И Валентина послушалась.
С тоской сиживал Книжник на Агрипповых уроках. Вечерами его братья рыскали по селению в поисках пищи, и разговоры и думы их были лишь о еде. Он же, отрешенный, бродил по улице, подстерегая Беспалого, и просил хоть каких-нибудь книг. Но тот разводил руками, не решаясь еще давать ребенку Маркса:
— Подрасти немного, тогда поймешь его науку.
И вновь тогда Книжник брался за Библию: книга, от которой отреклась Агриппа, читалась им с утра до вечера. Он грезил палестинской пустыней и с надеждой взирал на небесные горы, которые каждый день возникали перед ним и рассыпались, подобно башням Иерихона. Но когда пробуждался от грез — повсюду, насколько видели его глаза, простирались серенькие болота, холмы и камни.
Остальные ученики читали по слогам, сбиваясь и путаясь. Агриппа, стремясь привлечь их к учению, готовила им скудный обед: варила в воде капусту. Нахлебавшись пустых щей, нестройно школяры повторяли за ней: «Мы не рабы, рабы не мы». И скребли по сосновой доске кусочками угля.
Председатель, не раз навещая их и видя, как продвигается учение, твердил, потирая руки:,
— Учитесь, о животе не думая! Будет крепко заботиться о вас наша Родина!
Они и учились, но в один недобрый день в окне школы вновь показалась рыжая голова. На свою беду Агриппа ее не заметила — а рыжий кривляка тряс перед школярами мешком, зазывая за собой в заснеженные камыши.
На этот раз ярость была всеобщей.
— Сажай его! — кричали бабы Беспалому. И дергали за рукав, требуя наказать растлителя. — Что же ты за власть? — кричали. — Пойдем с нами. Там же его и повяжем, и сдадим куда надо!
Женщины поволокли с собой и своих безвольных мужей — но Председатель на этот раз остался.
— Решайте сами, что с ним делать, — отвечал. — Как поступите, так тому и бывать.
— Повяжем его, — пообещала за всех Агриппа. — И сдадим…
Валентина стояла на краю селения, засыпаемая повалившим снегом, и уставшими, воспаленными своими глазами вглядывалась вдаль, не замечая уходящую на расправу с ее бывшим мужем толпу. В ту ночь Беспалый встал рядом с нею, ветер метал шинельные полы. Сказал он несчастной женщине:
— Вот и конец твоему бездельнику! Я не трогал его лишь потому, что знал — жизнь сама все равно его накажет. Сами люди его уберут!
Молчала, безучастная. И тогда он принялся ожидать рядом с нею возвращения масс.
И дождался!
Под вечер следующего дня в снежной пелене появились возвращающиеся. Уже издалека доносились до Председателя их песни: но брели все как-то странно, спотыкаясь, падая, точно слепцы держась друг за дружку. Было слышно, как вопил Лисенок — что-то кричали в ответ женщины и дети. Наконец все добрались до холма и оказались поголовно пьяны. Окружив Валентину с Беспалым, протягивали им кружки и ковши.
— Пейте! — безбоязненно умоляли.
Мелькал в толпе рыжий вихор пришедшего с ними Владимира Пьяницы. С отцовским «сидором» за плечами, то и дело Пьяница пускался вприсядку и, подскакивая к онемевшему Председателю, корчил ему рожи, какие только способен был корчить. И успевал развязывать мешок, наливая из уже всем знакомой фляги в протянутые ладони, стаканы и даже ведерца. И бросал в толпу хлеб. А толпа бессмысленно плясала. Лишь Агриппа, отделившись от нее, страдала в стороне, не смея даже взглянуть на Беспалого. И жался к ней растерянный Книжник.
Все понял Беспалый. Пошатнувшийся, он разлепил губы:
— С великим трудом пытался я вас поднять! Отчего вновь к нему потянулись? Что дал он вам?
Слова Беспалого, тяжелые и горькие, повисли в воздухе — в ответ были лишь песни и хохот. Тогда, раздвинув веселящихся, он зашагал прочь. Агриппа бросилась было за ним, но тотчас пристали к ней хмельные слюнявые женщины — и Пьяница подскочил со стаканчиком, и было от них не отбиться.
И смешались на холме песни и ругань. Повсюду поспевал рыжий дьяволенок, булькал за его спиной «сидор», по всему селению встречали Пьяницу с беспечной радостью.
— Ангел ты наш! — изливались с любовью. — Ангелочек!
Потеряв рассудок, матери вместе с детьми тянулись к его фляге. Три дня шло невиданное гуляние. Мужики, отоспавшись, кто в избе, кто на улице, вставали, опухшие, обнимались и дрались, пили, пока хватало сил, — и вновь валились.
Наконец рыжий маленький заводила исчез.
