Ознакомительная версия.
– Как дежурство? Оперировал что-нибудь?
– Не-а. Одни битые рожи. С винцом в груди и жаждой мести. – Леша со вкусом потянулся. – Я бы даже поспал, но в третьем часу заявилась Лариска. Такой фонарь под глаз муж ей навесил, это что-то! Не фонарь, а прожектор перестройки.
– Да ты что? – Вика искренне расстроилась.
– Ужас. Она, конечно, в шоке. Собирается разводиться. Причем, как я понял, не из-за фонаря, а потому, что муж разнес ее любимый комод. Пришлось до утра ее утешать, но чем тут утешишь? Вся жизнь потрачена на идиота, а теперь ему еще половину имущества отдай. Оно же юридически совместно нажитое, хотя всем известно, что добытчиком в семье была только Лариска. Но попробуй, докажи это суду.
Сочувственно поцокав языком, Вика принялась накрывать на стол. Балахонов намекал на шашлыки, но мангала у Вики не было, а устраивать кострище на своем прекрасном участке она не собиралась. Готовая пицца и салаты на свежем воздухе пойдут ничем не хуже. Из кухни она позвонила Ларисе, пригласила приехать, развеяться и залить горе. Та отказалась, наверное, стеснялась своего вида. Вика уговаривать не стала – наоборот, вздохнула с облегчением. Тратить день на утешения не очень-то хотелось. Она, конечно, переживала за Ларису, сочувствовала Тосе, но их неурядицы лишь подчеркивали личное Викино счастье. Так человек особенно ценит уют и тепло дома, когда за окном бушует вьюга или льет проливной дождь.
– Это надо же! – вдруг воскликнул Алексей, когда Вика передавала Тосе, вскочившей помочь, блюдо с креветками.
Женщины, от неожиданности едва не выронившие блюдо в траву, обернулись одновременно, и Балахонов расхохотался:
– Как это я раньше не замечал? Вы же на одно лицо, просто как сестры родные! Вика, вот, оказывается, почему я тебе симпатизирую! Ты же копия Тошика!
Стараясь скрыть недовольную гримасу, Вика внимательно посмотрела на Тосю. Действительно… Классическая, если не сказать, стандартная красота. Аккуратные носики, большие светлые глаза, небольшие, но пухлогубые рты… К тому же обе они маленькие, хрупкие. Волосы тоже одной масти – русые, только Вика чуть светлее. Почему раньше Вика не замечала Тосиного сходства с собой и не считала ее красивой?
Они даже одеты похоже, но это лишь на первый взгляд. Викины любимые ботинки фирмы «Катерпиллер», нарочито грубые, на тяжелой подошве, напоминают Тосину ортопедическую обувь. Обе в цветастых ситцевых платьицах, только у Вики оно, как говорится, обманчиво простое, а у Тоси действительно простое, без обмана.
Немного поахав над забавным совпадением, Тося сказала, что и раньше не ревновала мужа к Вике, а теперь уж точно не будет. Зачем ему стараться, если дома ждет точно такой же экземпляр? Но ей повезло, она познакомилась с Лешей раньше, иначе тот бы женился на Вике, ведь мужчинам нравится один тип женщин.
«Вот уж не дай бог!» – подумала Вика, которую эти разговоры уязвляли.
Она растянулась в шезлонге, подставляя лицо солнечным лучам. Какая погода, господи! Кто посмел клеветать на питерское лето?
Да лучше него нет ничего на свете! Родители сетуют, что она никуда не ездит отдыхать… Нет, не нужен нам берег турецкий! Там все ярко, назойливо, как на плохой открытке, а вид из ее окна похож на картину гениального художника. Только идиот мог назвать нашу природу унылой. Разве прекрасные цветы в ее саду, ее розы – унылы? А за живой изгородью из ароматных спирей, ощетинившихся смешными пушистыми свечками, радует глаз прекрасная лужайка, на которой полевые цветы, сами того не зная, образуют удивительную гамму.
Скоро приедет Андрей, и они вместе будут радоваться всякому погожему дню и вместе греться у камина, когда дождь загонит их в дом, а потом будут шлепать по лужам в резиновых сапогах!
Вика улыбнулась Балахонову и приняла у него бокал вина. Она пьет вино первый раз в этом году, можно загадать желание. Но что ей загадывать? У нее все есть. Самый лучший муж на свете, самый прекрасный домик на земле.
Пригубив вино, Вика погрузилась в ощущение счастья.
