Ознакомительная версия.
Маргарета лентяев презирала. Лично она сачковать не собиралась. Наоборот, она старалась сделать свою площадку по-настоящему красивой. И, широко размахивая граблями, рисовала на гравии цветы, цирковых лошадок и принцесс — и все будто для того, чтобы расплакаться, увидев результат. Ничего похожего на то, что она пыталась изобразить! Грабли словно и не касались гравия!
Только Кристина ровняла дорожки как следует, после нее гравий лежал как по линеечке. Покончив со своей частью, она бралась за Маргаретину, а потом за Биргиттину. И никогда не жаловалась, наоборот, словно боясь разоблачения, то и дело пугливо поглядывала на кухонное окно и спешила побыстрее закончить работу за своих сестер.
Хотя сестры-то они еще те...
Маргарета переменила позу и полезла в карман за сигаретами. В последние годы Кристина вообще легла на дно, перестала звонить, у нее никогда нет времени встретиться. Весь декабрь Маргарета с надеждой хватала телефонную трубку при первом же звонке — может, Кристина надумает наконец пригласить ее на Рождество, как раньше, — но все ограничилось рождественской открыткой со шпилями Вадстены. От семьи Вульф. Теперь стало окончательно ясно: сестра Кристине больше не нужна. «Стыд и срам, стыд и срам, никому тебя не надо!»
Какая нелепость, подумалось ей вдруг, вот так сидеть тут на ступеньках. Дрожащей рукой она зажгла сигарету. С какой это стати она приперлась туда, где с ней откровенно не желают иметь дела? Всю свою жизнь Маргарета предпочитала уходить сама, а не быть оставленной, надо и теперь встать и отправиться на поиски какой-нибудь гостиницы. Там, постучав о стол своей кредитной карточкой, можно будет прилично поужинать — она, честно говоря, проголодалась, — выпить бокал вина, а потом зарыться в чистенькую постель, в наглаженное белье...
А может, взять напрокат машину и отправиться прямиком в Стокгольм? Хотя, с другой стороны, нельзя же навсегда бросить «фиат» в Вадстене, Клас с ума сойдет, если не найдет его на месте, когда приедет. Да еще письмо это проклятое: надо как-то избавиться от него и от оставленного им паршивого ощущения, а Кристина, к сожалению, единственная, кто способен понять его смысл. Что-то происходит. Но об этом, должно быть, знают лишь три человека на свете, и один из них — автор письма, к которому Маргарета ни бежать не намерена, ни тем более плакаться ему. Это рискованно — кто знает, что творится в размягчившихся до последней степени мозгах?
Ну а все-таки? Чего она, собственно, разволновалась? Ну чем может какая-то вонючая наркоманка из Муталы реально угрожать Маргарете Юханссон? Неужто нельзя взять это письмо и вместе с другими, которые, возможно, придут в ближайшие недели, спустить в унитаз? Неужели она даст себя запугать?
— Нет уж, — произнесла она вслух и стала подниматься.
Плевать на все эти глупости, сейчас прямиком в ближайшую гостиницу, снять комнату. А Биргитта пусть катится куда подальше. Как, впрочем, и Кристина...
В этот самый миг на улице остановилась машина, и Маргарета застыла на месте. Теперь уже не скрыться — поздно. Она снова опустилась на лестницу, глубоко затянулась сигаретой, а потом сказала как можно более хрипло:
— Эй, Кристина, ты сегодня тоже получила письмо?
И вот обе напряженно застыли в шаге друг от друга, Кристина — носки вместе, руки целомудренно сцеплены на животе, и Маргарета — расставив ноги и засунув руки глубоко в карманы короткой дубленки. К ней неожиданно вернулась уверенность — вечерний воздух промыл ее легкие и очистил кровь от шлаков, Маргарета ощущает бодрость и чистоту, как после душа.
— Жаль, что тебе пришлось ждать, — озабоченно говорит Кристина и делает шаг к кухонной двери. — Но я отвозила Эрика в Стокгольм. Он летит в Техас, его пригласили участвовать в совершенно новом проекте, вообще-то жутко интересно, насчет проблем поздней беременности и...
Она умело прячет свое недовольство по поводу неожиданного визита. Голос — звонкий, любезный, хорошо поставленный, совсем не похожий на тот, который Маргарета помнит с детства. В первые месяцы у Тети Эллен Кристина вообще говорила шепотом, иногда почти шипела. Когда же она со временем обрела полный голос, оказалось, что диалект у нее весьма своеобразный, отдаленно напоминающий невнятный говор Сконе. Большинство сконцев в конце концов отучаются от своих дифтонгов, но все равно картавят немилосердно. Кристина была родом вовсе не из Сконе и «р» произносила, как положено, но никак не могла научиться чисто выговаривать гласные. А почему — стало понятно лишь несколько лет спустя, когда ее мамаша Астрид, эта ведьма с синими пальцами, заявилась к ним и потребовала назад свою дочь. Астрид говорила точно так же. И тут Кристина раз и навсегда перешла на эстергётландский выговор. Она спряталась тогда за стулом Тети Эллен и дико орала, едва Астрид к ней приближалась.
