Но в общественных банях была еще одна тайна. Эта была тайна из тайн, соблазнительная и почти недоступная. Тайна называлась – женское отделение. Вместе с осознанием разделения полов пришла и эта загадка. Огромное количество самых разнообразных голых баб – молодых, старых, толстых, тонких, красивых и страшных – находилось вот тут, рядом, за стенкой. Они кричали, мылили себе заросшие чресла, обливались водой, и все это роскошество было спрятано от моих глаз. Я не мог видеть, как они наклоняются, как ходят ходуном их ягодицы, как колышутся груди…
Эротические ожидания от этого зрелища были одними из первых и одними из самых сильных эротических переживаний с момента, когда я себя помню. Но это была тайна… Можно было только домысливать, строить догадки, воображать.
Потом был прочтен рассказ «Баня». Он добавил некоей фантастической конкретики, но, однако, как и следовало ожидать, не успокоил, а лишь распалил мое воображение. Также не удовлетворили мое любопытство и порнографические карты, которыми торговали глухонемые инвалиды в поездах.
Потом началась взрослая жизнь. Вопросы секса как-то решились сами собой, я переехал в Питер, женился, появился ребенок. Мы жили в коммунальной квартире, в которой не было ванны, и в среду и субботу мы ходили в баню. Я любил ходить в парилку, с удовольствием мылся лыковой мочалкой, послебанный поход в рюмочную стал частью субботнего ритуала, и я изучил, по-моему, все бани Ленинграда.
И вот однажды иду я по улице Стахановцев мимо большой многоэтажной бани к своему приятелю бухнуть и развлечься. Время было часов пять вечера – допустим, в субботу. Смотрю – на карнизе четвертого этажа, держась за подоконник, стоит мальчишка лет 12 и заглядывает в окно. Ясное дело – подглядывает за голыми бабами. В принципе его любопытство было мне, как я уже отметил, понятно, и я не стал его шугать. Но про себя подумал, что вот, мол, как же я в его возрасте не догадался вот так решить проблему изучения этого важнейшего вопроса, а все искал паллиативы и оттачивал воображение. А способ решения – вот он, на ладони. Нужно только побольше смелости, и все…
Побухали мы с приятелями, поиграли в преферанс, постебались, было уже часов десять, и я пошел домой. Проходя снова мимо бани, я обратил внимание на то, что около нее стоит «скорая помощь». Подойдя ближе, увидел, что случилось: тот мальчишка сорвался с карниза и разбился насмерть. Упал он буквально за полчаса до того, как я подошел. Я понял, что он смотрел на голых женщин больше пяти часов кряду, у него затекли руки, он замерз, наверное, оступился и упал.
Мне было его безумно жаль, и я подумал – какая чудовищная сила толкает нас в пучину секса! Страшная, беспощадная, всепожирающая.
Бабы! Давайте юным мальчикам. Знайте – ради этого они готовы на смерть!
А.К.
Иногда бывает так, что по приусадебному участку протекает ручей. Это – очень хорошее дело. Нет, нет, не говорите мне, что такие куски земли, особенно в Подмосковье, давно разобраны блатными – олигархами да высокопоставленными чиновниками.[35] Вот и неправда. Я сам раньше так думал, пока не побывал дома у моего хорошего приятеля. Зовут его… а впрочем, какая разница, как его зовут? Главное, что он врач. Хороший, даже очень хороший врач-хирург. Доктор наук, завкафедрой и так далее. Но согласитесь, что, по нынешним временам, врач, да будь он хоть семи пядей во лбу, на министра не тянет. Тем более – на олигарха.
Так вот, у него на приусадебном участке (соток этак сорок) протекает ручей. Настоящий ручей с чистой, холодной водой. Есть, правда, у этого участка один изъян – он расположен недалеко от аэропорта, и заходящие на посадку самолеты портят общую идиллию. Но к ним быстро привыкаешь и перестаешь их замечать.[36] Короче, все недостатки этого куска земли с лихвой компенсируются наличием ручья.
Мой приятель, назовем его Олег, выкопал рядом с ручьем большую яму, примерно двадцать на двадцать метров шириной и метра три глубиной. Потом он сделал отвод от ручья и, с другого конца ямы, выводной канал. Наверное, как хирург, Олег знал, как это лучше делается – входные и выходные протоки, катетеры и прочая ерунда – это для него семечки. Так или иначе, но у него получился хороший, глубокий, достаточно большой пруд с проточной холодной водой.
