Перед ней предстала Алиетта Шарден – предстала, по всей видимости, в том возрасте, в котором она приехала в Канаду. Как и при видении, случившемся у Кионы днем, она была одета в простенькую кофту и юбку из коричневой ткани. Ее длинные волосы были распущены и спадали на плечи. Она сидела в лодке посреди пруда и держала в руках букет желтых цветов. От этой простенькой сцены создавалось удивительное впечатление гармонии и абсолютного спокойствия.
«Моя дорогая малышка, иди по своему пути – пути света, – сказал тихий и нежный голос. Он сказал это с певучим акцентом, похожим на квебекский. – Не сходи с него, а иначе будешь страдать так, как страдала я. Ты создана для того, чтобы приносить радость и счастье и утешать страждущие души. Не забывай об этом, не отказывайся от этого пути! Я позабочусь о тебе, Киона, и я буду делать это не одна».
Это видение стало рассеиваться. Оно сменилось другими сновидениями – гораздо более ординарными. Проснувшись на рассвете, Киона почувствовала себя удивительно спокойной. Она, казалось, примирилась с самой собой.
«Это благодаря сну? – мысленно спросила она себя. – Я стала чувствовать себя лучше и после того, как уехал Людвиг».
Через полчаса она, умывшись и одевшись, спустилась на кухню. Мирей, слегка сутулясь, готовила утренний кофе и при этом что-то ворчала себе под нос. Жослин сидел в ожидании, нахмурившись.
– Доброе утро, Мирей! Доброе утро, папа!
– Доброе утро, малышка! – ответила Мирей. – Где мой поцелуй?
Киона поцеловала ее в щеку и предложила чем-нибудь помочь. Жослин, посмотрев на свою дочь мрачным взглядом, сначала ничего ей не ответил, а затем заявил высокомерным тоном:
– Ты снова нацепила на себя эту ужасную полотняную спецовку и рубашку, как у парня! Я не хочу больше, чтобы в моем доме ходили в такой одежде.
– Тебе не хотелось бы, чтобы я тебя поцеловала, папа? – усмехнулась Киона.
– Нет, оставь свои поцелуи себе! Или же поднимись на второй этаж и поцелуй мою жену, которая тоже меня ни во что не ставит.
– Что с тобой случилось?
– Иисусе милосердный, месье, малышка права, вы ворчун!
– Не вмешивайся, Мирей. Это касается только меня, моей супруги и этой мадемуазель.
Киона уже все поняла, поскольку могла читать мысли своих близких.
– Лора рассказала тебе про шкатулку, да? – поинтересовалась она. – Ты не должен на нее за это сердиться. Мне нужно было обязательно прочесть дневник Алиетты. Если ты намеревался не позволить мне это сделать, тебе следовало бы бросить его в озеро или сжечь в печке. А еще, папа, можно было бы поступить в свое время совсем по-другому: не рассказывать мне про мою прабабушку, которая была очень на меня похожа. Я была еще совсем маленькой, когда ты рассказал мне о ней, и чуть-чуть постарше, когда подарил мне ее медальон, чтобы я использовала его в качестве амулета.
Жослин отнюдь не собирался идти на попятную. Он выпрямился, подался вперед и стукнул кулаком по столу.
– Не было никакой необходимости читать этот вздор! – рявкнул он. – Семья Шарденов, фамилию которых я ношу до сих пор, изгнала меня из своей жизни, исключила меня из числа родственников. Спроси об этом у Лоры! Моя сестра Мари плюнула ей в лицо в тот день, когда я после нашей свадьбы привез ее в Труа-Ривьер, чтобы познакомить с моими родителями. Они были ханжами, погрязшими в житейских и религиозных предрассудках – тех самых, из-за которых в Старом Свете в свое время погибло немало людей.
В кухню вошла Эрмин – вошла в домашнем халате и с растрепанными волосами.
– Папа, почему ты кричишь? Малыши еще спят. Или ты не знаешь, который час? И что за вздор ты несешь по поводу наших родственников?
– Твоя родная сестра плюнула в Лору, твою супругу? – ошеломленно спросила Киона.
Жослин пожал плечами, тем самым давая понять, что это уже не имеет большого значения. Однако было слишком поздно. Он увидел, как вдруг сильно побледнело лицо его второй дочери, способной заглядывать в прошлое, – так, как, например, когда она заглянула в прошлое четыре года назад с целью преподнести особенный подарок Эрмин, представляющий собой толстый альбом, озаглавленный «Воспоминания о золотом веке Валь-Жальбера» и содержавший изображения этого поселка, искусно нарисованные Лоранс, и комментарии к ним, составленные Кионой и рассказывающие его историю.
Киона, лоб которой покрылся потом, а коленки задрожали, стояла с таким видом, как будто больше не видела и не слышала того, что происходит вокруг нее: она была всецело занята борьбой с начавшимся у нее сильным недомоганием.