Поселенцы тяжело отходили от такого неожиданного и беспробудного пьянства. Дети и женщины расползались по домам и землянкам. Наталья стонала и охала, возле нее лежал бесчувственный Владимир Музыкант. За околицей подобрали почти бездыханного Лисенка. Одна бабенка, пившая меньше всех и быстрее других оправившаяся, перевернула страдальца на живот и взялась прыгать по мужичку. Из его глотки хлынул настоящий поток, и беспутный Лисенок остался жив.
Опомнившись, все устыдились и принялись искать Беспалого, но его нигде не было: ни в полях, ни возле трактора.
Тогда, сообразив, кинулись к его землянке и увидели — он умер.
Первое всеобщее потрясение прошло.
Женщины, пугая рыданиями и стонами ребятишек, теснились в землянке. Окаменела в ее углу Агриппа. А Наталья вместе с сострадательной Марией обмыли и обрядили покойника.
Лисенок сготовил добротный гроб и опустил в него колодку с подушечкой — для вечно теперь думающей головы. Все остальные пребывали в оцепенении, ибо внезапно остались без будущего. Безутешно заплакал Книжник, узнав о смерти того, кто хотел сделать для их пустой и нищей земли лучшее будущее, и растерянный Владимир Строитель не мог успокоить брата. Впрочем, плакал все те дни не только впечатлительный Книжник: по всему холму теперь лились слезы и слышались вздохи кающихся обитателей. Лишь Валентина продолжала уходить к дороге и словно не слышала о страшной вести.
На третий день гроб поставили в яблонях, и все пришли проститься. Приехали также из областного центра представители и привезли с собой обелиск. Родственников у покойного коммуниста не оказалось, жил он безродным, один как перст, и единственным близким ему человеком все считали Агриппу, хотя ничего между ними так и не произошло.
Поселенцы и власть толпились с непокрытыми головами. Взялся падать настоящий снег — не из тех, слякотных, которые, проморосив, тут же тают. Было холодно и пусто. Женщины, привыкшие за свою жизнь к большим и малым гробам, все же с ужасом вглядывались в лицо человека, который казался им вечным. Подняв его на руках, толпа со стенаниями и вздохами потекла мимо Валентиновой землянки. Внизу, у самой дороги встретила толпу блаженная и невидящими глазами пропустила мимо себя — она не заметила даже своих сыновей, бредущих за гробом.
Яма уже ждала. Беспалый безмолвствовал: положили к нему в гроб его записные тетради и драгоценного Маркса — и закрыли крышку, оставляя в вечном теперь размышлении. Кто-то вложил комок глины в Агриппову руку — все очень долго ждали и, наконец, услышали, как глухо стукнуло о крышку.
Быстро засыпав могилу сухими от холода комьями, поставили над нею деревянный обелиск с ярко даже в такой тусклый день блестевшей латунной звездой и возвратились в осиротевшее селение.
Агриппа с того страшного дня затворилась в своей землянке и сделалась настоящей отшельницей. Прошел слух и о ее помешательстве!
Некому стало учить Безумцевых сыновей! От греха подальше отвезли их из глухомани в областной городишко. Там встретили братьев разбитая церковь бывшего монастыря и унылые кельи, приспособленные под спальни и классы.
Жизнь в интернате оказалась суровой — в первый же день отняли у них нехитрые узелки. С тех пор побои не прекращались. Безответному Книжнику доставалось больше других. Спасался он в библиотеке: место для нее нашлось только в тесном подвальчике. Книгами там заправляла несчастная женщина — судьба ее обидела, наградив большим горбом. Книжник оказался одним из тех, кто не издевался над горбуньей.
Однажды, когда спускалась она в подвал, один из маленьких негодяев, которых здесь было предостаточно, запустил в нее камнем — от неожиданного удара женщина скатилась по ступеням.
Книжник, увидевший это, мгновенно оказался возле горбуньи и, движимый состраданием, помог ей подняться. И поведал несчастной:
— Моя мать говорит, что когда на нашей земле станет совсем невыносимо жить, Господь пришлет сюда своего ангела… Недолго осталось ждать. Ангел спустится по небесной лестнице. Он защитит всех, у кого горе. Он утешит их и укроет своими крыльями. У него такие могучие крылья, что под ними спрячется всякий, кто захочет утешиться. И ангел никого не забудет.
Горбунья смотрела на Книжника с нежностью.
— Я буду ждать его, — обещал самый странный Безумцев сын. — Я обязательно его встречу!
Горбунья, несмотря на боль, улыбнулась:
— Библиотека твоя, малыш! С этого дня вот твое прибежище! Пусть с виду оно тесно и убого, но здесь многое сохранено и запрятано. Пребывай в нем, пока не придет твой ангел… Пройдись-ка вдоль полок, всмотрись внимательно — перед тобою сокровища! Я чувствую, ты многое поймешь, ведь у тебя доброе сердце. Вот лампа и вот стол — твой корабль. Уплывай! А я покажу тебе путь, и запомни, многое значит тот, кто уже знает путь!