Кристина вставляет ключ в кухонную дверь и, открыв, проскальзывает внутрь и включает свет. Маргарета идет за ней следом, снимая на ходу дубленку и оглядывая кухню. Все понятно. Холодильник и морозильник спрятаны в нише за деревянными дверцами. А современную плиту спрятать не удалось. Вот почему на старинной чугунной плите стоит медная посудина с букетом сухоцветов. Чтобы отвлечь внимание... Ах ты боже мой! С первого взгляда ясно, в какие игры играют в этом доме.
— Ага, — говорит она, вешая дубленку на спинку стула. — Значит, новый дом. Вернее, новый старый дом.
Кристина на мгновение замирает посреди кухни, взявшись обеими руками за верхнюю пуговицу манто, словно ей не хочется раздеваться и показывать предполагаемый шелковый шарфик. Не расстегиваясь, она проходит в гардеробную, сообщая через плечо:
— Если хочешь, мы можем пройтись посмотреть весь дом, вот только пальто повешу....
Но Маргарета не намерена ждать ее на кухне и плетется следом. И, проходя через холл, видит в зеркале торопливые движения Кристины в гардеробной: вот она лихорадочно сдергивает шарфик, словно пытаясь скрыть постыдную тайну, и запихивает его в ящик старинного комода, одновременно запустив другую руку в волосы. Рука опускается ниже, к жемчужной нитке, мерцающей под воротником. Неужели и ее снимет? Но нет, не успеет. Маргарета уже стоит в дверях, прислонившись к косяку и криво улыбаясь.
— Красивый жемчуг. Что, профессор подарил?
От этих слов в Кристине пробудилось былое детское упрямство, тряхнув головой, она словно дает понять, что и не собиралась снимать бусы, что бы там Маргарета себе ни думала.
— Да, — отвечает она, поглаживая жемчужины. — Красивый. Старинный. Фамильная вещь, наследство от свекрови...
Маргарета подымает брови:
— Робкая Ингеборг? Разве она умерла?
Кристина кивает:
— Угу. В прошлом году.
Маргарета молча разглядывает себя в зеркале рядом с Кристиной. Внезапно накатывает усталость. С какой стати ей иронизировать по поводу Кристининого шарфика и жемчужных бус? Чем она сама не фотомодель? При ней ведь тоже все общепринятые условные атрибуты, какие положены не признающей общепринятых условностей женщине средних лет. Черные джинсы и к ним полотняный жакет, стрижка «под пажа» и подкрашенные глаза. На шее колье, сомнительная красота которого, как ей вдруг показалось, вряд ли искупается оригинальностью, — несколько глиняных черепков на тонких кожаных ремешках. Что сие, интересно, должно означать?
Кристина, повернувшись, смотрит на нее:
— Ты устала?
Маргарета кивает:
— Плохо спала последнюю ночь...
— А что такое?
Маргарета пожимает плечами:
— Не знаю... Может, предчувствия.
Кристина чуть морщится, она же врач, в ее мировоззрение предчувствия никак не вписываются. Но вдруг вспоминает:
— Ты что-то говорила о письме?
Маргарета, вытащив конверт из кармана, протягивает ей, но Кристина не берет его, — сунув руки в карманы жакета, она нагибается и разглядывает конверт.
Обе поднимают взгляд одновременно и смотрят друг другу в глаза. Маргарета, скривившись, поспешно отворачивается. Комок в горле, который она так долго пыталась игнорировать, разрастается и наконец лопается, как огромный и скользкий мыльный пузырь. Приходится изо всех сил стиснуть губы, чтобы плач не смог вырваться наружу. Но Кристина замечает.
— Что ты. — Она робко похлопывает Маргарету по плечу. — Успокойся, Маргарета. Что же она такое написала, что ты так расстроилась?
Маргарета снова протягивает письмо, на этот раз Кристине приходится его взять. Она прикасается к нему, как к заразе, пальцы действуют как пинцет, когда она осторожно лезет в конверт и вытаскивает оттуда мятый листок. Вот она тщательно разглаживает его на комоде. Потом поправляет очки и, решительно глянув на Маргарету, начинает читать своим хорошо поставленным голосом:
Три женщины рожали, все они кричали.
Ай, кричала Астрид, ай, кричала Эллен,
ай, кричала Гертруд.
Ай-ай-ай-ай.
Акушерка отвернулась. Хлоп-поп-поп-поп!
Было четверо младенцев. А один уж на полу.
Это чей такой противный?
Стыд и срам! Стыд и срам! Никому такой не нужен!
Стыд и срам! Стыд и срам! Никому тебя не надо!
Короткая пауза, они не смотрят друг на друга. Кристина поглаживает пальцами письмо. Вот она, кажется, приняла решение. Выдвинув ящик комода, достает пачку бумажных носовых платков.
Ознакомительная версия.