— Конечно! И я готов на все! — взволнованно, но твердо ответил Сын Вождя.
— Вот и хорошо, — как-то очень просто сказал Новый Вождь. — Теперь мы подумаем над тем, как вам отдохнуть после всего пережитого и набраться сил для грядущих великих перемен в вашей судьбе. Признайтесь, вам было нелегко, много пришлось пережить?
Сын Вождя пожал плечами: на фоне того, что ему только что было сказано, какое имели значение эти семь лет на Соловках?
— Вы правы, — понял его Новый Вождь, — не стоит держать обиду на исторический процесс и его закономерности. Впрочем, очень может быть, что в аресте вашей матери и вашем в двадцать третьем сыграла свою роль не история, а обыкновенная женская ревность… Но мы сейчас об этом пока не будем. Мы постараемся сделать так, чтобы вы забыли все плохое. А теперь вы поедете отдыхать. Вы когда-нибудь были на Кавказе?
— Нет…
— А на Черном море?
— Тоже не довелось.
— Так мы вас отправим и на Кавказ, и на Черное море сразу.
Он улыбнулся и оглянулся на своих товарищей-вождей. Те тоже глядели на Сына Вождя с добрыми и ободряющими улыбками.
— А моя мать?
— Мы разыщем ее следы, будьте уверены. А сейчас мы пожелаем вам хорошего отдыха!
И сам Новый Вождь пожал ему руку! Вслед за ним из-за стола поднялись остальные четверо и, соблюдая какую-то им одним понятную очередность, по одному подходили к нему и тоже пожимали ему руку, желая при этом благополучного путешествия на юг и хорошего отдыха.
Новый Вождь проводил его до дверей и даже раскрыл их перед ним. Сын Вождя заметил, что с Тем никто за руку не прощался. Из дома они вышли к автомобилю вместе, и, открывая для него дверцу автомобиля, Тот тихо сказал ему:
— Я вас поздравляю.
Они сели в машину, но уже без охранников — только они двое и шофер. Впрочем, следом за ними ехала еще одна черная машина, так что охранники все же были неподалеку.
На Черное море они отправились поездом. Тот наконец представился ему и звался теперь товарищем Гавриловым. Он ехал в одном купе с Сыном Вождя и спал на второй нижней полке — верхние оставались незанятыми до конца их путешествия. Сопровождавшие их двое военных ехали в соседнем купе и дорогой держались очень скромно, в сторонке: например, ходили в вагон-ресторан всегда в одно время с ними, но никогда не садились с ними за столик.
Все три дня пути Сын Вождя почти неотрывно глядел в окно. Когда они ходили обедать и ужинать в ресторан (завтрак им приносили прямо в купе), он обязательно занимал место по ходу поезда и продолжал жадно смотреть на проносившиеся за окном пейзажи. Он, конечно, с детства знал, что живет в огромной стране, но только сейчас вполне оценил, насколько она велика и как разнообразна ее природа. Уже на второй день пути климат и пейзаж за окном резко переменились, воздух, врывавшийся в приспущенное окно, стал раскаленным. На станциях Гаврилов покупал клубнику и черешню, сам их мыл в туалете и щедро угощал Сына Вождя.
Наконец они прибыли на место. Он вышел из вагона вслед за Гавриловым и полной грудью вдохнул ласковый морской воздух: пахло какими-то разогретыми на солнце травами, пахло людьми, которым жарко, пахло паровозным дымом, мазутом и совершенно отчетливо — морем!
На вокзале Сына Вождя и Гаврилова встретила молчаливая группа военных. Их усадили в черный автомобиль и повезли по дороге, идущей вдоль берега моря.
Наконец они прибыли на место. Совсем недалеко от моря, отделенный от него только темно-серой асфальтовой полосой шоссе и железнодорожной насыпью, за высокой кирпичной стеной располагался санаторий «для ответственных работников страны», как сказал ему товарищ Гаврилов.
Раскрылись железные ворота в кирпичной стене, и машина въехала на территорию санатория.
Сразу за воротами стояла небольшая каменная будка. Оставив Сына Вождя стоять на дорожке, Гаврилов вошел в будку и, как можно было понять по его голосу, хорошо слышному через открытое окно, стал звонить в Москву и докладывать кому-то об их благополучном прибытии на место.
Несколько белых корпусов прятались в глубине роскошного парка, а вблизи он видел ухоженную зелень газонов и множество чудесных южных цветов, названий которых он не помнил, а может быть, и не знал никогда. Над обычными деревьями парка высились верхушки высоких пальм, размахивающих на ветру длинными и гибкими темно-зелеными перьями. Сын Вождя стоял возле своего чемодана и оглядывался в восторженном изумлении.
