Рита хорошо представляла, как Лена говорит сначала мужу, а потом — кому-нибудь из общих знакомых: «Ну что ж она за все хватается?! Везде лезет. Нигде от нее продыху нет!»
Больно, когда тебя не любит лучшая подруга. И неприятно, когда ты сделала что-то не так. Хотя… Что плохого сделала она, Рита? Попросила свои книги, которые ей нужны. Причем готова потом снова дать их Лене. Вот именно — дать. А не отдать. Это не устраивает Лену. Она хочет, чтобы Рита была добрее, великодушнее, понимала, что Лене эти книги нужны больше, потому что она все-таки психолог. Точнее, она хочет Ритины книги. Рита не отдает — значит, плохая.
Но эти несчастные книги нужны Рите самой, она к ним привыкла, она их любит, читает, хоть и не психолог.
Все, нужно успокоиться. Плохого она ничего не сделала. А Ленино раздражение — это ее, а не Ритины проблемы. Так что нечего брать в голову.
И все-таки не это, не это так тревожило. Инцидент с Леной опять загородил что-то очень важное. Но что? Что?
Как же, как поймать это «что»? Надо все-все отбросить. Про лекцию, про Обухова, про Лену Зорину. Тогда ускользающей важной мысли не за что будет прятаться…
Рита вся измучилась. И тут наконец это мягкое и сладкое погружение в бледно-фиолетовое облако… Бог с ней… Пусть… Все… не важно…
Сон был хуже того, что ему предшествовало. Гораздо хуже. Потому что Рите приснилась библиотекарша. Она была вполне безобидна, тихо бродила между стеллажами и не обращала на Риту, пришедшую в библиотеку поменять книги, никакого внимания.
Но сон все равно произвел на Риту тяжелое впечатление. Проснувшись около четырех утра от беспокойства и тревоги, сознавая, что они связаны с увиденной библиотекаршей, Рита не смогла больше заснуть, долго сидела на кухне, пила сначала валерьянку, потом — корвалол, но так и промучилась без сна до утра.
А буквально через день (точнее, через ночь) библиотекарша пришла к Рите в жутком кошмаре. В кошмаре, в котором было кладбище, в котором светила зловещая полная луна, в котором Рита, как это часто бывает в подобных снах, пыталась бежать, кричать, но не могла ни оторвать от земли налившихся свинцом ног, ни прохрипеть потерявшимся голосом ни единого звука. Бежать нужно было от библиотекарши, которая отделилась от памятника на своей могиле и шла к Рите, грозя ей пальцем и лениво усмехаясь.
Проснувшись от ужаса, Рита разбудила Сашу и просила его не спать, потому что ей страшно.
— Что с тобой, Риточка? — спрашивал обеспокоенный муж.
— Приснилось… Понимаешь… Очень страшно, — бессвязно бормотала Рита, прижимаясь к нему, ища защиты.
— Что, что тебе приснилось? — пытал Саша.
— Не помню, — соврала Рита.
При этом она ясно видела перед собой маленькие злые глаза библиотекарши, смотрящие проникновенно-мстительно, ее злобно-саркастическую улыбку. Господи, и этот палец цвета слоновой кости… Хоть в церковь иди.
Рита и пошла. На следующий же день. Она не знала, как там нужно себя вести. Знала только, что нужно быть в платочке. Платка не нашлось — Рита взяла шарфик.
На паперти сидели нищие: две не очень старые старушки и один совсем молодой мужик с опухшей физиономией. Рита дала всем по рублю и вошла в храм. Там почти никого не было. Бродила служительница, вынимала из подсвечников не догоревшие свечки, счищала накапавший воск.
— Мне бы свечку поставить, — подошла к ней Рита.
— За здравие или за упокой?
Рита задумалась. Чтобы не было снов и чтобы ей не сойти с ума, надо ставить за здравие. За свое собственное здравие. А чтоб успокоить на том свете библиотекаршу — надо за упокой. Так, наверное? Главнее для Риты было первое, но она еще чуть-чуть подумала и сказала:
— За упокой.
— Это на канон надо.
— Куда? — не поняла Рита.
Служительница подвела ее не к иконе, а к металлической подставке со множеством подсвечников с догорающими свечами — над ними возвышалось небольшое распятие.
Рита долго стояла у канона. Нет, обязательно, обязательно нужно иногда приходить в церковь. Здесь тихо и спокойно. И хорошо думается. Думается? Нет, кажется, не так. Наверное, наоборот — хорошо не думается. Голова легкая и светлая. А душа задумчивая и скорбная, как лик богородицы. Но ее, души, задумчивая скорбь — не в тягость, а — в просветление. Время как будто остановилось, не надо никуда бежать, не надо ни с чем напрягаться. А надо только тихо стоять вот так, долго-долго. И смотреть в закрытые глаза Христа.
