Надя наконец усаживается в кресло у окна.
– У тебя че, отопление о сю пору не включили?!
– Не включили.
– Безобразие! Антонина! Жаловаться нужно!
– Не хочу портить себе нервы.
– Так и воспаление легких можно схватить!
– Будешь чай пить, Надежда?
– С сахаром.
Антонина Васильевна готовит чай, а Надя докладывает последние новости из жизни смертных:
– Знаешь, кто умер? Боря-географик.
Антонина Васильевна молчит.
– Помнишь его?
– Нет.
– Как не помнишь?! Должна помнить! Он за тобой не один год бегал.
– Никто за мной не бегал.
– Еще как бегал. Вся школа про вас сплетничала. Ну признайся, Антонина, у тебя что-то с ним было?
– Я не знаю, о ком ты говоришь, Надежда.
– Ну такой невысокий, не очень опрятный. Географию преподавал. Губастый такой.
– Пей чай, Надежда.
– Пусть остынет.
Надя внимательно наблюдает за Антониной Васильевной. У Антонины Васильевны чуть заметно дрожат руки.
– Странная смерть, – осторожно продолжает Надя. – Женат не был. Плохих привычек не имел. Просто умер.
– Такое тоже иногда случается.
Надя поднимается с кресла. Воинственно расправляет плечи.
– Вот зачем ты себя так ведешь, Антонина?!
– Как?
– Ты прекрасно помнишь географика, только делаешь вид, что не помнишь.
– Зачем бы мне это?
– Вот и я думаю, зачем?! Корчишь из себя принцессу! всю жизнь корчишь из себя принцессу.
– Надежда, это неправда.
– Правда! Помнить какого-то Борю-географика для тебя слишком унизительно, да?
– Что ты мелешь, Надежда?!
Антонина Васильевна тоже поднимается.
Так они и стоят друг напротив друга: секретарь Бога на земле и злостный неплательщик налогов Господу.
– Так всегда было, – цедит сквозь вставные зубы Надя. – Ты – принцесса-литераторша, гордячка, а я всего лишь массовик-затейник. Но теперь ситуация изменилась, Антонина. Время нас уравняло. Мы теперь ровня друг другу, Антонина! Мы теперь знаешь кто? Я тебе скажу. Пенсионерши.
Ни один нерв не дрогнул на бледном лице Антонины Васильевны.
– Ты права, Надежда, – наконец произносит она, – я помню Борю. Я соврала, что не помню. Мне было стыдно.
Надя всплеснула ладонями:
– Да что ж стыдного?! Лучшей подруге признаться стыдно???
– Много лет прошло.
– Признавайся, – сладко тарахтит Надя, – что у вас было?
– Роман был.
– О!!! Та мы ж все догадывались. Но ты так надменно себя с ним вела на людях, что мы не были уверены на сто процентов. И как долго?
– Не знаю. Год. Может, больше.
– О!!! И почему вы не поженились, Антонина?
Антонина Васильевна отворачивается к окну.
– Он не захотел, – говорит.
– Быть такого не может! Боря был влюблен в тебя по уши.
– Любовь проходит.
Надя быстренько составляет в уме сплетни и факты и наконец сочувственно вздыхает:
– Бедная. И что же ты все носила в себе? Не поделилась своим горем…
Антонина Васильевна открывает окно и крошит овсяное печенье на подоконник.
Две вороны мгновенно подлетают и подбирают крошки.
– Антонина! Ты кормишь ворон?!
– Ну и что?
– Впервые такое вижу.
– Это ручные вороны. Мои друзья, – Антонина Васильевна вымучивает улыбку. – И вообще, я не знаю, то ли это вороны, то ли галки, то ли грачи…
– Ты будь с воронами осторожна, Антонина. – Надя надевает пальто. Ее миссия на сегодня окончена. – Недавно по телевизору передавали, что вороны в городах стали какими-то агрессивными. Целыми бандами нападают на голубей и даже на бездомных псов. Того и гляди – скоро до людей доберутся. Они мне никогда не нравились.
Это смешно, думает Антонина Васильевна, это так смешно, что даже больно.
Но все же.
Она заходит в обувной магазин «Все по 50 гривен». Магазин переполнен. Антонина Васильевна медленно осматривает полки с женскими сапогами. Все они почти что ничем не отличаются друг от друга. Все черного цвета.
«Этот магазин надо было назвать „Все по-черно-му“», – думает Антонина Васильевна. Она берет в руки один сапог, и ей кажется, что он бумажный, – такой легкий.
Миловидная темноволосая девушка подходит к Антонине Васильевне с профессиональной улыбкой на лице.
– Хотите примерить? – спрашивает.
Антонина Васильевна примеряет одну пару, потом вторую, потом третью.
– Эти тесноваты, – говорит она девушке-консультанту. – А у этих очень острые носы. Боюсь ими кого-нибудь заколоть. А эти, третьи, просто ужасны. Мне нужны с мягкой подошвой.