– Киона! – воскликнула Эрмин, заметив, что ее сводная сестра пошатывается. – Боже мой, она сейчас упадет в обморок. Помоги мне, папа!
– Иисусе милосердный! – захныкала Мирей. – Смотрите, она сейчас упадет в обморок!
Жослин вскочил на ноги и бросился помогать Эрмин. Вдвоем они, поддерживая Киону за руки, усадили ее на стул. Она вдруг, как будто ее кольнули чем-то острым, резко выпрямилась и пробормотала:
– Гедеон и его брат убили Алиетту. Эти люди – настоящие чудовища. Я только что это узнала, мне это сказали!
– Муки небесные! – сердито воскликнул Жослин. – Какая же это была глупость со стороны моей жены – дать моей дочери, которая и так уже немало настрадалась, эту чертову тетрадь.
Эрмин, не зная, что и думать, посмотрела долгим вопросительным взглядом на своего отца. Она вообще не понимала, о чем сейчас идет речь и что здесь происходит.
– Что ты имеешь в виду, папа? О какой тетради ты говоришь? Мирей, дай-ка мне быстренько стакан хереса для Кионы. Она еще не потеряла сознание. Херес поможет ей прийти в себя.
– Нет, дайте мне воды. Холодной воды! – попросила Киона.
Ей дали попить воды. А еще Мирей предложила ей съесть кусок пирога, но Киона жестом показала, что не будет. Мало-помалу ее побледневшие щеки и губы снова стали розовыми.
– Ты чувствуешь себя лучше, моя дорогая? – спросила Эрмин, обнимая Киону.
– Да, спасибо. Это прошло. Папа, я прочла в дневнике Алиетты только четыре страницы. Лора говорит, что не дочитала его до конца. А ты?
Жослин с видом кающегося грешника опустил голову и затем тихо произнес:
– Господи, меня угораздило прочесть его от начала и до конца. Ты права, Киона: я даже не знаю, что удержало меня от того, чтобы уничтожить эту чертову тетрадь. Ну и балбес же я! Я думал, что она будет лежать в шкатулке, стоящей под шкафом в нашей спальне. Однако Лора вечно везде сует свой нос. Впрочем, меня это не удивляет: ей ведь есть за что злиться на семью Шарденов из Труа-Ривьер. Могу сказать вам, мои дорогие дочери, которыми я горжусь, что я многое отдал бы за то, чтобы не быть кровным родственником этих людей.
– Вы наконец соизволите мне объяснить, о чем вообще идет речь? – возмутилась Эрмин. – Да, европейская семья Шарденов отказалась со мной встречаться – и когда я была еще подростком, и когда уже стала знаменитой певицей, но мы, пожалуй, поговорим обо всем этом позже. Я слышу голоса Мадлен и малышей – они раздаются там, на втором этаже.
– Иисусе милосердный, как тут все сложно! – пробурчала Мирей, ставшая невольной свидетельницей семейной перебранки.
– Мирей, Лоре – ни слова! – сказал Жослин, чувствуя себя утомленным из-за пережитого только что волнения. – Боже всемогущий, у меня заболело сердце.
– И у меня тоже! – покачала головой Киона.
Если бы она не переживала за Адель, она пошла бы сейчас побродить по берегу озера. Однако она решила почаще находиться рядом с этой девочкой, а потому, дожидаясь, когда появится Адель, начала делать бутерброды, намазывая хлеб маслом. Ее отношения с Томасом были другими. Этот мальчик, которому недавно исполнилось четыре года, ни разу не потребовал, чтобы пришла его мама. По словам Мадлен, он думал, что она куда-то уехала, и совсем не страдал от ее отсутствия. Все окружающие относились к нему очень хорошо. Он много играл с Катери и просто обожал Эрмин. Поэтому он не нуждался в какой-то особой заботе со стороны Кионы. Лора его баловала, рассчитывая на то, что он будет чувствовать себя в ее доме счастливым и скоро вообще забудет Шарлотту.
Двумя часами позже Эрмин и Жослин вошли в комнату Кионы. Мадлен и Акали пообещали ей, что чем-нибудь займут всех четырех детей в саду. Лора, как обычно по утрам во вторник, ушла к парикмахеру.
– Ну что же, я надеюсь наконец получить ответы на вопросы, которые мучают меня с самого утра! – заявила Эрмин, садясь на кровать своей сводной сестры. – Я попыталась расспросить папу на лестнице, но он не соизволил даже рта раскрыть.
– Я успела прочесть последнюю страницу дневника моей прабабушки, – сообщила Киона. – Я торопилась это сделать, чтобы лучше понять то послание, которое получила на кухне, когда у меня было очень короткое, но ужасное видение. Слова самой жертвы имеют ведь больше веса, чем мои свидетельства. Мин, речь идет о женщине, являющейся и твоим предком тоже. Мы ее потомки: папа, ты, я, Мукки, близняшки, Констан и Катери…
