— Ну и как? Помогло?
— Не знаю. Это — процесс. Сегодня он опять проведет сеанс. Перед самолетом. Мне надо подготовиться к этому. Я не знаю, что будет со мной и что думаешь ты. Скажи, что думаешь ты?
— Что ты все делаешь правильно. Как всегда.
— А ты, что ты?..
— Все правильно.
— Из тебя слова лишнего не вытянешь!
— А что ж тут можно сказать?
— Я попробую все равно. Как мне не быть сейчас вульгарной? Как? Я хочу сказать, Эдвард… Давай забудем все, поедем домой и начнем все сначала!
— Будет довольно трудно.
— Можно один вопрос? Неужели все это, все это из-за одной женщины? Все из-за нее?
— Вовсе нет. Не из-за нее.
— Тогда из-за чего?
— Из-за потери уважения к самому себе.
— И все?
— И все.
— Я думала, хоть что-то, хоть что-то…
— Ага, что-то серьезное?
— Я так не говорила. Ты поступаешь нечестно.
Она покраснела и тяжело задышала, ее губы мелко подрагивали.
— Я должна влепить тебе пощечину. Как у тебя язык повернулся?
Ее глаза вновь заполнили слезы.
— Извини, — сказал я. — Ты права в своем негодовании.
— Я только хотела сказать, что, может, все происшедшее связано с тем, в чем я не могу тебе помочь?
Вышел низкого роста клерк и объявил, что судья готов возобновить слушание.
Флоренс порывисто обхватила меня.
Мне стало жаль ее, бедняжку. Все, что она хотела сказать, я знал наперед.
— Подожди, не входи! Пожалуйста, — быстро заговорила она. — Еще секунду! Слушай, одно слово — и слушание прекратится. Я скажу Артуру, и все. Мне сейчас гораздо легче, дело ведь не в этой маленькой грязной сучке, ты сам сказал, дело в самом тебе, если я правильно поняла и если это так… нет, так звучит ужасно, если дело в тебе самом, в том, в чем я могу помочь тебе, то я помогу, ты ведь в полном порядке, я знаю. Ты вел себя как законченный негодяй, но вытащи себя из определенного круга системы, и ты снова станешь самим собой. Я буду ждать… Я помогу тебе! Ну не молчи! Я всегда буду рядом! Мне только сказать слово Артуру, а он объяснит все судье. Итак, Эванс, решай. Я иду!
В проеме двери появился Артур Хьюгтон.
— Флоренс! — сказал он. — Судья готов.
Флоренс судорожно отмахнулась. Ее глаза были обращены ко мне, в них читалась мольба. Устоять было практически невозможно.
— Ты дашь мне… — Ее голос задрожал. — Ты дашь мне еще одну попытку?
— Не знаю, — сказал я.
Но я знал. Не дам. Потому что это касалось и моей жизни, так же как и ее, и я не только уходил от человека по имени Флоренс, я уходил от всего того, от чего она никогда не сможет уйти. А я смогу, но как сказать это раскрытым в мольбе глазам?
— Надо подумать, — смутился я.
— Но позволь хотя бы положить конец этому фарсу. Мы оба прекрасно знаем, что у тебя никаких отклонений! Позволь прекратить этот фарс!
— Нет, — ответил я. — Он доставляет мне удовольствие.
— Ты — мерзавец! — воскликнула она с чувством, но готов поклясться, что в ее горькой улыбке мелькнуло восхищение.
К нам шагал Артур, на этот раз с решительным видом.
— Но ты хоть подумаешь над моими словами? — спросила она.
От ответа меня избавил мой юрист. Он взял Флоренс за руку и повел в комнату. Я последовал за ними.
— Вы не пришли к соглашению? — спросил судья, когда мы зашли и расселись.
— Что вы сказали, ваша честь? — спросил Артур.
— Из своего опыта знаю, что большинство дел удается решить в перерывах. Мы ведь не в суде, не так ли, мистер Хьюгтон?
— Вы правы, сэр.
— И все же… Что-нибудь решили?
— Нет, сэр, — ответил Артур.
— Миссис Андерсон, — попал в точку судья, — выглядит обнадеживающе…
Все промолчали.
— Все осталось как прежде, ваша честь, — неожиданно сказал Артур.
К чему это, подумал я.
Затем я перевел взгляд с юриста на судью и вспомнил, что, когда я выводил Флоренс на перекур, Артур двинулся к судье с тремя докторами, — перерыв был спланирован заранее… Э, брат, ты действительно становишься параноиком, подумал я.
Наступила очередь доктора Тэйлора. Он описал мое поведение в госпитале: параноидальное, назвал он его, и возбужденное. Он был прав. Затем взял слово доктор Лейбман. Он поведал более научно и более подробно — о трех наших встречах еще в Беверли-Хилз и об одной в «Готхэме». Меня удивило, как много информации он выудил из этих собеседований. Он подвел итог:
— По моему мнению, как врача, он, прошу прощения, опасный человек.
