Ознакомительная версия.
— Зачем? — снова не понял Деснин.
— Так принимают только чистый алюминий. Все вилки, ложки да кастрюли уже посдавали — теперь вот провода режут. Подожгут — и капают изоляцией в одно место. Целую лужу уже накапали — она даже застывать не успевает. Если он в нее въехал, значит не знал. Да и потом, местные-то сюда и на танке не поедут. Знают, что сами все торцы уже на кирпич разобрали — непонятно как крыша держится.
— Да погоди ты. Кто «он»?
— Как кто? Киллер, едрень фень. Не ехать же ему на машине прямо в деревню — вот он ее здесь и оставил. Вот прям здесь, — Скипидарыч присел на корточки у едва различимых следов. — Глянь, чьи протекторы?
— Иномарка вроде, — приглядевшись сказал Деснин.
— Во, а у нас во всей деревне одна только — у Пафнутия. Да еще у корешей евонных, тех, что к церкви подъезжали. Но я сравнивал — не подходят. Когда Пафнутий на этой тачке в первый раз прикатил, у нас вся деревня высыпала поглазеть — только по ящику такие и видели. Разве что по частям не разобрали, в общем, знают его тачку как свою. А значит здесь стояла чужая тачка.
— Железно, — усмехнулся Деснин. — И это все, что ты хотел показать?
— Не, не все, — Скипидарыч торжественно извлек из кармана некий предмет, в котором разве что по колесику можно было признать бензиновую зажигалку. — На пепелище нашел.
— И что?
— А то, что Никодим сроду не курил.
— Ну, мало ли, это еще не улики, да и какой дурак будет их оставлять?
— Вот и в ментовке мне то же самое сказали, едрень фень. Но все равно — хоть что-то. Тачка стояла? Стояла. Зажигалка была? Была. Тут и без дедукции ясно — поджег.
— Ну ты прям Шерлок Холмс какой.
— Не смейся, — обиделся Скипдарыч. — Я, между прочим, лет 20 назад дело раскрыл. Мне менты даже благодарность выписали.
— Да ну, — равнодушно произнес Деснин, что явно задело Скипидарыча.
— Вот те и да ну. Взяли с церкви тогда Николу угодника.
— Хм, губа не дура, — усмехнулся Деснин, вспоминая свое покушение на эту икону.
— Во-во, — согласился Скипидарыч. — Ну милиция сразу лапки кверху, мол профи работал, улик нет. Насчет профессионализма — это да. Знали, что Никодим как раз ушел в дальнюю деревню соборовать кого-то, да там и заночевал. К тому ж отключили электричество и телефон перерезали. Я как сердцем чуял, вот и пошел глянуть на церковь. А темнота, не видно ни зги, только слышно как решетку пилят. Я встрял было, да только слышу, как один другому говорит: «Замочи, мол, этого». Кто их знает, могут и грохнуть. Ну я и сбежал, потому как не пил тогда. А пьяный я бы показал им еще. Ну пока до города добежал, пока ментов нашел — смылись воры.
Но выяснилось еще кое-что. Сняв иконы, воры эти святотатствовать не закончили. То ли приспичило уж так сильно, то ли съел чего накануне, а может и специально. Короче, наложил один из них прямо посреди церкви кучу. Менты долго бродили вокруг эдакого вещдока, не зная как к нему подступиться. С одной стороны вроде как улика, а с другой — дерьмо дерьмом. Что с ним делать — не брать же тест на ДНК, да и не было тогда такого. Ну наши деревенские тут же заявили, что никто, кроме заезжего святотатца такого наворотить не смог бы. Наверняка та же бригада работала, что и месяц назад в райцентре. Только тогда обнаглевшие воры оставили на алтаре пустую бутылку портвейна, ну точно издевались. Они в тот год вообще много церквей обчистили.
Помню, покойный Ксенофонтыч приезжал — хороший следователь был, старой закалки, и все ворчал: «Ну никакой зацепки, все чисто. Ни следов, ни пальцев — в перчатках работают, хм. Насмотрелись, сволочи, видаков — все по всем правилам делают, комар носа не подточит, все замели. Профи, мать их за ногу. То ли дело раньше. Нет, не тот уголовник пошел, с закавыкой».
Ну побродил-побродил, в церкву зашел, перед Христом на распятии встал и говорит: «До чего дошли — в церкви гадят. Экую кучу наворотили, гады. Издеваются, а ты, ты все прощаешь. Тебя в левый глаз бьют, а ты правый подставляешь. Не, устарели твои понятия, перестраиваться пора, иначе не выживешь. Один раз воскрес, так заново распнут. Такие уж у нас времена, товарищ Бог, перестройка, мать ее!»
Так и уехали ни с чем. Сказали до утра ничего не трогать. А я-то думаю: Никодим вернется, как увидит что посреди церкви лежит… Взял лопату, хотел все это дело выкинуть. Тоже к Христу подхожу и говорю: «И что же это Ты позволяешь так себя грабить? Вот сволочь! Он же ведь непросто в церкви нагадил — он в душу Тебе нагадил! Он ведь не только над Тобой, но и над нами изгаляется. Если уж себе помочь не можешь, так хоть нам помоги, успокой душу!»
