Когда мы купались впятером, то делали это в белье, и сейчас Ян и я стараемся высушить бельё перед тем, как пойти домой.
Поднявшись на холм, я надел рубашку; майка уже высохла. Мне кажется странным быть полураздетым перед чьими-либо любопытными глазами.
Раньше, когда он ловко, по лягушачьи двигая ногами, плавал, а затем отфыркивался и тряс головой, он всё время подшучивал над тем, какой я тощий.
Янси и Мейнту было неловко плескаться на мелководье, и я остался рядом с Пики, которая, цепляясь за камни, подбиралась все ближе и ближе к воде. Каждый раз при прикосновении воды к её ступням она визжала и пыталась привлечь наше внимание к себе. Я смотрю на блестящие руки и ноги Яна, когда он мокрый вышел из воды и подошёл к нам. Все части его жилистого тела говорили о силе и уверенности. Я удивленно и завистливо заметил, что он перенял манеру поведения мальчиков постарше и демонстрировал, как он умеет плавать на спине. Он подошёл к нам и умело высморкался одной ноздрей.
«Давай, иди сюда, — сказал он. — У тебя ноги как у аиста».
Он схватил меня и затащив в воду, попытался нырнуть, крепко прижав колено к моей груди. Я вырвался и, полузадохнувшийся, рванул к берегу.
«Видите, вон там», — Ян махнул рукой в сторону моря, где на расстоянии виднелись два круглых предмета, высовывавшихся из воды.
«Это колёса самолета. Английского. Ветчинники, немцы подбили. Пилоты по-прежнему в нём!»
Я поворачиваю голову. Пятнадцать минут мы ещё плещемся в воде, и, наконец, Мейнт, указывая на загадочные предметы в воде, спрашивает:
«Может доплывём?»
Конечно, никто не осмеливается. Даже Ян.
В моем воображении я вижу двух англичан, сидящих вниз головой в воде, в летных шлемах с очками, как в кино.
Они колышутся и раскачиваются под воздействием морских волн, словно водоросли.
Один ещё держит штурвал, его рот открыт, а вокруг плавают рыбы. Его глаза за стёклами очков наблюдают за берегом и видят наши ноги, резво шлепающие по воде…
Ян неспешно переворачивает рубашку в траве.
«Теперь немного солнца на шкуру…» Он шлёпается вниз, растягиваясь в высокой траве, его коричневые колени торчат из зелени, глаза щурятся на солнце.
«Завтра воскресенье, — поёт он. — Завтра будет лень». Он поворачивается на живот и вытягивает руки и ноги.
Я завидую ему, что он может вот так не думать об Амстердаме, и чувствует себя в этой обстановке как дома.
Мне хочется поговорить с ним о нашей улице, наших друзьях, но я не решаюсь. Он может язвительно ответить и посмеяться надо мной.
Как-то раз я отправился в Шарль, чтобы увидеться с ним, потому что его неделю не было в школе; женщина, встретившая меня, крикнула: «Ян, к тебе гость из Амстердама!» Он вышел в синем комбинезоне и в грязных ботинках. Его руки были покрыты ссадинами, и смешную шляпу он сдвинул на затылок, что придало ему дерзкое, почти взрослое выражение.
«Здравствуй. Что ты здесь делаешь?» Он посмотрел на меня немного недоверчиво, словно не знал, что у меня в голове.
«Ничего особенного. Я был поблизости и подумал, что можно посмотреть, как здесь живёт Ян». Я сказал всё это извиняющимся тоном, как будто сделал что-то не совсем правильное.
Мы стояли на широком, залитом солнцем, дворе, где Ян прилежно и быстрым движением вырвал несколько сорняков между камнями, словно был мастером этого дела. Я неожиданно сильно почувствовал себя мальчиком из города. Да, что я действительно делаю здесь, что хотел? Ян тут был другим, неразговорчивым и повзрослевшим. Он стоял, засунув руки в карманы и оглядывался, как самый настоящий фермер.
В Лааксуме я часто думал о Яне, таинственном, недоступном Яне, мальчике с моей улицы.
Мы должны будем рассказать уйму всего, когда мы снова встретимся с нашими родителями, с друзьями на нашей улице, как плохо нам было здесь…
«Хочешь увидеть конюшню?»
Мы прошли через высокие двери в сарай, и Ян начал ворошить сено. В одном углу была привязана коза, которая нетерпеливо дергалась на привязи и время от времени издавала звуки, похожие на плач ребёнка. Ян присел на корточки рядом с ней и прикоснулся к её вымени.
«Воспаленное, — сказал он, — козлёнок укусил сосок, когда игрался».
Он ласково погладил животное между рогами, и у меня появилось чувство ревности.
Некоторое время я стоял посреди сарая, совершенно ненужный, и наблюдал, как Ян трудился с вилами, с каждым взмахом поднимая в воздух облако соломенной пыли.