Потом он, как настоящий ученый (учитесь, олигархи и министры!), засел за специальную литературу и досконально изучил вопрос о том, как разводить прудовую рыбу. Выяснилось, что если пруд не проточный, а вода в нем цветет и летом нагревается выше 22 градусов, то такую деликатесную рыбу, как форель, в нем разводить нельзя – сдохнет, а если и выживет, то веса не нагуляет. Дело в том, что количество кислорода в воде обратно пропорционально ее температуре, а форель любит богатую кислородом воду.[37] Но владельцам таких «плохих» прудов отчаиваться не надо. Оказывается, такую воду любит карп, а еще больше его ближайший родственник – толстолобик. Так вот, толстолобик не только кайфует в теплой воле, хорошо перезимует при недостатке кислорода, но еще и съест весь ил и мелкие водоросли, и вода в пруду будет прозрачной. Конечно, толстолобик не такой вкусный, как форель, но тут уж выбирать не приходится.
Но у Олега, как вы понимаете, такой проблемы не было. У него имелся в наличии прекрасный проточный пруд с постоянно холодной (не больше 18 градусов в самую жару) водой. Идеальное место для разведения форели. Что он и не преминул сделать.
Тут нужно заметить, что скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается… Целая проблема: разыскать мальков форели, перевезти их, найти корм и так далее. Но вот наконец все позади и «зарыбление водоема» (такой есть профессиональный термин у рыбоводов) состоялось.[38] Дальше нужно их кормить специальным кормом. Жрут они подходяще, вес нагуливают хорошо. Если хочешь, чтобы мясо было красное, нужно использовать корм с добавлением каротина (попросту морковки или свеклы). Если хочешь, чтобы белое – то обычный корм, без добавок.
И вот к середине сентября форель вырастает, жиреет, нагуливается, и огромные лапти по полтора-два килограмма плещутся в пруду, который едва вмещает всю эту массу рыбы. В этот момент особое удовольствие кормить ее. Свалка здоровенных рыбин, которых не меньше сотни, блеск их чешуи, предвкушение ловли… Ты уже кончиком языка чувствуешь вкус форелевой ухи… Эх! Ну все по порядку.
В одну из сентябрьских пятниц раздается звонок: «Форель дошла, приезжай, будем таскать». И в субботу я как штык, вместе с семейством, прибываю на место. Напрасно думать, что вот я приехал, мы берем удочки и идем к пруду рыбачить. Дудки. Легкой жизни никто не обещал. Наш профессор сначала усаживает всех в беседке за стол и вливает в нас граммов по двести водки. Закуска, правда, фантастическая – вареники с грибами и творогом, соленые огурцы, помидоры, сало…[39]
Заводим обычный разговор. То да се, как дела. А вот я читал, что суд над трансплантологами опять будет… Что ты на это скажешь? А что говорить: пока их судят, другие врачи боятся оперировать, делать пересадки. Вон по пересадке только почки десятки тысяч больных по всей России ждут своего часа. Ждут и умирают, поскольку никому из хирургов, что раньше делали эти операции сотнями, неохота на скамью подсудимых. Дела… Ну а ты как? Да ничего, богатеем потихоньку. Тут какие-то чины приходили, говорили, что будут нас проверять. Долго и вдумчиво. А чего проверять – сами не знают. Сказали – им велели. Кто велел, кому велел, чего велел – сие неведомо. А глаза веселые. Озорные глаза-то. Слуги народа, одним словом. Думаю – договоримся. Такие дела… Ну давай по маленькой.
Однако сколько веревочке ни виться, рано или поздно доходит дело до удочки. Это, конечно, специальная ловля. Много ума не надо: в кишащем рыбой пруду поймать на червяка или на хлеб несколько рыб. И тогда мы начинаем изгаляться: на сыр, на кусок кальмара из консервной банки, на черта в ступе, и, наконец, вершина – ловля на пустой крючок. Обнаружена интересная зависимость (считаю – на уровне хорошей диссертации) – если крючок намазать оливковым маслом первого холодного отжима (не дай Боже – рафинированного), поклевка будет просто прекрасная.
Поклевка следует за поклевкой, и сама рыбалка занимает вряд ли больше получаса. Рыба как ошалевшая носится по пруду, обрывает леску, уходит на глубину. Просто так вытащить ее на берег не получится – слишком сильная и большая. Нужно пользоваться сачком: один подводит ее ближе к берегу, а другой этим сачком вытаскивает. Форель красивая, большая, разноцветная… Вот если я хочу представить себе некую абстрактную рыбу, просто рыбу, без породы и разновидности, то есть собирательный образ рыбы, то я представляю себе форель. Самая рыбная из всех рыб…
Поймав штук десять форелин (минимум пятнадцать килограммов рыбы), мы останавливаемся: больше нам сегодня не надо. Когда Олег чистит, потрошит и разделывает рыбу, то печень, икру и молоки откладывает в сторону. Я зачарованно смотрю, как он все это делает. Руки его мелькают, он что-то рассказывает мне, почти не глядя на них, а они точными, выверенными движениями отделяют, отрезают, откладывают. Мне становится страшно. Так, наверное, он и людей режет. С шутками и прибаутками, пикируясь с ассистентами и подначивая медсестер. Мысль: надо пойти махнуть сто граммов, подальше от этого умельца, пока он тут любимым делом занимается. По призванию, как говорится…
