Как ваш старый генерал, кстати? 8-)
Нежнейше обнимаю — ваш атд. [124]
Добрый день, дорогой Аркадий! Кривые велосипеды готовятся к бою. Атака, вероятно, будет психической, подобной той, которую практиковали железноголовые немцы? Надеюсь, Ваш мастер помог Вам досчитаться звезд. Не говоря уже о петухах, задумчиво на них глядящих и изредка издающих свое извечное многострадальное кукареку. В голове у меня шумят водопады. Слабеющими пальцами извлекаю из клавиатуры музыку свинцового типографского шрифта. Только что разговаривала с Михаилом Иосселем, который теперь оплатит всего лишь половину моего билета. Семинар перенесся на 4 по 18 июля. Буду звонить узнавать про билеты и обратную визу.
[125]
Милая Рита, как вы там? Мне совсем не нравится ваше настроение. Я вас нежно люблю, и вовсе не хочу, чтобы вы кисли 8-) Не надо. Вы замечательная, просто — > > > > и так далее. Внятен ли я?
Ваш вечный слуга — атд
Да ладно, что там настроение! А у меня что? Вот так…
[126]
Добрый день, милейший Аркадий! Дорога по направлению к Кэмбрии, несомненно, была похожа на Военно-Грузинскую. И к тому же нескончаемые рассказы В. о Нагорном Карабахе, в котором он побывал: «то тут, то там — танк, а нам надо найти его брата, а его перевели на другой пост, и мы едем в ночи и вокруг — ничего. Женщина продает абрикосы. Мужа ее убили азербайджанцы, и правительство выделило ей три абрикосовых дерева. Остановились в деревне. Крестьянин. Корова. Вокруг — никого, ничего. „Как же ты живешь?“ — „Живу хорошо. Вот у меня два сына, корова. На следующий год жена, Бог дай, родит, и я приобрету вторую корову. И будет еще лучше, чем сейчас“».
У В. есть даже пожизненные права на вожденье машины в России, он сказал, что мечтает повидать Петербург. Но нет, В., в следующий раз… Оторванная половина билета и пепел.
[127]
Только у самого горизонта медленно двигалась крохотная фигурка всадника.
— Это почтальон… — Вздохнула Мари.
— Но почему ты вздыхаешь? — Участливо спросила тетушка.
— Не спрашивайте! Ах, не спрашивайте…
Милая Рита,
очень рад, что вы вынырнули из небезызвестного fog'a! Это поистине чудесно. Но, прошу вас, не забывайтесь с такой страстью над газетами, равно как и над пресловутой целебной тоской по России — ломаный грош всему этому цена в базарный день.
Слову Россия мое воображение (или же пускай память) незамедлительно откликается видом размокшей газеты в луже (название ее прочесть крайне затруднительно, к тому же теперь я все более уверяюсь, что мне его не узнать вовек), а также первыми бесснежными сумерками в декабре, а затем, безо всякого на то повода, на свет извлекается уже совершенно уму непостижимая вещь — подшивка иллюстраций из «огоньков» (Васильев, избы, пасмурная весна… словом, живопись). На этом — все. В остальном же это слово остается лишь орудийной лексемой в различного рода повествованиях. Подозреваю, что именно по этой причине многого не понимаю из того, что слышу или читаю. С чем, отмечу, давно смирился.
С другой стороны вполне возможно предположить, что в ком-то, живущем в «России», неожиданно пробуждается «целебная» тоска по ней же… (Бог мой, спросите, что же делать? В доме ни одной сигареты… вот она, «целебная» тоска — придется рыскать по сусекам… погодите минуту, Рита, да?).
Сигарет не нашел, но нашел трубочный табак, поэтому принялся готовить кофе, чашка с которым теперь стоит слева от клавиатуры. Окно открыто, скоро появятся стрижи и изгонят вконец обнаглевших воробьев.
Кстати, вороны демонтировали гнездо напротив. Вероятно, вид Левкина с огромной рогаткой на балконе, — в его последний приезд, — в самом деле их впечатлил.
Однако позвольте, душа моя, отвлечься от темы «России» и перебраться к вопросам, которые вы мне задали.
…о вашей затее относительно James Lee Byars. Я слышу о нем впервые, но то, что вы мне в нескольких слова о нем поведали, признаться меня сокрушило. Конечно же, надо написать, непременно написать, ведь в его проектах возможно ощутить бесконечную одержимость некой истиной, которая, как и подобает истине, неуклонно ускользает, обращаясь на миг в сияние очередного проекта.
Чем-то он напомнил мне Вагинова (помните, коллекции ногтей?) — эту совершеннейше неизъяснимую меланхолию параллакса.
Однако, речь ведь шла вовсе не о статьях, — эссе, вот, думается, наиболее приемлемый термин или поименование «жанра», в котором в меру «отваги» пишущего возникает головокружение неустанного перехода, поскольку зачастую мотивации оказываются ложными и речь, к примеру, идет вовсе не о диковинных африканских огурцах или втором доказательстве существования Бога, но о странном отсвете воспоминания, не имеющего, казалось бы, никаких оснований и предпосылок.