– А, я понимаю, – говорит девушка, – чтоб мозоли не натирали?
– Чтоб было удобно танцевать.
Смешно, аж больно, думает Антонина Васильевна.
Он танцует – Антонина Васильевна сидит на табуретке в углу и наблюдает.
Затем вдруг встает и говорит:
– Я купила себе новые сапоги. В пятницу снова иду на дискотеку.
– Ни один мужчина не устоит теперь против ваших чар, – весело отвечает Виктор.
– Ни один. Я буду танцевать.
– Но ведь вы не умеете.
– А вы меня научите.
– Боюсь, что до пятницы мы не успеем.
– Я быстро учусь.
– Почему вы танцуете один, Виктор? Я всегда думала, что для танца нужны двое.
– У меня была партнерша. Ее звали Лиля. Месяц назад мы разошлись.
– Почему?
– Поссорились.
– А! Понимаю. Дела сердечные.
– Нет. Я не путаю танцы с любовью. Лиля во время тренировок не пользовалась антиперспирантами. Меня это бесило.
Антонина Васильевна, вы все хотите делать сами. Это неправильно. Вы совсем не используете меня, когда танцуете.
– Я вам не доверяю.
– Напрасно.
– Разве?
– Сколько книжек вы прочитали?
– Не знаю. Не считал.
– Тогда так: какую последнюю книжку вы прочли?
– «Гарри Поттер».
– Ну и как? Понравилось?
– Да.
«Он еще ребенок», – думает Антонина Васильевна.
– У меня дежавю! Я это уже видел. Вас здесь. Что мы танцуем.
– Вот и хорошо.
– Откуда это?!
– Ну, у меня есть своя теория… Я думаю, что все это нам снилось. И иногда мы вспоминаем свои сны.
– Я тоже так думаю! Но тогда выходит, что мы сначала видим свою жизнь во сне, а уж потом все это проживаем.
– Именно так и выходит.
– Тупо как-то.
– А в школе вы что читали?
– Ну… Читал. Что-то.
– «Мадам Бовари» Флобера читали?
– Нет.
– А Достоевского?
– Того, что Федор?
– Того, что «Братья Карамазовы», «Бесы».
– Нет. Не читал.
– А Франца Кафку?
– Не читал. Это ужасно, да?
– Но вы хотя бы слышали про Кафку… Знаете, кто это?
– Никогда не слышал.
– У вас была плохая учительница литературы.
– Антонина Васильевна, с какого глаза?
– Что?
– У вас ресничка упала. С какого глаза?
– Виктор, я вас не понимаю.
– Игра такая есть. Вы не знаете? У вас падает ресничка. Если вы угадываете, с какого глаза, то берете ресничку, загадываете желание и кладете ее себе за пазуху. Желание должно исполниться.
– Вон оно что. Да, я знаю такую… игру. С левого глаза.
– Угадали. Загадывайте желание.
«Ребенок», – думает Антонина Васильевна и загадывает желание.
– Как поживают наши вороны? Продолжают наблюдать?
– Собственно говоря, я не уверена, что это вороны. Может быть, галки или грачи… Но – да. Продолжают смотреть на меня.
– У вас, Антонина Васильевна, наверняка есть насчет них своя теория.
– Есть. Я думаю, что вороны мне завидуют.
– Почему бы это?
– Потому что я одна, а они всегда вдвоем.
Уже третьи сутки, думает Антонина Васильевна, лежа в кровати. Мне нужно немного поспать.
Поворачивается на правый бок. Слышит, как бухает сердце. Считает удары. На сто двадцатом ложится на спину.
– Неужели я чего-то жду? – спрашивает она себя.
Жучка тихонько скулит в ногах.
С самого утра она начинает одеваться, долго смотрится в зеркало, подкрашивает губы, слегка душится – духи были привезены лет десять тому назад из Польши. Надевает новые сапоги.
– Антонина Васильевна, я вас прямо не узнаю, – говорит ей дворничиха Люся, втаскивая с улицы выброшенный кем-то старый холодильник. – Вы так похорошели.
– Не выдумывайте, Люся, куда уж мне еще хорошеть?
– Но вы ведь совсем еще не старая, Антонина Васильевна!
Она заходит в квартиру на нижнем этаже. Оттуда доносится какая-то необычная для бальных танцев музыка. Такую музыку Антонина Васильевна называет «упц-упц-упц».
Посреди комнаты скачут три молодые девушки в куцых маечках и в широченных спортивных штанах. Заметив Антонину Васильевну, останавливаются и удивленно переглядываются между собой.
– Добрый день, – неуверенно говорит Антонина Васильевна, – вы, наверное, его напарницы?
– Что?
– Я… к Виктору. Его здесь нет?
– К кому?
Симпатичная блондинка, по-видимому старшая из девочек, выступает вперед.
– Здесь нет никакого Виктора. Вы ошиблись.
– Но он был здесь еще три дня назад, в пятницу.