Откуда-то сверху на него наплывал пряный, чуть лимонный запах; он поднял голову и увидел большое темнолиственное дерево, на ветвях которого покачивались неправдоподобные огромные белые цветы. «Магнолия», — вдруг вспомнил он. Он видел такие деревья в полузабытой прошлой жизни. Он вспомнил нарядных людей, белые платья и кружевные зонтики дам, целые горы цветов на улицах, ослепительно-белые, до ломоты в глазах, жестко накрахмаленные скатерти и салфетки на столиках, просторно расставленных на веранде ресторана. Он вдруг вспомнил даже вкус холодного лимонада из высокого запотевшего бокала. «Пей маленькими глотками, не то простудишь горло», — говорила ему мама. «Ницца» — так называлась та удивительная жизнь.
— Берите чемодан и пойдемте разыскивать наше пристанище!
Он вздрогнул, услышав голос Гаврилова, но послушно наклонился и поднял довольно тяжелый чемодан со своими вещами, которых он еще сам не видел.
Они прошли мимо цветников, мимо пруда со старыми ивами на берегу и каменной беседкой на островке, мимо прелестной прозрачной рощицы бамбука.
«Пристанище» оказалось отдельным маленьким домиком, наполовину укрытым за высокими кустами роз. В домике была гостиная, ванная комната с туалетом и большим окном и две спальни: одну занял Гаврилов, вторую он предложил Сыну Вождя. Он сказал, что в домике они будут жить вдвоем.
Сын Вождя прошел в свою спальню. Он поставил чемодан возле платяного шкафа, присел на аккуратно застеленную кровать и покачался, наслаждаясь упругостью пружинного матраца. Потом положил чемодан на письменный стол, стоявший у окна, раскрыл его и, радуясь каждой вещи, начал раскладывать все по местам. Белье, халат, несколько рубашек, спортивный костюм и белый костюм из сурового полотна, легкие туфли с дырочками — сандалеты. Он оглаживал каждую вещь и раскладывал, развешивал, перекладывал и перевешивал, и получал от этого истинное удовольствие.
Разобрав вещи, они с Гавриловым по очереди приняли ванну, немного отдохнули и отправились обедать в один из больших корпусов. И какой же обед им подавали! Впрочем, теперь уже и не вспомнить, какой именно обед был им подан в первый день по приезде, — в санатории прекрасно кормили во все дни их пребывания в нем. Да и не важно это, в конце-то концов, не в этом дело, хотя именно в столовой все и началось…
Очень умен был товарищ Гаврилов. Он водил Сына Вождя в общую столовую, чтобы тот не чувствовал себя изгоем, отверженным, арестантом, но умел как-то так подгадать время, что, когда они входили в общий зал, там уже почти все столики были пусты.
Потому ни у кого не могло сложиться впечатление, что они намеренно избегают соседей.
Почти всегда еду им подавала одна и та же девушка, совсем юная, на вид лет шестнадцати. У нее была загорелая кожа, стриженые короткие русые волосы, детские, еще не совсем сформировавшиеся черты лица и серые глаза. Сыну Вождя она очень нравилась, но он терялся, когда она, улыбаясь, подходила с подносом к их столику, выставляла кушанья и желала приятного аппетита.
— Симпатичная комсомолочка, — заметил как-то Гаврилов.
Сын Вождя ничего не ответил, но почувствовал, что краснеет от гнева: что-то в голосе Гаврилова ему очень не понравилось.
Однажды Сын Вождя услышал, как ее окликнул кто-то из других официанток: «Марина!». Так он узнал ее имя. Марина была первой женщиной, которую он видел так близко и так часто после долгих лет пребывания среди мужчин, не считая, конечно, тюремных надзирательниц и курсанток милицейской школы — но, помилуйте, разве же это были женщины!
Раза два он видел, как Марина проходила по дорожкам парка, но всегда на значительном расстоянии от него. Если бы даже он вздумал окликнуть ее, ему пришлось бы кричать — а это было бы и невежливо по отношению к девушке, и свидетельствовало бы о крайней его невоспитанности.
Как-то он увидел Марину на пляже. Это было вечером. Сын Вождя понемногу учился плавать, но очень стеснялся и своего неумения, и своей нездоровой худобы; они с товарищем Гавриловым обычно ходили купаться рано утром или уже к вечеру, когда пляж пустел. Гаврилов сам учил его плавать и даже поддерживал его в воде. Именно в один из таких вечеров, барахтаясь в воде неподалеку от Гаврилова, Сын Вождя увидел, как по пляжу, помахивая на ходу полотенцем, неспешно идет Марина. У него захватило дух, и он чуть не нахлебался воды, увидев ее. Марина, конечно, была в купальнике, но для него она была как бы обнажена.
