Мартин Эмис - Информация

Я знаю одну отпадную девчонку, Белладонну. От нее все торчат. Боже, вот это краля. Ваш дружок Гвин Барри втюрился в нее, хоть он и телезнаменитость.

В целом новости были превосходные. Ричард допил пиво. Из всего этого мог получиться вполне сносный план Б. Хотя пока все складывалось так, что Ричард был очень доволен планом А. И вообще Ричард был полон надежд.

Вернувшись домой, он позвонил по двум номерам. Во-первых, он позвонил Энстис, своей сорокачетырехлетней секретарше из «Маленького журнала». Он проговорил с ней час — он так делал каждый день, не о «Маленьком журнале» и не потому, что ему этого хотелось, — Ричард боялся, что Энстис может покончить с собой или рассказать Джине, что он с ней переспал — однажды около года назад. Потом Ричард позвонил Гвину. Он звонил по поводу их очередной партии в снукер — два раза в месяц они с Гвином играли в бильярд, — Ричард хотел узнать, состоится ли очередная партия. Выяснилось, что Гвин не может. Причина (Ричарда чуть не стошнило), на которую сослался Гвин, заключалась в том, что в последнее время он провел слишком много вечеров «вдали от своей леди». Гвин, между прочим, был знаменит не только тем, что писал романы. Он был знаменит еще и тем, что он был счастлив в браке. Прошлой весной некий телепродюсер от нечего делать сварганил серию телепередач «Семь высших добродетелей». Гвину досталась «Безграничная любовь к жене». Сериал получил массу хвалебных отзывов, его крутили три раза как образец чисто британского шарма. Каждая серия длилась по часу. В фильме Гвин помогает Деми в саду, приносит ей чай, сидит и по-детски завороженно смотрит на нее, пока она болтает по телефону, рассеянно листая свой ежедневник.

Не сказать, чтобы стояла отличная погода, но все же это было лето. Хотя с летом явно было что-то не так. Но это Англия, так что ничего нового.

Посудите сами. Считается, что четыре времени года соответствуют четырем основным литературным жанрам. Иными словами, подразумевается, что лето, осень, зима и весна соответствуют трагедии, приключенческому роману, комедии и сатире (я перечисляю их в иерархическом порядке). Закройте на минутку эту книгу и подумайте, сможете ли вы угадать, какое время года какому жанру соответствует.

На самом деле все достаточно очевидно. Стоит вам угадать комедию и трагедию, как остальные разом встанут на свои места.

Лето: приключенческий роман. Странствия, поиски чудес, волшебники, говорящие животные и попавшие в беду девицы.

Осень: трагедия. Отчужденность, вырождение, роковые пороки и предсмертная агония героев.

Зима: сатира. Антиутопии, перевернутые миры, мысли, объятые стужей.

Весна: комедия. Свадьбы, яблони в цвету, веселые праздники, конец недоразумениям — прочь уходит все старое, да здравствует новизна.

Нам все время кажется, что с временами года происходит что-то неладное. Но что-то неладное уже произошло с литературными жанрами. Они все перемешались. Приличия более не соблюдаются.

У леди Деметры Барри был инструктор по вождению по имени Джери.

А у Тринадцатого был старший брат по имени Бац.

Это был один и тот же человек.

Бац — это его уличная кличка. Это не его настоящее имя, и это не псевдоним, что вполне очевидно, поскольку Бац — инструктор по вождению. И его настоящее имя — Джери.

Однако все же не совсем ясно, как случилось, что Джери стали звать Бацем. Уличные клички отнюдь не всегда бывают описательными, и они даже не всегда бывают контраописательными. Среди знакомых Тринадцатого и среди его братьев было несколько совершенно неописуемых типов с кличками наподобие: Большая шишка, Молния или Смотри-в-оба. К примеру, у Тринадцатого был двоюродный братишка по имени Йен, а кличка у него была Иму. И эти буквы: «И», «М» и «У» Йен старательно выводил краской из баллончика по всем мостам и пандусам Западного Лондона вперемежку с более сложными призывами, воззваниями и проклятиями типа: «Вооружим Зимбабве», «Мочи копов» и «Сыновья грома». Буква «И» обозначала Йен, а Йен любил музыку: отсюда Иму. Блеск. Или взять, к примеру, другого двоюродного брата Тринадцатого — Звено. Эта кличка была выбрана как достойная альтернатива Цепям. Она была призвана увековечить один случай во время ежегодного карнавала карибских негров, когда Звено расчистил от полицейских целую лестницу, размахивая в воздухе метровыми стальными цепями. Фигурально выражаясь, Звено провел в цепях следующие полтора года, и, возможно, именно по этой причине эта кличка — Звено — так к нему пристала.