Ну и пошел к куче, а темно. Так и вляпался. Вот сволочи, думаю, еще подтиркой прикрыли… И тут вспомнил я как менты ругались, что отпечатков пальцев нигде нет, в перчатках сволочи работают, и словно осенило: А подтирался-то он, чай поди не в перчатках!
Картина смешная, наверно, была: стою в куче дерьма с подтиркой в руке и ору: «Пальцы!». В общем, в жутком восторге пребываю. Потом про меня анекдот сочинили, мол, Скипидарычу сам Бог послал вещдок. Ну а тогда взяли бумажку на экспертизу — и точно, отпечатки пальцев на ней были. Ну а дальше — дело техники. Пальчики эти оказались в картотеке. Объявили розыск, а вскоре и вора и его подельщика взяли. Гастролеры оказались, едрень фень. А теперь и местные так и норовят свистнуть икону какую да пропить. Дурачье: Пафнутий уже давно все сменил. Но Бог — он особый потерпевший. Метит шельму, ой метит.
— Ну а какое это все отношение к Никодиму имеет? — не понял Деснин.
— Экие вы все нетерпеливые, едрень фень. Вот и менты мне все: короче, короче. Не могу я короче. И присказка эта тоже значение имеет, потому как еще тогда…
— Ты ближе к делу можешь, или нет? — оборвал Скипидарыча Деснин.
— Могу. Сюда я тебя привел, чтобы ты меня совсем за больного не посчитал. Потому что главная улика вот тут, — Скипидарыч постучал себя по голове. — Лет пять назад грохнули у нас здесь неподалеку одного бизнесмена, или бандита — их и не разберешь. А я за грибами ходил — могилку вот и нашел посреди леса. Тут такое началось… Но самое странное, что киллера все же нашли. На следственный эксперимент даже привозили. Запомнил я его тогда. Такой… никакой. Только вот вся харя в веснушках. Я у ментов так и спросил: что ж это за киллер такой, непохож на киллера-то. А они мне: ты чего, это ж Санька Мокрый, у него и кликуха оттого, что он мокрушник-беспредельщик. Деньги для него не главное — сдвиг по фазе, в общем. Мы, говорят, его давно пасем, вот, наконец, прищучили. Обычно такие долго не живут, но этот, видимо, исключение. И чего ты думаешь? Потом так и отпустили, едрень фень. Видать, кто-то что-то… Но не важно. Главное, видел я его на пожаре. Как увидел, так и понял…
— А он знал, что из-за тебя его повязали? — вмешался в повествование Деснин.
— Так я ж свидетелем проходил.
— В таком разе, может, это он не Никодима, а тебя спалить хотел, в отместку.
— Че ж он, дурак?! Мою кладбищенскую сторожку с никодимовой избушкой попутать.
— Но если это заказ, — Деснин еще раз посмотрел на след протектора, — и киллер здесь был… тогда уж совсем…
— Вот и я про то. Черти что твориться. Ладно бы кого — таких людей грохать стали.
Видно было, как у Деснина передернуло скулу, но он держал себя в руках.
— А ты кому-нибудь говорил об этом?
— Говорил, ментам тем же. А они мне: пить надо меньше. Эх, никто меня не слушает.
— Ну а деревенские? Если б не ты один, если б все…
— Хм, «все». Всем по большому счету наплевать. Всё равно, всё всем всё равно.
— Это как же? Ведь любили Никодима.
— Хм, любили. Да только в прошлой жизни все это было. Сейчас не до любви. Всем все по фигу. Измельчал народец ныне, другой стал. Гнилой народец, едрень фень! И как это быстро все попортились. Живо наш народ душою выцвел. Скажу я тебе, Коля, Бог умер, но не на Небе, а в сердцах людей. Дьявол, имя которому Капитал, выбил Бога из сердец, из душ людских. Ни мысли, ни идеи, ни черта, едрень фень. Деньги одни — вот мера всех вещей. Какая уж там любовь. Не до жиру, быть бы живу, шкуренку свою бы спасти. А что потом? Хана потом. Чужие люди, чужая страна. А, — махнул Скипидарыч рукой, — идем.
Деснин больше ничего не спрашивал и не уточнял. Наверное, он желал бы и вовсе забыть о том, что рассказал Скипидарыч, но Дыра… Дыра жгла нещадно. И Деснин казался спокойным лишь оттого, что все силы уходили на усмирение этого жара. Скипидарыч чувствовал, что тормошить гостя не стоит, и пока завел разговор о другом, оставив главный козырь на потом.
Глава VII
Ночное откровение
Возвращались они напрямую, через давно заброшенное поле, которое сплошь поросло молодым сосняком. Под крохотными сосенками повылезали грибы. Скипидарыч периодически наклонялся, чтобы сорвать масленка или опенка, но чаще просто попинывал поганки.
Ознакомительная версия.