Судья посмотрел на меня. А что я мог сказать? И сердце у меня запрыгало.
— Мистер Андерсон, хотите ли вы что-нибудь сказать?
— Хочу, — удивил я сам себя.
— Вы можете сидеть, если хотите.
— Нет, я встану, как все.
Я встал и повернулся к судье.
— Я виновен! — заявил я. — Признаю все!
— Мы не в суде, — заметил Артур.
— Но не вздумайте отпускать меня с миром. Потому что я превращусь в личность, вообще не поддающуюся никакому контролю!
Флоренс что-то сказала. Я услышал, но не воспринял ее слова.
— Позвольте мне поделиться с вами самым худшим. Все, что я сделал, обусловлено рядом причин. Все несуразности, происходящие со мной и отмеченные в списке мистера Хьюгтона, вполне объяснимы в то время, когда они имели место. Я ничего не стыжусь. Ни о чем не сожалею. Я ничего не знаю о своем будущем и поэтому ничего не гарантирую. Я гляжу на мир как на новый путь. Вы свободны от моего присутствия, я — от вашего. Флоренс, прости. Если тебя успокоит обладание всем, что у нас есть, а я думаю, это — хорошее лекарство, то владей и домом, и картинами, и машинами, и акциями, и страховками, и счетами в банках — всем, всем, всем… я уже и забыл, чем еще!
Тут судья знаком прервал меня и сказал, что желает побеседовать со мной наедине. Все были только рады выйти наружу, а Флоренс, подойдя ко мне, поцеловала меня в макушку. Очень мило с ее стороны.
Судья приказал покинуть помещение и клерку, и стенографистке. Затем поднялся со своего места и спустился ко мне. У него было забавное лицо, и, сняв судейскую мантию, он предстал передо мной в смешной спортивной куртке, не очень чистой. Его руки были толстые, их покрывали старческие пятна. Он положил их на стол, будто давая им отдых. Затем судья решил раскурить трубку — медленно набил ее и зажег. Он чувствовал, что я уже взведен и готов обсуждать свое дело до бесконечности. Открылась дверь, и показалась голова помощника со словами, что Артур Хьюгтон спрашивает: могут ли они ехать обратно в Нью-Йорк? Судья ответил утвердительно и просил передать, чтобы они позвонили ему вечером по телефону, который он нацарапал на листке. Затем все стихло.
— Итак, мистер Андерсон, — начал судья, — поделюсь с вами соображениями судьи. Начнем с того, что я не имею ни малейшего понятия, как с вами поступить. Во-первых, вы, несомненно, представляете угрозу для людей и общества. Может, и для себя тоже, хотя я всегда полагал, что человек имеет право поступать так, как ему заблагорассудится, касаемо того, что он находит невыносимым, неприятным и прочее, имеет право, но… Что же мне делать, как с вами поступить?
— Можете не верить, но мне все равно!
— Почему же? Верю. Но мне от этого не легче. И я здесь не для того, чтобы тратить кровный доллар налогоплательщика впустую.
— Есть предложение.
— Пожалуйста.
— А если вам задержать меня здесь еще на пару недель?
— Не уверен, что в этом есть хоть что-то разумное.
— Не для меня. Для других. Пусть думают, что справедливость восстановлена. Пусть у них будет чистая совесть. По-моему, такой исход дела их устроит.
— О’кей, попробуем. Но потом передо мной встанет еще более серьезная проблема, эдакого практического плана — что делать с вами потом? Во-первых, во время перерыва служки вашей жены подходили ко мне, вы ведь догадывались зачем? Правильно? Я выслушал их и ответил, что подумаю. Но будет лучше, если я передам наш разговор вам лично и вы сами решите, что есть что. Знаете, все выходит очень просто. Может, я упрощаю, но у вас только два варианта. А у меня и того меньше — один. Я отправляю вас на попечение жены, и вы остаетесь с ней. Кажется, жена только этого и добивается! Кстати, она не собирается приносить большую жертву, а-а? С другой стороны, я был вынужден заметить ей, что принять перемены в близком ей человеке достаточно трудно, особенно если эта перемена задевает вас, я имею в виду вашу жену, лично и угрожает вашей безопасности. В общем, я могу назначить ее вашим опекуном, вы официально будете жить там, где решит она. Срок назначу я. Скажем, полтора года.
Второй вариант несколько иного рода… Я объявлю вас… э-э-э, не отвечающим за свои действия — по-моему, неплохая формулировка — и что семью вашу спасти не удается. В этом случае с женой вы разводитесь. Процедура состоится в Калифорнии, и поскольку у нее на вас столько материала плюс объединенная напористость ее помощников, то вы понимаете, что после суда останетесь без гроша.
