– Какой скандал! – хором кричали организаторы выставки. – И какой позор для Барселоны!
Они воображали себе тот шум, что не преминут поднять газеты всего мира на следующий день либо уже сегодня, и живо представляли, как в экстренном выпуске появятся заголовки приблизительно такого содержания: Барселона оделась в траур, а ниже: Трагедия произошла по недосмотру ответственных за безопасность мероприятия лиц, таких, как дон… и каждому виделось его имя, выделенное заглавными буквами. Однако стремительное развитие событий отвлекло их от печальных мыслей: купол павильона, который состоял из двух подвижных частей, вделанных в пазы боковых стен, стал медленно раскрываться при помощи гидравлического привода. Из образовавшегося отверстия хлынул поток горячего воздуха, образовав вибрировавший в солнечных лучах столб; этот столб стремительно поднимался и терялся в высоте. Потом боковые части купола полностью убрались в стены, и павильон принял вид открытого сверху цилиндра, напоминавшего грозное дуло старинной бомбарды. Уже ни у кого не оставалось сомнений: из цилиндра вот-вот вылезет наружу какая-нибудь диковинная машина. И действительно, через считаные минуты она показалась на поверхности, потом сама собой, словно космическое тело в невесомости, поплыла вертикально вверх. Теперь машину можно было наблюдать из любой точки выставки и за ее пределами. Толпа, еще недавно находившаяся во власти паники, ахнула, потом замерла и наконец разразилась громкими возгласами изумления и восхищения. И это того стоило: машина имела овальную форму; ее длина равнялась приблизительно десяти метрам, а максимальная ширина – метрам четырем. Размеры определили на глазок, и до сих пор по этому поводу существуют разные версии: их нельзя было ни подтвердить, ни опровергнуть, поскольку никто и никогда так и не увидел чертежей, по которым ее сконструировали. Задняя часть аппарата была изготовлена из гладкого блестящего металла, передняя – из стекла, защищенного стальными или деревянными нервюрами[140]. Обе части соединял обруч полуметровой ширины, похожий на те, какими обычно скрепляют бочки. Обруч искрился сотнями зажженных лампочек, образовывавших вокруг машины светящийся нимб. Было видно, что двигатель, который поддерживал аппарат в воздухе и сообщал ему движение, находился в заднем отсеке, а передний предназначался для пассажиров, чьи силуэты смутно обрисовывались в облаке пыли, поднятой машиной при взлете. Воодушевленная невиданным доселе зрелищем толпа не отрывала глаз от диковинного объекта, и даже его величество, настроенный в этот день на презрительно-скептический лад, вышел из дремотного состояния, восхищенно присвистнул и тихо прошептал:
– Чудны дела твои, Господи!
Все терялись в догадках о природе этого явления и давали волю воображению. У некоторых оно настолько разгулялось, что появились версии об инопланетянах:
– Несомненно, это марсиане. Для того чтобы показать миру неслыханные технические достижения, они выбрали Барселону, и теперь спесивые парижане, жители Берлина, Нью-Йорка и иже с ними будут кусать себе локти от зависти, – говорили барселонцы с ехидной улыбкой.
