришли: Алешка и Володя-киномеханик.
– А-а, помощнички! – обрадованно воскликнул Степан. – Лексей, вон коса лежит, бери.
– Вставь ее себе з-знаешь куда… – спокойно ответил Алексей. – Давай лучше выпьем.
– К-капитально!
Уселись здесь же, на бережку, возле омута. На огороде луку нарвали.
– А стакан? – огорченно сказал Володя.
– Б-барбосы, – сплюнул Алешка. – Ч-чего бы бе-без меня делали!
Он встал и пошел в глубь сада, туда, где терны непролазной стеной стояли. И скоро вернулся со стаканом.
– П-па всему х-хутору инструмент рассредоточен. К-капитально!
Выпили понемногу.
Степан на Володю пристальней поглядел и присвистнул.
– Чего это у тебя с носом?
Володя потрогал нос. Он у него в шрамах был, в свежих, еще розоватых.
– К-кобель ему, – встрял Алешка. – По пьянке.
– Какой кобель? – изумился Степан.
– А-абыкновенный. Он с ним а-абъясняться стал. По пьянке. Па-пацеловать хотел или в морду п-плюнуть. Неясно. Ну, тот его и цапнул. К-капитально.
Володя вздохнул, недовольно поморщился, сказал:
– Давай, выпьем.
– Эта скотина, – окончательно овладел разговором Алешка (он после второй чарки вроде и заикаться меньше стал), – скотина всякая ненавидит пьяных. К-ка-питально вам говорю. Я вот индюков водил в прошлом году. Приду пьяный, они по-своему бельмечут, бегут и на меня к-кидаются. Щиплют, гады, к-капитально! А на следующий день, – торжествующе оглядел он собеседников, – дохнут. К-капитально! Щиплют и дохнут! Все перевелись.
Одной бутылкой, конечно, не обошлось. Степан за второй смотался. Тут уж совсем хорошо стало. Правда, говорил все больше Алешка. Ну, это всю жизнь так было: если он в компании, остальные могут рот завязывать.
– Н-ну, вот. Работаю я, значит, на ферме. М-молоковозом. К-капитально работаю, не придерешься. День животноводов пришел. Всем п-премии дали, грамоты. А мне не обломилось. Ну, грамоты, хрен с ними. Пе-переживем. А где премия? Зажали. К-капитально! Я сразу к бригадиру…
Хороший был мужик Алексей. Когда-то первый парень на хуторе. И учился хорошо. Техникум сельскохозяйственный кончил. Женился, работал зоотехником, две дочки у него. А потом стал выпивать. Крепче и крепче. И пошло все наперекосяк.
– Н-на разных работах теперь. Это лучше. Скотина эта вся мне н-надоела. Вонючая. К-капитально!
Володя-киномеханик – тот больше на жену да на тещу жаловался:
– Пристали: коси да коси. Всю шею переели. Вроде не успею.
– Трава может перестояться, – сказал Степан.
– Сожрут, – убежденно ответил Володя. – Давай лучше выпьем.
– К-капитально!
Потом среди разговора Алешка вдруг замер.
– Ш-ша, – произнес он. – М-молчок, – и прислушался. – Фа-фашисты приближаются, – вскочил он на ноги. – К-капитально! Скрываемся.
– Какие фашисты? – спросил Степан.
– Ху-хуже настоящих… Я их з-за километр чую. Про нас м-молчок. Мы в па-пар-тизаны…
Алексей с Володькой подались вдоль берега по садам, к плотине. А через минуту-другую – Степан только за косу взялся – появились бабы, Алешкина и Володькина.
– Наших не видал? – спросили они.
– Нет, – сказал Степан.
– Где же их черти носят? Трава стоит.
– Мой нынче и на работу не пошел. Говорит, с утра зачну.
– Выходит, не сбрехал, зачал с ранья. А вот когда кончит?
– Как упадут под забором, так и кончат.
Постояли бабы, пожаловались и ушли.
А Степан в речке поплавал, охладился и косил до самого вечера, пока к вербам не подобрался. Алешка с Володей-киномехаником больше не приходили.
За ужином мать радовалась, места себе не находила. Не раз переспрашивала:
– До верьбов? Это против огорода какие?
– Ну, до них… а то до каких, – отвечал Степан.
– Да прям не верится. Это какую страсть божию помог Господь одолеть. Теперь бы он, милостивец, дождя не наслал. Я завтра на работу не пойду. За два дня мы бы управились. Скопнили бы. Ешь, мой сынок, ешь. Свежих щей наварила. Такие расхорошие получились, – мать и за самогонкой в чулан сбегала. – Выпей с устатку.