В течение нескольких дней после страшного сна и посещения церкви Рита не хотела ни видеть Стаса, ни говорить с ним по телефону. Ей удалось избежать и того и другого.
Наверное, догадавшись, что Рита специально прячется от него, Стас пропал на две недели.
Рита сначала затосковала, потом — почти привыкла к тому, что Стаса у нее больше нет. Но до конца привыкнуть не смогла — позвонила.
— Куда ты пропал?
— Уезжал, — ответил Стас сначала как будто спокойно.
А потом выдохнул:
— Ну что ты со мной делаешь? Когда мы увидимся?
Они увиделись в тот же день. Он долго целовал Ритины руки, а потом, подняв голову и настойчиво-просительно глядя ей в глаза, сказал:
— Ты не можешь меня бросить. Я люблю тебя. Мы должны быть вместе.
— Это невозможно. Стас, миленький, ты ведь знаешь, что это невозможно.
— Но почему? Почему? Нет, если ты меня не любишь, то тогда, конечно… Ты не любишь меня?
— Люблю, — сказала Рита. — Очень люблю.
— Скажи это еще. Пожалуйста.
— Я люблю тебя, Стас.
— Значит, все возможно. Значит, нет никаких преград.
— Есть преграды. Ты знаешь. У меня есть Саша и Аркашка. У меня есть мама, которая не переживет. У меня есть свекровь. И еще — куча родственников. Я никогда не смогу. Понимаешь?
— Нет, не понимаю. Мы любим друг друга. Только любовь или нелюбовь может что-то диктовать.
— Если бы это было так…
— Ну почему так много условностей? Ну кто это все придумал?! Скажи, ну почему, почему ты должна мучиться с нелюбимым мужем?
— Разве я хоть раз тебе говорила, что не люблю Сашу? Что я мучаюсь с ним? — Рита удивленно вскинула нарисованные брови.
— Но раз ты любишь меня… — виновато сказал Стас, понимая, что он перешел какую-то границу, неведомую ему, незнакомую и непонятную.
— Да, я люблю тебя. Но это вовсе не значит, что мне опостылел мой муж, близкий и родной человек.
— Но тогда как же? Как понять все? — занервничал Стас, забарабанил пальцами по столу (они снова сидели в «Ямской заставе»).
— Если бы я знала… — горько усмехнулась Рита.
— Но я не собираюсь тебя ни с кем делить! Ты должна быть только моей!
— Да? А я не хочу быть чьей-то. Я — сама по себе. Кошка, которая гуляет сама по себе.
— Это неправда! Ты сама себе противоречишь! Если бы ты была свободна, ты бы не оглядывалась на всех, ты бы просто ушла ко мне. Вот и все.
— Может, ты и прав. Я не знаю. Знаю только, что уйти к тебе не могу. Во всяком случае, пока. Поэтому есть смысл нам с тобой разбежаться…
На последних словах Ритины губы, державшиеся до этого вполне достойно, все-таки задрожали. Но она, на мгновение закрыв глаза, приказала себе: не сметь! И, глядя на сжатые губы Стаса, насупленные брови (Господи, ну как же похож на Аркашку!), произнесла банальное:
— Прощай.
На выходе из ресторана Рита споткнулась и чуть не упала. И почти весело подумала: «Вот она, невербалика, как сказала бы Лена Зорина!»
Стас позвонил через два дня. А через три — они встретились. Стас забрал Риту из бассейна и привез к себе домой.
Его небольшая двухкомнатная квартира была в полном порядке: современно и со вкусом отделанная, обставленная (не то что у Риты с Сашей), оснащенная всяческими «шарпами».
Стас усадил Риту в кресло и, наклонившись над ней, крепко взяв за плечи, сказал:
— Мы говорим о любви, а я еще ни разу не поцеловал тебя. Разве не странно?
— Странно, — задумчиво ответила Рита сначала на слова, а потом так же задумчиво — на поцелуй.
— Останься у меня сегодня, — попросил Стас.
Рита помотала головой и отвернулась.
— Ну хорошо, не будем об этом, — сказал он. — Что ты хочешь выпить?
— Ничего я не хочу выпить. Ты меня с кем-то перепутал.
Стас засмеялся, сел на пол у Ритиных ног и положил ей голову на колени. Она гладила его густые волосы и думала: как же дальше жить? Что делать-то? Разве можно отказаться от этого настоящего мужчины (Лена Зорина, конечно, как всегда, права), за спиной которого можно наконец позволить себе стать слабой, не хвататься за все на свете, чтобы выжить, а просто жить — в достатке и без особых проблем? Разве можно отказаться от любви и радости, которые вот так, на блюдечке с голубой каемочкой, преподносит тебе судьба?
На вопросы эти Рите слышался только один ответ: да, можно отказаться. И нужно. Потому что есть Саша и Аркаша. И она не может сделать несчастным ни того, ни другого.
