– Не может быть? – сказал он.
– Пять против, два за, один воздержался,– объявила она.– Поправка провалена. Окончательно.
Палмер медленно поднялся, держа шляпу обеими руками.– Довольно убедительно для смотра сил,– сказал он ровным голосом.
Она кивнула:
– Это действительно смотр сил. Их сил.
– А также способностей Мака Бернса.
На какую-то долю секунды она отвела глаза, указывая взглядом на Кесслера, все еще сидевшего на кушетке.
– Об этом мы еще поговорим,– сказала она.
– Когда Кесслера не будет рядом,– добавил Кесслер.
Фоторепортер встал.
– Когда-нибудь,– произнес он медленно,– кто-нибудь из клиентов Мака Бернса не поверит ему с самого начала и не наймет его, и Мак не сможет больше откалывать свои номера. Когда это случится, я возьму вашу шляпу, хорошенько посолю ее и съем всю до последней ленточки.
Палмер хмуро взглянул на Вирджинию:
– Интересно, все ли наши секреты так широко известны?
Кесслер покачал головой.
– Никто мне не говорил ничего, папаша. Просто я знаю Мака Бернса. А теперь знаю и вас.– Его взгляд скользнул от Палмера к Вирджинии, и снова упал на Палмера, и снова на женщину.– Как у него это получается? Похоже, что вы неглупый парень. Как вы смогли поверить всей его чепухе?
Первой реакцией Палмера было ответить этому человеку. В следующую секунду он решил, что лучше промолчать. И наконец с приятным чувством облегчения обнаружил, что вернулся к первоначальной реакции.
– Забавно то,– сказал он Кесслеру,– что я не доверял ему с самого начала. Я предвидел его двойную игру задолго до того, как он сделал свой первый ход. Я даже знаю, почему он ведет эту игру.
Тут Кесслер повернулся к Вирджинии:
– Что за босс у тебя, Бубби? – И снова – к Палмеру: – Так в чем же дело? Гипноз? Почему вы позволили ему это? Или вам было безразлично?
Палмер прищурился. Он чуть-чуть помедлил, не из-за врожденной осторожности, которую он отверг несколькими секундами раньше, а потому что не мог совладать со своим раздражением.
– Ответьте мне прямо,– сказал он, стараясь выиграть время: – Кто либо из нью-йоркских газет благоволит к Маку Бернсу?
– Только те, кому он платит.
Палмер повернулся к Вирджинии:
– И это тоже всем известно?
Она кивнула:
– Вы и не представляете, как быстро подобные пустяки передаются из уст в уста.
– Что же это?..– Палмер снова помедлил.– И кто-нибудь?..– Он запнулся и облизнул губы.– Что ж, это постоянно практикуется в отделах по связи с общественностью?
Неожиданная кривая усмешка Кесслера столкнула массу пепла с его сигареты прямо к нему в рот.
– Большой город вас приветствует, ребята!
– Нет, не постоянно,– сказала Вирджиния.– От случая к случаю.
В течение нескольких долгих секунд фоторепортер глядел на Палмера, потом заметил:
– Вы меня просто удивляете, папаша. Как же иначе сукин сын, вроде Бернса, может убедить журналистов напечатать то, что ему нужно?
Палмер коротко кивнул. Надел шляпу, взглянул на Вирджинию:
– Поедемте обратно в контору. Мне надо позвонить в Олбани.
Кесслер ткнул пальцем в направлении небольшой приемной.
– Будьте моим гостем.
– Разговор будет не для печати,– предупредил Палмер.
– Я просто хочу послушать, как Мэкки Нож сам окажется под ножом.
Фоторепортер поднял телефонную трубку в приемной и попросил оператора «Стар» связать его с Олбани.
– Это Кесслер,– сказал он через минуту.– Не притаился ли там где-нибудь Мак Бернс? – С блаженной улыбкой он вручил телефонную трубку Палмеру.
– Алло! – Палмер слышал сумятицу звуков на другом конце провода. Потом:
– Дорогуша? Это Мак. Wie geht's?
– Machts nichts gut[58],– сказал Палмер.
– Кто это? – Только что звучавшая в голосе Бернса приветливость иссякла, подобно сливной струе в унитазе, когда отпускают цепочку.– Кесслер?
– Это Палмер. Я в редакции «Стар». Мы только что прочли на телетайпе результат голосования по поправке.
– Вуди, деточка? – Пауза. Потом: – Дружище, я в таком же унынии, как и ты.– Голос Бернса явно силился зазвучать в более низком, более подходящем ключе, нежели его первые веселые приветствия.– Свалилось на меня, как тонна кирпича.
– Как тонна кое-чего еще, Мак. Я позвонил, чтобы услышать ваше объяснение. Давайте покороче. Я должен зачитать вам заявление.