«До встречи», — сказал я, и Ян, не взглянув, махнул рукой: «Пока».
«Предатель», — подумал я, уходя, и с силой прикусил губу.
«Самый настоящий предатель», — кричала во мне обида.
Ян лежит неподвижно. Я вскакиваю и взбегаю по склону вверх. Окружающая тишина вызывает у меня большое возбуждение; это наше время, Ян спит, и я его охраняю, я должен защищать его от опасности.
С холма я смотрю на море, которое усеяно небольшими белыми волнами. Ян практически невидим, его тело в траве имеет форму креста. Я начинаю кричать, как это делали мы в Амстердаме, когда играли по вечерам в полицейских и грабителей.
Вижу, как Ян поднимает голову.
«Эй! — Я машу ему и прыгаю как сумасшедший. — Эй, вставай, эй!»
Он медленно поднимает ко мне, балансируя, растопырив голые руки в стороны.
Наклонив верхнюю часть туловища и опустив голову, он приближается большими шагами.
«Мужик, ты уже весь коричневый».
Ян, вытирает пот с носа и вытягивает руки в воздух. Коричневые, покрытые ссадинами и царапинами. Как полководец осматривает он желто-зелёную землю, кажется будто руками он измеряет расстояние.
Он подтягивает сползающие штаны и берёт под козырек.
«Давай скатимся по склону». Он дразняще толкает меня.
Мы раз сделали это, после чего меня тошнило внизу у воды, а окружающий мир безостановочно вращался вокруг.
Я ложусь на край склона.
«Ну давай. Посмотрим кто победит».
Мне всё равно, даже если мне опять будет плохо, потому что мы снова вместе, и Ян играет со мной.
«Подожди, давай это сделаем вместе».
Он ложится на меня и обхватывает меня руками. Я чувствую резкий запах пота.
«Готов?»
Он смеётся и прижав меня к груди, неожиданно начинает движение. Мы скатываемся, сначала медленно и неравномерно, затем всё быстрее и быстрее. Я вижу лицо Яна попеременно то на фоне голубого неба, то на фоне тёмной травы.
Наши тела прижимаются друг к другу, и я слышу возбужденное дыхание Яна и его смех.
Я плотно зажмуриваю глаза и крепче цепляюсь за его тело; с головокружительной скоростью мы падаем вниз.
«Стой! — Я думаю. — Стой!». И наконец мы останавливаемся. Шорохи окружающей травы, в голове крутятся серые круги. Я весь в поту, и чувствую на себе тело Яна, давящее и липкое. Он тяжело дышит мне в ухо.
«Ох, — вздыхает он. — Боже мой». Сможем ли мы снова двигаться? Ян приподнимается и опирается руками о землю.
«Может поборемся?» Он угрожающе смеётся, тяжело дыша полуоткрытым ртом. У него ровные зубы и широкая, влажная нижняя губа.
«Поборемся немного?»
Мне эта забава знакома… Я предусмотрительно пытаюсь высвободиться из его жесткого захвата, я знаю, что резкие движения вызовут более дикое сопротивление. Вытянув руки, он смотрит на меня с уверенностью в победе. Я напрасно сопротивляюсь, и мне стыдно за свою трусость, это унизительно. Я не хочу бороться, я хочу быть другом Яну. Но я знаю, что буду его настоящим другом, если приму вызов.
«Пощады, — говорит Ян. — Проси пощады. А то не отпущу тебя».
«Ну давай, — отвечаю я, — это было бы просто весело».
Молниеносно извиваясь, я пытаюсь выбраться из-под него, но Ян быстрым движением колена прижимает мои ноги и всем телом наваливается на меня. Его смех исчезает, сменяясь сосредоточенным выражением, он делает нетерпеливые, напористые движения бедрами. Я боюсь его.
«Эй, Ян, послушай…» Он не слышит меня. Я вижу его лицо надо мной, с решительно сжатыми зубами, с закрытыми глазами, словно он не хочет меня видеть. Он прижал мои запястья, чтобы я не мог пошевелить руками.
Внезапно он перекатывается в сторону и приседает на колени рядом со мной. Он стягивает брюки вниз, и его твёрдый член упруго поднимается вверх над его животом.
Мы оба смотрим, как его пенис словно предостерегающий палец, указывает вверх.
Я вижу белую промежность Яна, которая виднеется между спущенными штанами и задранной майкой, и белый, беззащитный живот. Член Яна выглядит странно, твёрдый и напряжённый, с влажной головкой.
Мне интересно, больно ли это, и я судорожно-громко сглатываю.
«Нужно обхватить и двигать по нему», — говорит он. Ян сразу становится разговорчивым.
«Вверх-вниз, тогда получится». Он начинает усиленно дергать свой писюн. У меня появляется желание развернуться и уйти. Он знает, что делает? Я чувствую жалость; наверное он болен, раз часто делает так? Я прижимаюсь лбом к земле и вдыхаю терпкий запах травы. Он делает это голым?
