— Дон Танкреди! — позвал он.
Гробовое молчание.
Пассажиры безмолвствовали, вытянув лица над человеческим осколком. Поезд тем временем поехал среди гор и снегов, очень медленно, почти бесшумно. Из соседнего купе по-прежнему доносился писклявый голос женщины, которая с самого начала поездки не закрывала рот ни на минуту.
— Быть может, он спит, — пробормотал молодой человек.
Он придвинулся к крохотному обломку еще ближе.
— Дон Танкреди! — позвал он громче.
Тут послышался тонюсенький голосок, похожий на писк комара, который недовольно сказал:
— Ну что там?
Молодой человек еще раз сделал знак другим молчать.
— Как вы себя чувствуете? — спросил он у чечевичного зерна.
— А как по-вашему? — ответствовал голосок. — Так себе.
— Ой, такого я и представить себе не мог! — сказал любитель острых ощущений, бледный как полотно.
Дон Танкреди прошел по рукам среди жалостливых восклицаний. Вдруг Сусанна по неосторожности уронила его на пол, и несчастный дон Танкреди раскололся на две части. Гверрандо подобрал больший кусочек и положил его на колени женщине.
— Дон Танкреди! — позвал он с трепетом.
— Ну что еще?
— Вы ушиблись?
— И вы еще спрашиваете? — закричал голосок, все более раздражаясь. — Я страшно расшибся. В следующий раз будьте осторожнее, черт возьми! И потом, вы же знаете, я не люблю показываться в таком виде.
— Прошу прощения, — почтительно сказал молодой человек.
Пассажиры были подавлены, и Филиппо уже собирался принести извинения дону Танкреди, как вдруг поезд остановился. Незнакомец едва успел наспех собрать свои вещи, запихав их в чемодан. И когда поезд уже трогался, он вышел и исчез в ночи, пожелав нашим друзьям доброго пути.
— Посмотрим, можно ли хоть немного посидеть спокойно, — пробормотал Филиппо, вытягивая ноги на свободное место, оставленное элегантным молодым человеком. Он натянул одеяло на голову и приготовился спать, как вдруг послышался тоненький, исполненный гнева, голосок:
— Этот болван Гверрандо забыл меня в поезде.
Все вздрогнули.
— Дон Танкреди! — закричала Сусанна.
Дон Танкреди. В спешке щегольски одетый молодой человек выронил будущего тестя, который застрял в складках юбки Сусанны.
— И что же теперь делать? — воскликнул Филиппо. — Вот так влипли.
— Надо вернуть его этому типу, — сказал Солнечный Луч. — Но где же его искать?
Он позвал:
— Дон Танкреди.
— Слушаю, — отозвался голосок.
— Куда вас вез ваш друг?
— На виллу в горах, где живет моя жена; но я не могу сказать точнее и сам я туда бы не доехал.
— Вот беда-то! — простонал Филиппо.
Он взял дона Танкреди из рук своей жены и протянул его любителю острых ощущений.
— Хотите взять его на попечение?
— Я? Я еще не сошел с ума!
— Сделайте доброе дело, возьмите этого несчастного.
— У меня дела поважнее, чем быть гувернером дона Танкреди.
Филиппо был очень расстроен.
— Знаете что, — произнес он, — я его выброшу в окно.
— Не делай этого! — закричала Сусанна. — Бедняжка!
— Позор! — воскликнул любитель острых ощущений.
— Но что же нам делать с этим доном Танкреди? — закричал Филиппо.
— Мы не можем его бросить, — сказала Сусанна. — Надо хранить его, пока его кто-нибудь не востребует.
— Это вопрос гуманности, — сказал любитель острых ощущений.
— Подумайте только, — проворчал Филиппо, крайне раздосадованный, — нам придется кормить его и ухаживать за ним. Хорошенькое дело!
— Тише, — пробормотала Сусанна, — он же тебя слышит.
— А мне наплевать! — проворчал Филиппо.
— Я все устрою, — сказала жена.
Она обратилась к дон Танкреди.
— Успокойтесь, дон Танкреди. Мы найдем способ вернуть вас жене.
— Спасибо, прекрасная синьора, — сказал дон Танкреди.
— Я, — сказал Солнечный Луч, снова пряча на багажной сетке свою шляпу, которая от толчка вагона свалилась на дона Танкреди, — счел бы за лучшее сойти на следующей станции и тут же вернуться назад на следующем поезде. Может быть, мы успеем в Риккамонтана раньше, чем зять дона Танкреди сядет на свой поезд.
Так и решили. Сняли чемоданы с сетки и, в ожидании следующей остановки, снова разговорились.
— Так значит, — сказал любитель острых ощущений дону Танкреди, — у вас имеется жена.
— Да, — ответил этот неисправимый бабник, — я женился на милом и прекрасном создании, которое впоследствии бросил.
— Хорошие дела вы нам рассказываете! — сказал Филиппо.