Степан принес из кухни стаканчики, бабке налил и матери. Мать с трудом половину выпила, крутила головой. А бабка хоть и старше ее чуть не вдвое была, выпить любила. Щами захлебав, она сказала:
– А дождю быть. У меня какой день коленку – как кошка лапкой дерет.
– Да может, зашибла просто, мама? – испуганно проговорила мать, оставляя еду. – Неужто Господь в такое время допустит!
– С Богом судиться не будешь, – назидательно сказала бабка. А потом успокоила: – Ничего, без дождя сена не бывает. А може, он нас не заденет, стороной обойдет.
– Вот так-то бы лучше, – вздохнула мать. – Я вот планую за субботу-воскресенье все добрать, копны скласть. А на той неделе, мой сынок, еще можно бы покосить в степи или по лесу. У прудов, говорят, трава добрая.
Степан опешил:
– Да ты чего… Куда тебе еще… Возов семь-восемь будет.
– И-и, – отмахнулась мать. – Насчитал, считака… Точно. Меньше семи не будет. Хороших возов. Да у тебя еще с того года сколько осталось.
– Мой сынок! – всплеснула руками мать. – Ты погляди на людей! Каждый старается поболе запасти. Убиваются люди с утра до ночи. Ты у Тарасовых погляди. Они в прошлом году такую страсть божию наворотили – до небес! А в этом году… Да они по этому лету… Огрузются.
– Ну зачем тебе столько? На всю жизнь не запасешь. Мыши поточат, и выкинешь. Давай, бабушка, еще маленько выпьем с тобой.
– Ты погляди, какой он у нас, – сокрушалась мать. – Ну, прям какой-то Егор-наперекор. Ты ему одно, он другое. Сено, говорит, зачем. А скотину чем кормить?
– О-ох, у тебя скотины! Корова да козы. Сколько? Семь штук. Да три овцы. За глаза хватит. А вообще-то вы с бабушкой вдвоем. Пора все переводить. Оставь корову, пару коз на пух – и всё. Поросенок на мясо есть. Гусей полно. Куры. Куда тебе все эти телки, овцы…
Мать ошеломленно, через силу улыбнулась.
– Какой ты у меня все же простоватый! Ты погляди, как люди живут. По скольку чего держат. Кабанов сколько. Коз да овечков до полусотни доводят. Про птицу уж не говорю. Каждый старается расширить хозяйству до невозможностей. Все ж это денежки! Пух – денежка, овечки – забей – денежка! Ты знаешь, мой сынок, по скольку люди за утей да за гусей берут?! А за платки! Такие сейчас цены хорошие пошли, только не ленись.
– Да зачем тебе деньги! О себе подумай, руки пожалей!
Мать даже с лавки приподнялась.
– И-и-и… Нет, все же ты чуток глуповатый. Да деньги же это… С деньгами я… Люди каждую зиму в Москву едут. Напривозят всего. Скатертя какие, накидки, покрывала, шторы, тюль… По скольку всего у людей в сундуках лежит. Холодильники у всех, мотоциклы, машины. Жив был бы отец… Мы б с ним развернулись. Обязательно б машину купили. Не отстали б от людей!
– Зачем тебе машина?
– Снова-здорова! Да сели б и поехали тебя, например, со станции встренуть.
– Я раз в год приезжаю.
– Сели б и в гости поехали в Назмищу к братьям да сестрам, – не сдавалась мать.
– Тебя туда трактором не вытянешь. Помнишь, как приедут за вами, а ты ни в какую? И сама не едешь, и отца не пускаешь.
– Конечно. Чего я туда поеду? Чтоб отец напился.
Степан расхохотался.
– И-и-и, – покачала мать головой, – я тебе откровенно, мой сынок, скажу: ты где умный, а где Ванюшка-дурачок. Ну чистый Ванюшка. Аки наг, аки благ. В кого ты уродился? Мама, были у нас такие в породе, а?
Бабка ответила не сразу. Подумала, ртом беззубым пожевала.
– Ефимка был… Нюрин сын. Это из Сокаревки, из Авдеевых. Не упомню, кем он нам доводился. Этот Ефимка все на гармошке играл. Где какая гулянка, он работу кидает и бегом туда.
Мать обрадовалась.
– Во-во-во! И нашему ничего не нужно. Корову продай, козов не держи, овец переводи, телок тоже лишний. Так, живи абы-абы. Чистый Ефимка. Вот он лучше бы в дядю свово, – завистливо вздохнула она, – в дядю пошел, в назмищенского, в Алексея Михалыча. Вот тот – хозяин. Тот копеечку не проточит. Это ж надо такую домину выстроить! – со сладким ужасом проговорила мать. – Такую страсть божию! И все по ночам доставал да за самогоночку. Вот бы в кого тебе уродиться. Это б счастье…
– Да-а, – мягко рассмеялся Степан.
