С. К.
КАК ДЕНЬ НЕПРИМЕТНЫЙ СОБЛАЗНОМ ИЗРЕЗАН
как день неприметный соблазном изрезан:
фиорды, заливы и бухты.
Как судорга в море, как перстень у Креза,
одно восклицание: «Ух ты!»
Как сочная оторопь взгляда при встрече —
растёкшийся кладезь чудачеств.
Обидно порою и крыть себя нечем:
нехватка магических качеств.
Но можно прозреть, чуткий взгляд постигая,
палитру мешая и звуки.
Чуть-чуть приоткрыта калитка у рая —
у края болезни и скуки.
С. К.
Просторным саваном белил
застлало ночь под Рождество,
когда я лепетом лепил
губам былое естество.
Когда я наступал след в след,
боясь, что снова упаду —
была среда. Из всех тех сред
лишь ожидания среду
я отучал от темноты,
вместившей столько белизны,
в которой потерялась ты,
устав от старой новизны.
С. К.
Когда ты пришла ниоткуда —
в таинственный миг между строк —
в преддверии нового чуда
и взгляда во тьму – на Восток,
в открытии тонкого чувства
таимого жадной толпой,
сакрального прежде искусства —
искусства быть только собой.
Когда ты пришла, извиняясь
за серую жизнь, что прошла,
затухла свеча восковая,
и высохла заводь стекла.
С. К.
В ХРАМЕ ПАХНЕТ ПРЕЛЫМ СЫРОМ
в храме пахнет прелым сыром,
агарбати, краской, потом,
и несётся плачь над миром:
чьи-то просьба и забота.
Дели жарко в топке полдня.
Смогом выстланный квартал.
Выпил бы любого пойла —
лишь бы промочить гортань.
Что же тянет меня снова
в Индию, как в отчий дом?
Тайна силы, сила слова?
Харе Кришна. Шива Ом.
С. К.
Гора Фудзияма отражается в небе,
искрится на солнце слоеный пудинг.
Хочу в Японию, я там еще не был,
не пил саке в лабиринте буден.
Не пробовал танку гортанным слогом,
не скрещивал ноги в Дайтоку-джи,
не пел молитвы японскому богу,
который в миске с суши лежит.
Страна Басе и кровавых боен,
воздушных змеев и каратэ.
На камне в парке столетний дёрен
иероглиф рванный на белом листе.
С. К.
В каждом моменте должна присутствовать
осмысленность – встаем ли мы с
постели утром, работаем, едим, ложимся
спать. Вот пространство для мастерства
своей самости.
Дешимару Роши
Шел обычный для дзэнских центров сесшин[5], руководимый Мастером Ван Женом[6] в пригороде Парижа, на который, как всегда, слетелись ученики со всех концов Европы.
Ничего особенного не происходило. Все было по программе: занятия медитацией, диалоги с Мастером и так далее.
Мероприятие в целом уже подходило к концу, и оставался день-другой, когда однажды утром Мастер особым чутьем понял, что сегодня должно случиться нечто знаменательное. Он отменил обычный распорядок занятий и велел нарисовать на асфальте внутреннего дворика белой краской большой круг диаметром около десяти метров. Затем, поставив в центре круга ведро с этой краской и взяв кисть, он долго находился в созерцательном состоянии, сидя в соответствующей моменту позе, тут же в центре круга. Вдруг, в мгновение ока выйдя из оцепенения, Мастер сунул кисть в ведро и нарисовал в самом центре иероглиф, обозначающий Ум дзэн[7]. После чего, постояв некоторое время, он развернулся и, не произнося ни слова озадаченным ученикам, ушел в свою комнату.
Наступило время завтрака, и все, как обычно, потянулись к столовой, зная наперед, что их ждет завсегдатай – вареный рис с черносливом, простокваша и зеленый чай.
Необходимо заметить, что к концу семинара людей остается немного. Вот и тогда осталось лишь восемь человек, которых не подгоняли дела или другие причины мирской суеты.
Прием пищи проходил в обычной размеренной, тихой обстановке, когда неожиданно в столовую вошел Мастер и заявил, что всем необходимо достичь Ума дзэн пока, якобы, для этого еще оставалось время.
Все прекратили жевать и сидели как завороженные.