Хотя… это вероятно относится не только к эссе. Но совлечение, вернее, диффузия так называемой «интеллектуальной» и «глубинной» памяти порой обескураживает более, чем самая хитроумная интрига. Недавно я потерял зажигалку. Мне ее жаль.
Между тем, «конгресс», посвященный Вагинову, был напрочь лишен какой бы то ни было интриги, как, впрочем, многого другого. Неожиданно «спокойное» вступление А. Скидана (все же я позволил себе после него несколько беглых замечаний, однако боюсь, что остался не только не «понятым», но и не услышанным, вопреки тому, что хотелось всего-навсего внятности, прояснения предложенных положений…) было продолжено «биографическим барокко» еще одного поэта, а затем совершенно out of the left field Д. Голынко-Вольфсон предложил «сравнение» Вагинова и Малевича.
Чего я уже не слышал, поскольку спускался по лестнице за тем, чтобы отправиться в ближайший магазин с вином.
И тем не менее, какие-то соображения касательно очевидного неприятия (или же приятия, тем не менее не такого, какое меня бы устраивало) Вагинова у меня стали постепенно появляться и, если Бог даст время, я попытаюсь их набросать… в чем, разумеется, не испытываю уверенности.
Замечу походя, что строки нетоскопа ведут себя вполне пристойно. 8-)
Был необыкновенно рад вашему письму, не пропадайте.
В поисках сигарет забрался в сумку, где обнаружил цветную бумагу, в которой была обернута переданная вами коробка с ручкой… смешно, оказывается, она там пребывала все это время.
Нежно обнимаю — ваш а.
PS. На ТВ совсем сдурели, окончательно — произносят молох вместо молох (фильм Сокурова — кажется, «Один день гитлера»?). Меж тем я снова заинтересовался историей Annanerbe — core of SS. Действительно, «азербайджанские сказки»… Гарагаш, помните? Одни брови.
Нравится ли вам Шарлотта Рэмплинг? 8-)
[128]
Милый Аркадий,
Голова идет по кругу после вчерашних экзерсизов о монохромно-голубых полотнах Клайна, монотонно-идентичных, однако же, с разной ценой. Вспоминая феминисток с ятаганами: раздеть, волосы распустить, разложить на полу белое полотно и смотреть, как они вымазывают друг друга краской, а затем волокут тела свои по белым тканям. Именно это и было проделано как-то Клайном (Ives Klein) на глазах изумленно покуривающей публики: мужчины целеустремленно наклонились вперед, дамы, шиньоны, броши, нога на ногу, курят тоже, выпускают кольца дыма, отпускают остроты. Таким будет и писательский семинар: разложим белую бумагу на полу и будем кидать в нее дротики. Не говоря уже о писсуаре Дюшана… Пришлось вчера на экзамене писать и о нем. Или вернее писать. На днях произошло любопытное событие в Швеции. Некий шведский студент, так сказать, справил нужду в писсуаре Дюшана, называя все это мочеиспускательное действо «разговором с артистом».
«Дюшамп, сказал этот облегченный студент, превратил простую вещь в искусство, я же превращаю искусство в унитилитазную простейшую вещь». Представлены были фотографии, якобы доказывающие присутствие желтой жидкости в данном сосуде. Помните инсталляцию «Piss Christ», в которой распятие замуровано было в стеклянный параллепипед, наполненный как раз этими пипедами, то бишь желтой мочой? От Душампа и Клайна пришлось перейти к раушенберговской кровати, которая на фестивале Сполето в 1958 году была отвержена критиками. Вот Вам и Платон с его кроватью и художником, отдаленным от нее дважды… Вопросы: почему кровать была не принята членами жюри? Если бы Вы были членом жюри… и т. д. и т. д. И пожалуйста, не наезжайте на Пенкина, или Ленкина, или Зенкина, который теперь «благоразумно скрывается в Москве». И в чем же дело? В D'un Discours Amoureux!
Намного важнее, по-моему, знать, был ли Барт когда-либо влюблен. «Фрагменты влюбленной речи» звучат ужасно. На английский данное название переведено как A Lover's Discourse, что полностью соответствует интерпретации Зенкина. Послушайте, я вообще не понимаю: что такое «влюбленная речь»? Это какая-то дикость. Кто что предложил: Лепицкий или Лепкин? Как на Набоковской рассылке кто-то придрался к набоковскому выражению «патетическая беспечность». Все почему-то пытаются доказать, что Набоков плохо знал русский язык. В английском же легкой перестановкой ударения мы меняем смысл. Pathetic and pathetic. В первом случае это слово может относиться к персидскому принцу, утерявшему свою галерею в 13 тысяч square feet и бесконечно страдающему, во втором случае — к, скажем, симфонии Чайковского. Или Бахбуховена. Не говоря уже о Бароне Брамбеусе. Когда я сказала, «PathEtic Symphony,» всем стало весело, ибо в переводе это значит «Плачевная Симфония». В английском есть еще одна подобная пара, вроде «мьюзик» и «мюзик». Второе слово схоже по пренебрежительной интонации с нашим mujik — употребленным, разумеется, до революции.