С океана ползло плотное облако тумана, затягивая противоположный берег бухты и надежно укрывая боевые корабли. Лишь кое-где из этого облака, как из дырявого мешка, на секунду появлялась мачта или очертания корпуса, чтобы тут же исчезнуть в белом мареве. От этого корабли казались призрачными и безжизненными, как «летучие голландцы». Зябко поежившись, Вика плотнее запахнула куртку, подняла воротник. В ноги ей лениво бились тяжелые стальные волны. Она прошлась по каменистому берегу, ничем не напоминавшему солнечные песчаные пляжи под Петербургом. Что она делает здесь, в этом чужом холодном и ветреном городе?
Она обернулась. На берег густой цепью надвигались сопки, за их зеленой чередой виднелись хрустальные вершины вулканов. Город как-то неуверенно расположился у подножия гор, примостился, как проситель на краешке стула в кабинете грозного начальника. Странный город, унылый и серый, весь из бетонных пятиэтажек, облупившихся от ветров и морской соли.
Впереди – океан, кругом горы. Бежать некуда, как в страшном сне. Только она вот уже второй месяц не может проснуться…
Прямо над берегом нависает скала, будто кто-то тупым ножом обрезал гору. Вика подошла ближе и разглядела в уступах маленькие островки цветов. «Как моя альпийская горка», – повеселела она и подошла еще ближе.
– Не стой там! – крикнул человек с удочкой. – Камень на голову упадет и фамилию не спросит.
– Спасибо. – Вика удивилась, что рыбак заметил ее перемещения.
Фамилию не спросит… А если спросит, ей нечего будет ответить. Она в бегах, и этот город – ее последнее убежище.
Она заглянула в сетку рыбака. Пусто.
– Не клюет пока, – улыбнулся тот, заметив ее интерес. – Видишь, балабас ползет.
– Кто ползет?
– Ну туман. Скоро так затянет, что я кончика своей удочки не увижу.
Вика сочувственно покачала головой: «Мне бы твои заботы». Пиная гальку носками ботинок, она поплелась к автобусной остановке. Взглянула на здание местного театра, похожее на греческий храм в изображении пятилетнего ребенка. Очаг культуры – хмыкнула Вика с высокомерием уроженки Петербурга, с молоком матери впитавшей его очарование. Когда она сможет снова пройти по Невскому проспекту, насладиться особенным духом Васильевского острова? Придется ли ей увидеть развод мостов?
Все, чего она добилась в жизни, было уничтожено. Как в компьютерной игре – game over. Нужно начинать заново, только не с нуля, а с минус десятого уровня. Ее судьба, которую она считала вполне состоявшейся, ее надежная, прочная жизнь – все развеялось от первого же злого дыхания, как соломенный домик трех поросят. А она-то считала, что построила неприступный замок…
…Как обычно, общебольничная конференция благодаря Балахонову превратилась в митинг. По утрам вторника нужно запирать его в подсобке, злилась Вика. Орет, как Троцкий на базаре, хотя сам понимает, что все бесполезно. Только время у людей отнимает своей демагогией!
– Я давал клятву советского врача! – горячился Балахонов на трибуне.
Главный врач с привычной тоской смотрел мимо строптивого подчиненного, прикидывая, видимо, подходящий силовой прием, чтобы удалить заведующего хирургическим отделением с ораторского места. На беду администрации, Леша обладал зычным басом, перекричать его было невозможно, а добровольно покидать трибуну, пока не выскажется, он не собирался.
– Так Советского Союза давно нет, – добродушно заметил начмед, как бы освобождая Лешу от всех его гуманных обязательств.
– Не важно! Меня в институте учили оказывать людям помощь! Ту, которая им нужна, а не ту, которую страховка позволяет!
Неужели он такой дряхлый? Вика всегда обращалась с Балахоновым как с ровесником, а теперь оказывается, что он окончил институт еще до распада Союза и не обучался принципам страховой медицины. Вот почему он такой неиспорченный… Старая закалка.
– Оказывать учили, а отказывать – извините, нет! Если я вижу, что человеку для сохранения здоровья нужна госпитализация, операция, все, что угодно, – я это делаю. И меня не волнует, где он живет и кем работает! Про оплату я даже задумываться не желаю, об этом у меня голова болеть не должна.
– Алексей Михайлович, вас никто и не просит отказывать в неотложной помощи! – Из-за того, что нужно было вклиниться в речь, пока Балахонов переводит дыхание, главврач произнес свою реплику не так царственно, как бы ему хотелось.
– Не просит? А какого черта я должен заполнять всякую лабуду? Миграционный лист придумали какой-то, обоснование госпитализации без полиса. Не бред ли? Бред! И я свое время тратить на это не собираюсь, у меня других дел полно.
– Послушайте, но это же стандартная форма. Что вам, трудно?
– Трудно. Невозможно по нравственным убеждениям. С какой стати я, врач, должен кому-то объяснять, что помогаю человеку? Почему я оправдываюсь, если сделал аппендэктомию жителю Таджикистана?
Ознакомительная версия.