Но через секунду один из учеников подскочил, перевернув пиалу с рисом и с криком: «Кажется, дошло!» – выбежал во дворик. Остальные бросились за ним, и вся компания в один миг, как бы подчиняясь единому импульсу «узнавания», собралась у белой окружности, не решаясь ступить внутрь. Все устремили взоры на иероглиф, находившийся от каждого из них в пяти метрах, пытаясь «ухватить» момент происходящего…
Мастер же тем временем опять ушел в свою комнату и заперся в ней. Он ни разу не взглянул в окно, чтобы узнать о происходящем. Ему и без этого все было ясно: ничего особенного и сегодня не произойдет…
Ровно через час Мастер вышел и увидел то, что и ожидал увидеть: ученики, как школьники начальных классов, пытались допрыгнуть до середины круга и приземлиться ногами на нарисованный иероглиф, воображая, что именно так решат задачу и достигнут Ума дзэн.
Никому из них сие упражнение не было под силу. Группа представляло собой довольно жалкое зрелище: все взмокли от пота и тяжело дышали, как футболисты команды, опережающей своих противников на один гол в последние минуты матча. У некоторых были сбиты колени и локти – как результат неумелых падений. Но, в общем, все были счастливы и радостны тем здоровым задором, присущим молодости, и нахваливали Мастера, сумевшего так необычно украсить однообразие обучения…
Мастер хлопнул в ладони, и ватага прыгунов обступила его. Подождав пока ученики угомонятся, он произнес: «Великий Бодхидхарма, пришедший из Индии в Китай дабы вернуть истину Будды – медитацию, отнюдь не чужд был практике физических упражнений и заставлял, как вы, наверное, знаете, монахов Шаолиня упорно развивать свое тело, чтобы не сойти с ума от созерцательных техник и бубнения сутр. Но где вы тут видите Ум дзэн? В течение истекшего часа вы, друзья мои, занимались очень полезным делом, и многие из вас поняли, что им необходимо подзаняться какой-либо физкультурой для укрепления тела, а значит и ума. Это прекрасно! Сие открытие есть озарение ваших рук и ног. Вы молодцы! А теперь примите душ, приведите себя в порядок, и мы закончим наш семинар углубленной медитацией и вечерним барбекю парти».
Но только все собрались разойтись, как дверь столовой отворилась и из нее, с несколько виноватым видом, вышел ученик, как теперь стало ясно, не принимавший участие в практике «достижения Ума дзэн». Он приблизился к Мастеру, извинился за опоздание и осведомился о программе на вечер.
Изумленный Мастер спросил ученика, что же он все это время делал. Тот, как ни в чем не бывало, ответил, что он ел свой завтрак, потом, видя, что все разбежались, оставив беспорядок, мыл посуду и убирал столовую. А еще позволил себе съесть чей-то чернослив, так как очень захотелось. При этом он вынул изо рта тщательно обсосанную косточку и показал Мастеру, как бы предоставляя вещественное доказательство.
Вдохновленный Мастер понял, что интуиция его все же не подвела и на сешине произошло нечто в старых традициях дзэна. Ученику же он дал понять, что тот достиг Ума дзэн еще до приезда на семинар, и что не нуждается более в занятиях данного уровня. Более того, Мастер порекомендовал ему открыть центр в своем городе, для чего выдал все необходимые разрешительные бумаги.
Косточку чернослива Мастер попросил оставить ему в память об успешном сесшине.
Ю. Х.
Войти в поток и выйти обновленным.
Забыть, чтоб вспомнить. Окружить себя
безмолвным колоколом. И в этой
безмятежности забыться,
как в чувственном прибежище экстаза,
название которому дано не мною,
но сотнями таких же, как и я, взволнованных
предчувствием рождения чего-то большего,
чем крохотное я. Космического, может быть, рожденья.
Тримурти. Троица. Вот сокровенная загадка бытия,
где в каждом вдохе ключ. Но где та дверь,
готовая открыться добротой и пониманьем
истинного знака, достойного и чистоты, и веры.
ПРОРОКИ ТАК ЛЕГКИ, но все же след их стоп
гораздо легче собирает слезы,
чем талый снег или осенний дождь.
С. К.
Это – нечто, случающееся спонтанно,
когда вы не делаете ничего, когда вы в
состоянии полного неделания.
Бхагаван Шри Раджниш
Мне всегда хотелось написать нечто большое, монументальное и удивительное – наподобие «Войны и мира» или «Саги о Форсайтах». Но как только находило вдохновение и идея, тут же обнаруживалось отсутствие под рукой должного количества нормальной бумаги или пишущих ручек, или срочность бежать куда-то.
