29. Мрачные застенки. Это бритва
На следующий день после водворения в Училище нас стали по очереди уводить на освидетельствование. Полный тревожных предчувствий, я нервничал и для успокоения сосал прощальный подарок Хулио – большой зелёный леденец в форме звезды. Бесшумно появились старички, кивнули мне и молча повели по коридорам и лестницам. У белых дверей они остановились, а меня подтолкнули внутрь. Я вошёл, и они тихо затворили за мной. Посреди большой комнаты стоял стол, за ним сидел крупный человек с волосами, собранными в хвост. Слева вся стена от пола до потолка была занята компьютерами, а справа на диванах развалились разномастные программисты в белых футболках, человек пять. Они ели пиццу с грибами, макая её в кетчуп, пили фанту и разглядывали меня.
– Как тебя зовут? – спросил тёплым голосом человек с волосами.
– Роланд, – сказал я и добавил почтительно: – сэр.
Тут один из программистов хрюкнул, потом хрюкнул другой и закашлялся, а потом они все вместе расхохотались. Роланд! – гоготали они, – Роланд! Вот умора! Они тряслись от смеха, взвизгивали, хлопали руками по коленкам и утирали глаза. Роланд! Вот потеха! На футболки падали крошки и грибы, на джинсы летели капельки кетчупа. Один только человек с волосами не смеялся и смотрел приветливо.
– У вас есть телефон, сэр? – осмелился я. – Мне нужно позвонить домой, маме и папе. Меня привезли сюда по ошибке.
Он понимающе покивал и обратился к программистам: видите, его сюда по ошибке привезли. Но программисты от этого только пуще развеселились – они уже стонали, выли и, корчась от смеха, сползали на пол.
– Так что же, сэр?
– Что?
– Извольте дать мне телефон.
И тут он с грохотом встал – наверное, ему надоело играть добрячка – сдвинул брови и громыхнул страшным голосом: будет тебе телефон! Несите шапку! Программисты мигом стихли, ссутулились и засуетились по комнате, как муравьи. Двое усадили меня за его стул, двое поднесли и нахлобучили на меня белую меховую шапку. Пахнуло псиной. Из наших белых собачек! – мелькнуло у меня. Пятый стал передо мной и велел закрыть глаза. Закрой глаза! Не закрою! – отчаянно выкрикнул я. А это ты видел? Он выхватил из кармана бритву. Это бритва! Сейчас как полосну! Я в ужасе зажмурился, и они стали что-то делать, чем-то шуршать, щёлкать клавишами, пикать курсорами. Потом всё медленнее, всё тише. Тишина. Я ждал, дышал, сердце стучало. Ничего не происходило. Наконец я собрался с духом и открыл глаза. Темнота.
2A. Истории безоблачного детства. О телах
Нам с братиками с раннего детства хотелось собаку. Хоть какую, хоть самую маленькую болонку, хоть самую беспородную дворняжку, хоть котика. И вот однажды мы не сдержались и открыли своё желание папе, который, как обычно, сидел на балконе и ел черешню.
– А зачем вам собака?
– Ну... Мы будем с ней играть, будем с ней дружить, будем за ней ухаживать. Мы научим её приносить тебе тапки!
Папа засмеялся и переспросил, действительно ли мы хотим собаку. Действительно? Да, да, папочка!
– О, сколь смешон человек в своих желаниях... Вы, детки, похожи на мифического Тантала, но Тантала обезумевшего, который стоит в воде, но не видит её и мучается от жажды.
– Ты хочешь сказать, что у нас есть собака, но мы не видим её?
– Да, дети мои! И эта собака – ваше собственное тело.
– Тело?..
– Тело. Животная оболочка, дарованная вам Господом. Было бы грубой ошибкой, детки, отождествлять себя с телом. Вы это понимаете?
– Понимаем...
– А раз понимаете, отчего бы вам не воспринимать своё тело как обособленное существо? Вот смотрите: я угощаю своё тело черешней. Ам. Ам. За это я прошу тело поднять руку. Смотрите! Видите, как слушается? Тело такое может, что собаке и не снилось! Смотрите: моё тело разговаривает с вами. Оно и читать умеет, и писать, и считать. Разве собака на это способна? То-то же. Подумайте над этим как следует. А я пока выведу своё тело погулять.
Мы подумали, и папина теория сильно впечатлила нас. Утром, поднявшись пораньше, мы начали разучивать со своими телами несложные команды, и, несомненно, добились бы значительных успехов, если бы не мама. Мама выяснила у нас, что происходит, и на следующий же день принесла откуда-то двух белых собачек неизвестной породы, необыкновенно добрых и ласковых. Собачки стали жить у нас. Они лаяли, гонялись друг за другом по палисаднику, и больше всех любили маму, потому что она их кормила.
