Позднее я узнал, что он продал кого-то. А может, и не продал. Вполне может быть, что его убил как раз тот, кто продал. Такое тоже случалось.
А здесь хорошо пишется. Мой доктор «в курсе», что я работаю по вечерам, — сам же и разрешил работать в его кабинете. К счастью, он не догадывается, что именно я пишу. Как не догадывается и о том, что Я — это как бы не совсем Я, или даже вовсе не Я…
По семейной легенде (всякая легенда зачем-то ведь сочиняется), я должен быть Леонидом. Так, якобы, решили мои родители. Регистрировать факт моего появления на свет послали нашу домработницу, а она, пока ехала до ЗАГСа, забыла, что меня нужно зарегистрировать Леней. Возвращаться домой не стала — плохая примета — и приняла соломоново решение: назвала меня Евгением. Логика у нее была простая — раз мать Евгения, пусть будет и сын Евгений…
Так и получилось, что Я — это не совсем Я, а вроде другой человек, а возможно, и не «вроде», но совершенно другой. Скорее всего, подобные мысли (явно нездоровые, сказал бы мой чудный доктор) и не являлись бы в голову, если бы история эта не имела почти мистического продолжения.
Когда подошло время рожать моей жене, мы твердо и однозначно решили, что сына назовем… Леонидом. В записках (они сохранились), которые я передавал жене в роддом, сын фигурирует именно как Леня. Регистрировал я его сам. А назвал… Геной. Значит, на свете сегодня должны были бы жить Кутузовы Леонид Евгеньевич… нет, не то… Кутузовы Леонид Леонидович и Леонид Васильевич, а живут — Геннадий Евгеньевич и Евгений Васильевич. И никто до сих пор не подозревал, что и я, и — выходит — сын, что оба мы живем под чужими именами…
Не оттого ли и трудно меня лечить, не оттого ли милый мой доктор все пытается вывернуть наизнанку мое нутро?..
За окнами стоят пока еще голые каштаны. Бог знает как они выжили в этой удушающей атмосфере — вокруг дымят заводы. Однако каштаны даже плодоносят, не подозревая, должно быть, о загрязненной атмосфере. Осенью и больные, и работники клиники собирают, разрывая опавшие листья, крупные лакированные плоды, делают из них украшения, и в этом есть что-то дремучее, языческое. Замечательно, в общем-то, что в нас сохранились остатки языческой древности, ибо только языческая память соединяет еще человека с природой. Память — и ничего больше. Вот и я помню, что когда-то было много хороших, интеллигентных и воспитанных мальчиков из приличных семей, которые носили короткие штанишки на лямках, «матроски» с воротником (почти как у настоящих матросов), «испанки» (это после войны в Испании) — нечто вроде пилотки с кисточкой спереди, — которые читали для гостей из классиков, а также и современные стихи («Кремлевские звезды над нами горят. Повсюду доходит их свет. Хорошая Родина есть у ребят. И лучше той Родины нет…»), никогда не говорили взрослым «ты», не забывали, выходя из-за стола, сказать «спасибо», не сморкались в рукав и не ковыряли в носу, не чавкали за едой, не тыкали указательным пальцем, хотя и не понимали, почему нельзя этого делать, если палец называется указательным, мыли руки, приходя с улицы, до и после еды, а также после «пользования уборной», не знали «матерных» слов, не портили стенок лифта, не толкали дверей ногами, даже близко не подходили к столу, за которым взрослые пили вино, и которые отчего-то сделались жестокими мужчинами, иногда — ворами и убийцами, а уж алкоголиками и пьяницами — почти поголовно, и всем им, всем снятся страшные сны, всех преследуют видения, преследуют во сне и наяву, преследуют до последнего вздоха.
Видения, от которых можно сойти с ума.
Сверстники, товарищи мои, подымите руки, кого не преследуют?..
1964–1990
«Колбаса» — буфер заднего вагона трамвая.
Шувалов Е. Л. Тавда — город леса. Свердловск, Средне-Уральское книжное издательство, 1964.
Лагпункт — лагерный пункт, колония, зона.
Щипач — карманный вор.
Кандей — карцер.
Штевкать — есть, кушать.
Ксивы — документы.
Оставить сорок — дать докурить.
«Вместе кушать — не просто делиться куском хлеба — это высшая степень взаимного доверия, дружба «до гроба».
Прахаря — сапоги.
Врезать дуб а — умереть.
Кусок — тысяча рублей.
Мойка — бритва, лезвие.
Во время войны выпускали спячки в виде гребенки из однослойной фанеры — их нужно было отламывать.
Лопатник — бумажник.
Дать в пропаль — передать украденное напарнику.
Бегать — здесь: вместе воровать.
Угол — чемодан.
«Сталинец» — трактор «СТЗ» — Сталинградский тракторный завод.
Соскакивать — бросать игру.
Объявка — уговор, на какую сумму идет игра.
Сгореть — быть пойманным с поличным.
«Полуцвет» — здесь: вор, но еще не в законе, полублатной.
«Xавира» — то же, что «малина».
«Феня» — блатной жаргон.
Подельник — сообщник, соучастник преступлении, проходящий по одному делу.
Надо сказать, что в те времена подвергали экспертизе на возраст всех, кого задерживали без документов. И почему-то, как правило, возраст прибавляли. Так и мне однажды прибавили год. Зато в сорок пятом я сумел поступить в ремесленное, куда принимали с четырнадцати лет, а мне было только тринадцать.
Командировка — то же, что и лагпункт.
Двинуть фуфло — не уплатить карточный долг.
Убежден, что и в армии так называемая «дедовщина» имеет те же самые корни — с одной стороны, стремление к власти над окружающими, над более слабыми, с другой — молчаливое поощрение офицеров, которым так удобно.
Это было лет десять назад, когда «ренессанс» в уголовном мире еще не наступил.
На территории колонии, в зоне, оружие носить запрещено в целях безопасности.
УМЗ — Управление мест заключения.
Дотянуть «до звонка» — отбыть срок.
Кум — начальник режима в колонии.
«Довесок» — дополнительный срок за преступление, совершенное в местах лишения свободы.
«Москвичка» — куртка (рубашка) с кокеткой из ткани другого цвета, на «молниях».
Подписка — здесь: обязательство о выезде из данного населенного пункта в течение 24 часов.
Фармазонщик — мошенник.
Ботать по фене — владеть блатным жаргоном.
«Бан» — вокзал.
Лепить горбатого — врать, изворачиваться, ловчить и т. д.
Имеется в виду Указ Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 года, которым отменялись некоторые статьи действующего Уголовного кодекса в резко увеличивались сроки заключения.
«Скачок» — квартирная кража.
«Верха» — наружные карманы.
Игра в карты «на жизнь» была в лагерях не редкостью. Проигравший обязан был убить проигранного. «Суки» и «двинувшие фуфло» рисковали быть проигранными в первую очередь.
Отмазаться — отыграться.
Исполнитель — профессиональный игрок, шулер.
Подделить — сыграть в карты так называемыми «третьями». Игра почти такая же, как «штос».
Шалава — проститутка, однако в уголовном мире так называли женщин вообще.