Кто знает? Баца могли назвать Бацем, потому что он был очень большой, и если он падал, то всегда со страшным грохотом. Баца могли назвать Бацем из-за предсказуемости его финансов: через две недели после получения зарплаты Баца неизменно ждал финансовый крах. Хотя, скорее всего, Баца называли так из-за его давнишней (и давно оставшейся в прошлом) привычки вламываться в чужие дома и спать там: на кушетках, на полу, в ванной… Посторонний человек с полным правом мог бы предположить, что Баца прозвали Бацем из-за того, что постоянно случалось с ним и машинами, на которых он ездил в автошколе. Стоит мне закрыть глаза, и я вижу, как Бац, скорбно сложив руки на груди, взирает на необъятную свалку разбитых им машин. Ну, а если еще чуть-чуть подумать, то можно предположить, что Баца прозвали Бацем из-за того, что случалось с его учениками и их машинами во время экзамена по вождению. А машины в их автошколе были все сплошь немецкие, блестевшие лаком и оснащенные бортовыми компьютерами, потому что школа была модная и все женщины просили, чтобы инструктором им дали Баца — хотя они называли его другим именем.

Среди его учениц была и леди Деметра Барри.

Вот они: Стив Кузенс в темном офисе автошколы с книгой на коленях (Стив всегда носил с собой какую-нибудь книгу: сегодня это была книга Конрада Лоренца «Об агрессии»), смотрит в окно. Окно офиса выходило во двор, служивший в качестве автостоянки. Бац стоял во дворе в окружении сверкающих автомобилей и разговаривал со своим учеником, время от времени поглядывая на окно офиса. Стив и Бац смотрели друг на друга, но так и не поняли, встретились их взгляды или нет. Стив отложил книгу. Бац попрощался с учеником — богатым подростком крепкого телосложения с короткой стрижкой как у космического рейнджера и черепом как у инопланетян из комиксов.

— Бац, дружище, — сказал Стив Кузенс.

— Скуззи, — ответил Бац.

Бац отправился за кофе. Как и многие другие ребята из его округи, Бац когда-то работал на Скуззи продавцом кокаина. Этот факт и определял правила протокола. Чернокожий Бац стоял, склонившись над кофеваркой. Он был большой. Не толстый, а просто крупный, и ни в коем случае не безнадежно огромный, как некоторые чернокожие великаны, чьим быстрым ростом их матери постепенно гордятся все меньше и меньше.

— Забыл, какой ты пьешь, — уточнил Бац.

— Черный, два куска сахара, — ответил Стив.

Они устроились на низком диванчике. Бац был одет в черный тренировочный костюм, какие носят водители грузовиков (Скуззи подобной экипировки не признавал), но блеск черной ткани мерк перед густой чернотой его лица. Как и Тринадцатый, Бац говорил на лондонском наречии, но память об Африке была в нем сильна: об этом свидетельствовали огромный плоский нос, напоминавший спинку распластавшейся на лице черной лягушки, и растафарские дреды, торчавшие во все стороны. Конечно, это были не настоящие растафарские дреды. Растафарианам их вера не позволяет мыть волосы, так что в конце концов их косички становятся похожими на пепел, наросший на конце огромной сигареты. Еще у Баца были замечательно большие и яркие глаза — даже кровь, которой они наливались, была яркой. Ему очень нравились белые женщины, двери его спальни не успевали закрываться, впуская и выпуская посетительниц. Глядя на Баца, Стив подумал: просто невозможно, чтобы Бац состоял в родстве с таким троглодитом, как Звено. Больше того, Стив понимал, что на диаграмме, иллюстрирующей ход эволюции человека от Звена к Бацу, сам он (Скуззи, с его генами гениальности) будет не справа от Баца, а где-то посредине между Звеном и Бацем.

— Сиськи? — переспросил Бац. — Тут без веревки и ледоруба не обойтись. И лучше надеть альпинистские ботинки.

— Она их еле таскает, — иронично сказал Стив.

— Они типа как эти — чертовы овощи, которые накачивают всякой дрянью… Кабачки там всякие. Короче, которые чем-то напичкали.

Стив повернул голову набок.

— Большие сиськи — это хорошо, — сказал он. — Но ты ведь не хочешь, чтобы от них в машине было не повернуться.

— Она их поддерживает. Говорю тебе — сидит откинувшись назад, а они у нее так и торчат… буферами. — Бац негромко и восхищенно рассмеялся.

В другой компании Бац с удовольствием поболтал бы в таком духе с полчасика, прежде чем сменить тему, — ну, скажем, прежде чем перейти к тому, как леди Деметра Барри устроена ниже пояса. Но теперь он вдруг задумался: что он делает? Болтает про чьи-то сиськи со Скуззи. С ним об этом говорить не стоило, уж точно не с ним, не с этим долбаным психом. Определенно не стоило… Бац увидел, как недоразвитый подбородок Стива сморщился, рот стал жестким, точно клюв, и в его ярко горящем взгляде чувствовалось раздражение. Бац по привычке и без всякой обиды подумал, не заходит ли речь о межрасовых противоречиях — наши женщины и все такое. Ничего особенного он не уловил. Может быть, Скуззи еще только подбирался к сути дела. В любом случае, что бы ни произошло, в конце дня Тринадцатый точно получит хорошую затрещину. Бац подождал. Конечно, положение у него было трудное. Потому что никто — абсолютно никто — не знал о необычном мнении Скуззи о сиськах.