2B. Истории безоблачного детства. О цирке
Каждое лето к нам приезжал цирк – городок ярких шатров на пустыре. Папа высоко ставил цирковое искусство и непременно водил нас на представления, по нескольку раз в сезон. Нам было интересно и весело: клоуны, фокусники, акробаты, дрессированные звери, мороженое, и мы радовались вместе с папой. А зимой мы читали книжки. И вот однажды мы прочли повесть то ли Джека Лондона, то ли Сетон-Томпсона, уже не помню, в которой описывались мучительства цирковых зверей. Оказывается, они делали трюки вовсе не по доброй воле! Оказывается, никакого воспитания знанием и лаской не было и в помине! Методичное истязание плюс жестокие уловки – вот что было. В слезах мы пришли к папе и вопросили: как же так? Папа, обнимая нас, отвечал, что всякие кошмары и вивисекции происходили только в прошлом веке, а теперь всё уже давно стало хорошо и честно.
И, когда наступило лето, он снова собрался идти с нами в цирк – в первый же день выступлений. И тут выяснилось, что Колик не поверил папе ни на грош. Ночью он встал на кровати и произнёс перед нами речь, в которой живописал чёрного дрессировщика в кожаном фартуке, с окровавленной плетью. А фартук – как вы думаете, из кого он сделан? Но мои братья только посмеялись. Все они доверяли папе. Кроме того, Валику нравились клоуны, Толик обожал эскимо, а Хулио был тайно влюблён в девочку на шаре. Только я пошёл за Коликом.
На следующий день мы с Коликом спрятались в овраге и договорились, что должны сразиться со злом. Мы решили сжечь цирк. А папе мы сказали, что не хотим пропускать любимый мультфильм по ТВ и сегодня с ними не пойдём. Когда они ушли, мы выждали полчаса и побежали в гараж, где стояла канистра с бензином. Мы привязали её к железной тележке и со скрипом повезли обходной дорогой, поближе к заборам. Это было очень тяжело, но мы справились. Потом я катил тележку вдоль цирковой ограды, а Колик наклонял канистру, и бензин выливался ровно, не прерываясь. Мы хотели, чтобы огонь пошёл со всех сторон сразу, и не оставил цирку ни шанса.
– Колик! А что, если сгорят звери?..
– Нет. Звери убегут. Но даже если сгорят – это лучше, чем страдать всю жизнь в рабстве.
– Колик! А что, если сгорят папа и братья?..
– Нет. Мы, когда подожжём, побежим и предупредим их, чтобы спасались.
Сделав полный круг, мы бросили тележку, присели на корточки и чиркнули спичкой. Спички горели и жгли пальцы, но бензин не вспыхивал. Что такое! Колик сунул мизинец в бензин, понюхал, лизнул. Вода! Чёрт, как такое может быть! Мы смотрели друг на друга, на канистру, на спички. Вдруг Колик указал мне за спину: смотри! В красных цирковых воротах стоял фокусник, опершись плечом на столб. В чёрном фраке и чёрном цилиндре, скрестив на груди руки. Высокий и мрачный, он недобро наблюдал за нами.
– Уходим, Ролли! Бежим!
Мы вскочили и побежали, и фокусник дал нам уйти.
2C. Истории безоблачного детства. О зимних размышлениях
Однажды весной, когда мы сидели на террасе и пили какао, пришёл папа и привёл с собой маленького белого человечка в жилетке.
– Представляете, – сказал папа, – этот мсье целую зиму не видел людей!
При звуках папиного голоса человечек заулыбался и задвигался, как будто стараясь заглянуть папе в рот. Мама пригласила его за стол, и он, благодарно извиваясь, подбежал к ней, сел рядом. Она дала ему большой кусок булки с маслом, и человечек торжественно принял его двумя руками, как хрупкую драгоценность. Я предложил ему сахар, и он восторженно вытаращился на меня, высоко подняв брови. У него были большие зелёные глаза с густыми ресницами.
– Представляете, – сказал папа, – он всю зиму размышлял в одиночестве!
Человечек закивал и счастливо засмеялся. Казалось, любое наше слово доставляет ему наслаждение. Мы попытались расспросить его об итогах зимних раздумий, или хотя бы об их предмете, но он не мог сказать ничего связного, только улыбался и поддакивал. Колик пихнул меня и шепнул: никакую не зиму, а лет двадцать! Постепенно мы перестали обращать на него внимание и заговорили о своём, а он молчал, радостно переводя глаза с лица на лицо и откусывая от булки по крошечке.
– Смотрите, – сказал папа вдруг, – он заснул. Утомился с непривычки!
Белый человечек спал, уронив булку на животик. Папа с мамой отнесли его на диван и укрыли шалью. Весь день и весь вечер он проспал. Мы подходили и смотрели, как он спит: рот был плотно сжат, брови нахмурены, а маленькие ручки подрагивали. А наутро мы с сожалением обнаружили, что человечек исчез. Мы его разочаровали? – огорчились мы. Нет, сказал папа, скорее всего, он пресытился впечатлениями и вернулся к себе, отдохнуть. Потому что сразу помногу нельзя.