В ту пору существование жизни на других планетах не подлежало сомнению. Из уст в уста передавались невероятные истории, а ученые, казалось, не были заинтересованы в том, чтобы пресечь полет фантазии. Обитатели других планет, или инопланетяне, как их стали называть позже, чье изображение целиком и полностью отдали на откуп авторам комиксов, представлялись в виде неких мифологических существ с человеческим телом и рыбьей головой. Часто пришельцы изображались совершенно нагими, но это ни в коей мере не расценивалось как покушение на нравственность, поскольку у них отсутствовали гениталии, а вместо кожи была чешуя; в тех редких случаях, когда на них что-то надевали, дело ограничивалось короткой курткой и гамашами. В сороковые годы вошло в моду награждать несчастных инопланетян хоботом вместо носа. Такое представление о пришельцах было навеяно использованием кинематографа в комбинации с микроскопом, когда на экране появлялись многократно увеличенные комары и другие мельчайшие насекомые. Простой народ прозвал их всех «марсианами» и приписал им не в пример более развитый, чем у землян, интеллект; считалось, что у них были мирные намерения и добродушный характер. Толпа посудачила об инопланетянах и опять переключилась на объект: немного покружив над куполами Национального дворца, машина стала снижаться над знаменитым фонтаном, и тогда рассмотрели экипаж, который составляли обычные люди из плоти и крови. В те времена уже были известны летательные аппараты такого типа, и их называли по-разному: эликопланы, ортептеры, орнитоптеры и, наконец, эликоптеры, то есть самолеты с вертикальным взлетом и приземлением. Последние годы их подвергали интенсивным испытаниям, но без утешительных результатов. Так, 18 апреля 1924 года маркиз де Пескара смог вертикально взлететь и приземлиться в Исси-ле-Мулино[141], но слишком маленькое расстояние, равное всего лишь 136 метрам, не позволило маркизу увековечить себя в истории. В 1923 году испанский инженер Хуан де ла Сьерва изобрел менее претенциозную, но куда более практичную и эффективную машину, названную «автожир». Формой крыльев, хвоста, элерона и фюзеляжа она напоминала обычный самолет, но с одним маленьким отличием: к нему был прикреплен пропеллер с несколькими лопастями. Пропеллер крутился вокруг оси, установленной в верхней части самолета, и приводился в движение ветром, который возникал при полете. Чтобы совершить посадку, самолет выключал двигатель и камнем падал вниз, но перемещаемые им слои воздуха порождали вокруг него зону турбулентности, заставлявшей лопасти пропеллера вращаться с большей интенсивностью, за счет чего аппарат резко сбрасывал скорость и благополучно приземлялся. Позже, когда были найдены решения таких проблем, как трение, устойчивость и некоторых других, автожир превратился в настолько надежную и жизнеспособную машину, что ей доверяли совершать регулярные беспосадочные рейсы по маршруту Мадрид – Лиссабон. Однако между ним и аппаратом, способным осуществить вертикальный взлет и остановку в воздухе, была целая пропасть, и эту пропасть легко преодолела та самая машина, которая летала теперь над территорией Всемирной выставки. Послушная пилоту, она то стремительно взмывала вверх, то опускалась, застывая в воздухе на любой высоте, будто речь шла о регулировании положения свисавшей с потолка лампы, то перемещалась в горизонтальном направлении, не производя шума и не раскачиваясь в воздухе. Эта машина была чудом, но еще большим чудом был тот, кто заставлял ее выполнять все эти маневры, не прибегая к помощи пропеллера.
На примыкавших к территории выставки пустошах вырос целый барачный поселок; в этом скопище нищеты жили тысячи иммигрантов. Одному Богу известно, кто выстроил бараки таким образом, что они образовали улицы, и кто спланировал пересечение этих улиц под прямым углом. Перед входом в некоторые бараки стояли деревянные ящики с кроликами и курами; наружную стенку ящиков заменяли металлической сеткой, и можно было видеть, как в клетках, сбившись в кучу, копошилась живность; около других бараков дремали голодные собаки; иногда по их спинам пробегала судорога и они открывали мутные, полные тоски глаза. У одной из этих дверей остановился автомобиль, и из него вышли Онофре Боувила и Мария Бельталь. Собака тихо зарычала, потом успокоилась и снова положила морду на лапы. Заслышав шум автомобиля, хозяйка барака – одетое в лохмотья существо с всклокоченными волосами – откинула прикрепленную к притолоке рогожку. Барак был сооружен из четырех деревянных щитов, стоявших на земляном полу; через крышу, устланную тростником и сухими ветвями пальмы, проникал утренний свет. Когда Онофре с Марией вошли в барак, хозяйка опустила рогожку на место и тупо уставилась на гостей. Видимо, перед их приходом она крепко спала и сейчас плохо соображала.
– Где твой муж? – спросил Онофре. – Почему его нет дома?
Женщина уперлась руками в бока и откинула голову, но в этой позе не ощущалось ни агрессии, ни дерзкого вызова.
– Он ушел вчера днем и еще не вернулся, – ответила она с таким видом, будто собиралась презрительно расхохотаться. – Наверняка где-нибудь пьет: все твои деньги он тратит на водку и подзаборных шлюх, – прибавила она, искоса поглядывая на Марию Бельталь.
– Это дела семейные, сами разбирайтесь, – ответил Онофре, не обращая внимания на ее многозначительные взгляды. – Я здесь не для того, чтобы следить, как тратит деньги твой муженек.
Заменявшая дверь рогожка задрожала – это вошла собака. Она приблизилась к Марии Бельталь, обнюхала ее ботинки и шумно чихнула.
– Ладно. Так чего мы ждем?