Сусанна сделала знак поберечь чувства дона Танкреди, который, судя по его состоянию, наказан уже предостаточно. Потом обратилась к нему сама:
— А почему вы бросили свою жену?
Дон Танкреди вздохнул:
— Ради другого милого и прекрасного создания, — сказал он. — В этом-то и состоит мое несчастье. Потому что если бы одна из двух женщин оказалась плохой, если бы она была классической злой женщиной, ведущей мужчину к погибели, я бы бросил ее без всяких угрызений совести; но они, к несчастью, обе были хорошими женщинами.
— Тоже мне причина! — проворчал Филиппо.
— Моя печальная судьба, — продолжал дон Танкреди, — всегда встречать хороших женщин; я постоянно шел от хорошего к лучшему, поэтому, чтобы не обижать ни одну из них, я не рвал никогда ни с одной, обманывая всех их, а в результате всегда обманывал себя самого.
— Бедняжка! — пробормотала Сусанна.
— Я не знаю, — говорил далее дон Танкреди, — кто лучше, мужчины или женщины, но несомненно, что я хуже тех женщин, которых встречал. Я всегда им изменял, в то время как они единственно желали хранить мне верность и готовить мне вкусные обеды. И, что еще хуже, я всегда любил свою жену больше, чем всех остальных. Поэтому сегодня я возвращаюсь к ней, в раскаянии и смущении, через десять лет разлуки.
— Лучше поздно, чем никогда, — заметил Филиппо.
— У вас есть дети? — спросил любитель острых ощущений.
— Дочь, — ответил дон Танкреди, — милое и прекрасное создание.
— И она тоже? — пробормотал Филиппо. — Вы знакомы только с милыми и прекрасными созданиями.
— Так и есть, — сказал дон Танкреди. — Почти все женщины добры и хотят только, чтобы их любили, одевали, кормили, окружали заботой, водили в театр, уважали, оказывали им всяческие знаки внимания и удовлетворяли все их прихоти.
— Какие скромные желания, — пробормотал Филиппо.
— Но пусть начинают привыкать к мысли, что в театр им придется ходить одним, — заметил любитель острых ощущений, — потому что у нас дела.
— Милые и прекрасные создания! — задумчиво повторил дон Танкреди.
— Есть и исключения, — пробормотал любитель острых ощущений, который, казалось, думал о своем.
И невольно поднес руку к длинным царапинам, которые уродовали его щеки.
Дон Танкреди продолжил свою речь:
— Женщины, женщины. Есть женщины, ноги которых открыты выше колен. Они проходят под светом электрических ламп, с накрашенными губами, с пестрыми султанами, блестками на экстравагантных платьях, в невероятных шляпках, с короткими и широкими зонтиками, которые ни на что не нужны и стоили бог знает сколько. Они, казалось бы, говорят: «Смотрите на нас. Вот наши ноги, вот наши обнаженные руки. Почему вы не занимаетесь нами, как когда-то? Почему вы нас больше не любите? Что мы должны сделать, чтобы возбудить ваш интерес? Мы даже отрезали себе волосы, а это немалая жертва. Мы сбрили ресницы. Мы не знаем больше, что делать. Посмотрите на эту шляпку. На нее нельзя не смотреть, господи! Посмотрите хотя бы на этот зонтик. Какой он странный! В длину он не больше ладони, а вместо ручки у него голова собачки в натуральную величину. Вы хоть раз видели более любопытный зонтик?» Но мужчины все более и более невнимательны и разучились любить женщин. Для женщин же любовь все еще составляет великое событие в жизни. Они проходят и кажутся детьми, которые, дабы привлечь внимание отца, занятого другим, являются перед ним с лицом, измазанным углем, и кастрюлей, надетой на голову. Бедные женщины! Если и дальше так пойдет, они просто сойдут с ума.
Дон Танкреди перевел дух.
— Есть девушки, которые вечером возвращаются с работы; вся их жизнь состоит в том, что на них смотрят, пока они пересаживаются с одного трамвая на другой. Бедные девочки, которые ложатся в постель одни! Смотрите на них. Долго смотрите на них. Убедите их в том, что вы ими любуетесь и желаете их. Восхищайтесь их шляпками, делая вид, что не понимаете, что это переделанные шляпы их братьев. Сколько лишений таится под этими шляпками! Эти девушки лишают себя всего, ожидая того, что никогда не наступает, смотрите на них; они симпатичны, когда вечером, в битком набитом трамвае, или торопливо семеня под электрическими фонарями, возвращаются из мрачной конторы в холодный дом, где их ожидают голые стены, заляпанный стол, холодный салат и злые родственники. И все это освещено красноватым светом тусклой электрической лампочки. Смотрите на них, когда, подобно ночным мотылькам, они проходят сквозь короткую полосу света на улице; где иногда, как ночные мотыльки, они обжигают себе крылья и, подобно ночным же мотылькам, исчезают во тьме вниз головой.