– Какое еще?..
– Сначала объяснение.
– Ну что я могу тебе сказать? У меня были все основания ожидать победы, деточка. Ты это знаешь. Но три республиканца с периферийных районов штата вели с нами двойную игру.
– Те самые, которых вы посетили, объезжая эти районы?
– Вуди? Клянусь богом, я не знаю, как…
– Мак, вы закончили ваше объяснение?
– Какого черта можно объяснить в таких случаях? Будь рассудительным, Вуди. Три штрейкбрехера, которые должны были голосовать на стороне коммерческих банков, решили проголосовать со сберегательными банками.
– И доказать всему миру нашу слабость.
– Дорогой мой, от этого мир не развалится. Ты же умеешь смотреть на вещи шире. Эта маленькая поправка – всего лишь куриный помёт.
– Объяснение закончено?
– Да.
– Мак, у меня есть заявление.– Сейчас Палмер держал перед собой свободную руку ладонью вверх так, словно зачитывал документ.– Итак, слушайте: отношения между первой стороной, «Юнайтед бэнк энд траст компани», и второй стороной, Маком Бернсом, настоящим прекращены. Вторая сторона не является больше советником по общественным связям первой стороны. Подписано двенадцатым числом февраля, Вудсом Палмером-мл., вице-президентом – исполнителем. Вы меня слышали?
– Я не пони…
– Вы уволены, Мак. Рассчитаны. Выгнаны. Вы больше не мой сотрудник. Я больше не ваш клиент. Это ясно?
– Знает ли Бэркх?..
– И я теперь свободен делать все, что в моих силах, чтобы возместить ущерб, нанесенный ЮБТК – за ее же деньги,– вашими фокусами, вашим предательством и отъявленным и полным вероломством.
– Вы сказали об этом Бэрк?..
– Люди, с которыми я едва знаком,– снова прервал Палмер,– спрашивают меня, почему вообще с самого начала я доверял вам. И я вынужден спросить самого себя, почему, понимая вашу игру, я позволил вам нанести ЮБТК такой ущерб.
– Вуди, знает ли Бэр?..
– Возможно, я в обоих случаях так и не найду ответа, Мак, но по крайней мере я не должен буду больше выслушивать вопросы. До свидания.
– Вы будете?..
Палмер с чрезвычайной осторожностью положил телефонную трубку на аппарат.
Повернулся к Кесслеру:
– Совершенно конфиденциально, разумеется.
– Разумеется.– Кесслер зажег новую сигарету, и она снова повисла над самой серединой нижней губы.
– Спасибо за предоставленную возможность использовать вашу приемную.
– Был рад услужить.
Палмер взглянул на Вирджинию, указывая жестом на выход:
– Пойдемте! – Они кивнули фоторепортеру и оставили его в приемной осыпать пеплом свой довольно тучный живот.
Внизу, как только они вышли на свежий ветер Сорок седьмой улицы, Вирджиния взяла Палмера под руку.
– Неважный из тебя актер,– пробормотала она.
– Но ведь я не переиграл, как ты считаешь?
– Уволить ответственное лицо с 50-тысячным окладом по междугородному телефону из «Нью-Йорк стар»! Переиграть – не то слово.
– Разве такой разговор подслушивают?
– Только на обоих концах провода.
Они дошли до Бродвея, где вихрь пыли заставил их на мгновение зажмуриться.
– Смех да и только,– сказал Палмер.
– Истерика.
– Нет, смешно то, что я, в сущности, не был рассержен, когда услышал насчет поправки. И даже тогда, когда начал говорить с Бернсом.
– Но сейчас ты действительно взбешен? – спросила она.
– Да.
Она прижала к себе его руку.
– Тебе надо выпить.
– В одиннадцать утра?
– Я тоже выпью рюмку.
Палмер огляделся. Обычная для позднего утра толчея Таймс Скуэр.
– Не здесь.
– Дома у Мака.
Он хмуро усмехнулся:
– Пожалуй, я не составлю сейчас хорошей компании.
Она посмотрела на него снизу вверх:
– На что и на кого именно ты злишься, Вудс?
– На самого себя.
– За то, что не выкинул Мака раньше?
Он покачал головой:
– Хуже.
– За что же тогда?
– За то, что держался так, как если бы я был посторонним. За то, что делал вид, будто на мне нет никакой ответственности. За то, что подсознательно надеялся на успех его двойной игры с ЮБТК.– Палмер усмехнулся невесело, одними губами.– За то, что в известном смысле желал его победы. За большую ненависть к тому, что делает Бэркхардт, чем к тому, что делает Мак.
Зажегся зеленый свет. Они стали переходить на широком перекрестке, и, как всегда случается, раньше, чем они дошли до середины улицы, снова зажегся красный. Пришлось бежать.
